нисколечко не переигрывает, недалекий и беззаботный парижский бонвиван, коего никак нельзя заподозрить не то что в тесных связях с Охранным, но даже в подобии мыслительной деятельности. Однако какого же черта он…
– А можно, Дантон вы наш, я вам хорошего друга представлю? – Серж, сияя белозубой улыбкой, поманил Бестужева. – Ваня! Вот, извольте любить и жаловать, мой старинный приятель Иван Савельич Руссиянов, костромской купечище высокого полета: пароходы на Волге имеет, пролетариат ваш любимый эксплуатирует по невежеству своему в марксизме…
Дукельский поклонился довольно сухо. Бестужев, наоборот, раскланялся со всем усердием, сияя беззаботной улыбкой жизнерадостного идиота даже ослепительнее Сержа. Как ни в чем не бывало вопросил:
– Наше вам, как здоровье? Русские тут, я смотрю? А не заказать ли нам водочки? Я, господа, только что приехал, охота встряхнуться на самый что ни на есть парижский манер… Хлобыстнем со всей широтой? Вы не беспокойтесь, я плачу?, мы, хоть и костромские, обхождение знаем…
Он очень надеялся, что тоже достаточно убедителен. Дукельский взирал на него не то чтобы неприязненно – скорее уж с холодным любопытством энтомолога, разглядывающего в лупу редкую букашку.
– Нет, благодарю вас, – сказал он наконец. – Простите великодушно,
Бестужев развел руками:
– Была бы честь предложена, а от убытка бог избавил…
– Ты присмотрись, Ванюша, присмотрись, – сказал Серж покровительственно. – Вот это и есть страшные революционеры, про которых ты и в Костроме должен был слышать, я надеюсь… Губернаторов бомбами убивают, сейфы несгораемые экспроприируют, готовят в России великие потрясения на манер французских…
– Серж, вы снова балаганите… – поморщился Дукельский.
– Ну, каков уж есть. Простите, Степан Евлампьевич, не удержался, хотел Ванюше показать революционеров во всей красе, где он еще такое зрелище увидит?
– Прискорбно, что вы находите этому месту подобное употребление…
– Да пусть уж человек полюбуется, вас же не убудет, мон ами! Смотришь, распропагандируете Ванюшку, он вам на революцию пару тысчонок и отвалит…
Бестужев повел себя так, как по роли и полагалось: он враз поскучнел, убрал улыбку, принялся озираться с неприкрытой тревогой, как и подобало благонамеренному российскому обывателю из провинции, купчику рядовому, оказавшемуся нежданно в
– Так это что же, господа… – протянул он с видимым испугом. – Так это вы, значит, всерьез… Сережа, ты же обещал совсем другую обстановку…
– Испугался, простая душа? – захохотал Серж. – Ну, плохо твое дело, брат Ванюша, теперь тебя по возвращении к родным пенатам в Сибирь непременно закатают. С революционерами, скажут, якшались в Париже, Иван Савельич? А пожалуйте прямым ходом по Владимирке…
– Ну, господа, ну что ж это… – пролепетал Бестужев, потерянно улыбаясь, переминаясь с ноги на ногу, вообще выказывая явное желание побыстрее отсюда убраться. – Мы, как бы это сказать, и сами сочувствующие, идеалы там… Однако ж…
Здесь и в самом деле начинало
Барцев, точно, прямо на них таращится – с ним-то Бестужев служебным порядком не общался, так что риска быть разоблаченным нет, однако неприятно… Гадюшник, чтоб его…
– Сереж, а Сереж… – протянул он, откровенно дернув спутника за рукав. – Поехали лучше в кабаре, ты ж обещал…
– Ну ладно, ладно, – засмеялся Серж. – Боюсь, Степан Евлампьевич, не распропагандировать вам Ваньку, он уж от страха сам не свой. Поедем мы, пожалуй, и в самом деле в кабаре. Всего наилучшего! Успехов вам… шатать!
Едва оказавшись в тронувшемся экипаже, Бестужев спросил резко:
– Вы что, умом подвинулись?
Теперь он вспомнил: «Веселый драгун» именно что значился в бумагах Особого отдела как одно из местечек, облюбованных в Париже революционными эмигрантами.
– А что?
– Думать нужно было, прежде чем тащить меня туда, – все так же жестко продолжал Бестужев. – Вы же прекрасно знаете, кто я. Я мог нос к носу столкнуться со старыми знакомыми, которые мое инкогнито расшифровали бы в два счета… один, кстати, там и сидел, хорошо, он меня не заметил… а если я не заметил
– Ну простите уж дурака… – развел руками Серж. Я ж хотел, как лучше… Думал курьеза ради показать вам один из парижских серпентариев, сиречь змеятников. Не подумал, честное слово…
Его оправдания казались ненатуральными, носившими явный привкус дурной театральщины. Бестужев словно столкнулся с двумя совершенно разными людьми. Тот Серж, что на его глазах столь блистательно разыгрывал перед эмигрантами безобидного повесу,
– Алек… тьфу, Иван Савельич! – сказал Серж, все еще улыбаясь крайне виновато. – Ну простите уж великодушно, прошибся… Буду свою вину искупать. Давайте закатимся в «Мулен де ла Галетт»… или нет, лучше в «Бюлье». Тамошний канкан и в самом деле переходит границы возможного, как о том пишут. Зрелище пикантнейшее, не пожалеете. Все
Бестужев угрюмо молчал.
– Право же, я не только о развлечениях пекусь, – сказал Серж уже настойчивее. – Для обычного костромского купчика было бы характерно посещение именно таких увеселительных заведений – и, как люди взрослые… С последующим
– Это, конечно, аргумент… – все еще сердито сказал Бестужев. – Что там за комбинации плетет Аркадий Михайлович, можете сказать?
– Простите, сам пока не посвящен… (И снова интонации показались Бестужеву ненатуральными!) Аркадий Михайлович о планах болтать не склонен… Узнаем в свое время, и вы, и я. Так поедемте?
– Ну, что поделать, – сказал Бестужев. – Если того требуют загадочные комбинации…
Глава седьмая
Ловись, ловись, рыбка…
СУДЯ ПО ТОМУ, как непринужденно чувствовали себя люди из бригады по розыску террористов в обширном помещении с тремя высокими окнами, выходящими на железнодорожные пути, это была специальная полицейская комната на вокзале, пусть и без всяких табличек. Довольно приличные столы и стулья, огромная карта железных дорог Франции на стене. Время от времени появлялся агент, что-то шептал на ухо бригадиру, и тот втыкал очередной маленький флажок на ведущей к Парижу магистрали.
