холостом ходу, и за его спиной вращался, превратившись в туманный диск, огромный пропеллер. В следующем кадре аэроплан, пробежав по траве изрядное расстояние, взмывал в небо. Управлял им, разумеется, уже месье Леду, но зритель подмену вряд ли заметит — трудно отличить одну мужскую спину от другой, благо и Бестужев на съемках, и месье Леду в реальности щеголяли в наряде, специально придуманном для того, чтобы дать потерпевшему крушение летуну хотя бы зыбкий шанс спастись: мешковатая куртка со множеством пришитых повсюду толстых валиков (резина в кожаных чехлах) и горшкообразный кожаный шлем, опять-таки проложенный толстым слоем гуттаперчи…
Одним словом, месье Леду воспрянул — когда Сол арендовал его аппарат вместе с ним самим на несколько дней, заплатив достаточно, чтобы француз враз излечился от меланхолии. И относился отныне к Бестужеву со всем радушием, даже предлагал совершенно бесплатно поднять в небо на четверть часика. Бестужев пока что никак не мог собраться с духом — страшновато было бы оказаться на высоте сотни аршин над землей, перемещаясь на скрепленных многочисленными проволочными растяжками дощечках и обтянутых тонким материалом каркасах…
— О чем вы задумались, Мишель?
— Мне вот пришло в голову… — сказал Бестужев. — А что, если швырять с аэроплана разрывные снаряды? Думается, это имело бы некоторое военное значение…
— Вы служили в армии? Я так и подумал, у вас угадывается военная выправка… Боже мой, Мишель! — француз страдальчески поморщился. — И вы туда же? Дома, во Франции, мне уже надоедал с подобными идеями один лейтенант венсенских стрелков, да и здесь те же идеи высказывал какой-то хлыщ в погонах… Вы, военные, везде одинаковы: все, абсолютно все пытаетесь приспособить для смертоубийства… Нет! — он значительно поднял палец, — технический прогресс обязан идти рука об руку с прогрессом нравственным, вот что я вам скажу!
Хотя бы небо оставьте в покое, милитаристы вы этакие. К счастью, так, скорее всего, и случится… Ну подумайте сами: если все противоборствующие стороны будут обладать армадами военных аэропланов, способных сыпать с неба разрывные ядра, война становится совершенно бессмысленной. Какой смысл уничтожать с помощью аэропланов вражеский город, если враг поступит точно так же с вашими? Ведь от аэропланов нет защиты, нет средства, способного с ними бороться… Попробуйте-ка приспособить пушку или пулемет так, чтобы они могли поражать высоко летящий аэроплан! Можете себе представить?
— С превеликим трудом, — признался Бестужев. — Это головоломно- сложная задача…
— Вот видите! А из винтовки меня подстрелить гораздо труднее, чем глупую птицу! Нет, говорю вам как профессионал: война с помощью аэропланов решительно невозможна, ибо она бессмысленна… мон дье!
Его глаза стали отрешенными, мечтательными. Бестужев проследил за направлением взгляда собеседника. Совсем неподалеку изящной и грациозной походкой шла по цветущей равнине мисс Лили, в легком синем платье, с солнечным зонтиком.
Есть свое очарование в тихой провинции. — умиленно сказал месье Леду. — Не могу представить, чтобы порядочная юная дама решилась прогуляться в одиночестве по окраинам Нью-Йорка, этого вместилища разнообразных пороков… А здесь она может гулять безопасно… Она направляется к нам, господа!
Авиатор проворно затянул узел приспущенного галстука, пригладил волосы, вскочил и раскланялся со всей французской галантностью. Угрюмый Антуан тоже, проникшись, попытался придать своей дубленой физиономии абсолютно несвойственное ей выражение этакого романтического воодушевления.
— Приятного аппетита, господа, — сказала Лили, остановившись перед вскочившей троицей. — Вы позволите мне похитить у вас Майкла? У меня к нему срочное дело…
— О, разумеется, мадемуазель! — воскликнул авиатор, расплывшись в сладчайшей улыбке, сияя, как старательно начищенный усердной кухаркой таз для варки варенья. — Остается только позавидовать этому счастливчику…
— Что-то случилось, Лили? — озабоченно спросил Бестужев, когда они отошли на достаточное расстояние.
— Нет, что вы…
Она, мимолетно улыбаясь, сшибала концом зонтика самые высокие головки больших желтых цветов. Время от времени поглядывала на спутника отнюдь не кокетливо, а словно бы с цепким интересом. Бестужев, не пытаясь ничего понять, шагал рядом, позвякивая большими ковбойскими шпорами.
— Итак, я вижу, вы, что называется, втянулись в съемки, дорогой Мик?
Такой уж оказался кинематографический псевдоним, под которым Бестужеву отныне и предстояло значиться в титрах: Мик Рэли. «Во-первых, коротко, очень по-американски, — сказал Сол. — Во-вторых, звучно. Зритель любит короткие эффектные имена актеров, которые легко запомнить, у нас не театр и не опера, где — язык сломаешь! — может срывать аплодисменты кто-нибудь вроде Каварадосси… Мик Рэли — и точка». Бестужев и спорить не стал — его мнением вряд ли кто-то интересовался бы. В конце концов, Солу виднее…
— Вообще-то я не Мик… — сказал он осторожно.
— Ошибаетесь, — энергично ответила Лили. — Отныне и надолго вы — именно что Мик… Как я большую часть времени — Лили… Хочется вам того или нет. Зрителю наплевать, как нас зовут по- настоящему… — она остановилась, повернулась к спутнику. — Давайте не будем ходить вокруг да около, Мик. Вы ведь не женаты?
— Не женат.
— И, надеюсь, у вас нет какой-нибудь симпатии очень далеко отсюда?
— Нет, — сказал Бестужев, испытав при этих словах нешуточный сердечный укол.
— Это просто прекрасно… — протянула Лили, сшибив зонтиком еще один огромный цветок. — Потому что у меня к вам есть предложение, Мик. Давайте поженимся.
Бестужев подумал сначала, что ослышался. Нет, она произнесла именно это… Присмотрелся к девушке: в ее лице не было и тени как игривости, так и шутки. Оно скорее напоминало сосредоточенное лицо Голдмана, подсчитывавшего расходы и возможные доходы.
— Я говорю совершенно серьезно, Мик, — продолжала девушка, глядя на него невозмутимо, пытливо. — Давайте поженимся по всем правилам. Из нас получится не самая плохая пара — я молодая и красивая, вы — молоды и симпатичны.
— Зачем? — глупо спросил Бестужев.
— Так будет гораздо легче делать карьеру, — сказала Лили, теперь уж и вовсе неотличимая чем-то от Голдмана. — Партнеры по бизнесу, партнеры перед объективом, связанные узами законного брака — это идеальный вариант. Это будет наша маленькая фирма… очень надеюсь, процветающая.
— Вы полагаете? — все так же глупо осведомился Бестужев. В такой ситуации он еще не оказывался — для нее и названия-то не подберешь…
— Полагаю, — так же серьезно, рассудительно ответила Лили. — Я все обдумала… но сначала хорошенько присмотрелась к вам — и убедилась, что из вас получится подходящий партнер. У вас прекрасно получается, Мик. Вы с ходу освоили актерское мастерство, играете так, что зритель вас охотно примет и потребует все новых и новых лент с вашим участием. Следовательно, вам обеспечено неплохое будущее. Впрочем, как и мне — я-то уже полтора года в этом бизнесе и приобрела бесценный опыт… разумеется, я говорю не о фильмах, а о материальном эквиваленте творчества. Вот, кстати, о нем, об этом эквиваленте… Голдман вам платит по полсотни долларов за фильм, так? Он вас безбожно надувает, Мик, пользуясь вашим невежеством в этих делах. Вы должны заключить с ним настоящий контракт, обстоятельный, подробный, с другими суммами… ну, в этом я вам охотно помогу, это ведь будут, в некотором роде, и мои деньги тоже… Мик и Лили… — произнесла она с расстановочкой, мечтательно подняв глаза к небу. — Звучит неплохо.
— Это так неожиданно… — пробормотал Бестужев слова, которые следовало бы произнести скорее ошеломленной неожиданным матримониальным предложением барышне.
- Ничего, — отрезала Лили. — Когда вы все обдумаете, поймете, какое выгодное дело я вам предлагаю. Это Америка, дорогой. Здесь волей-неволей приходится быть расчетливым и проворным, как сто чертей. Особенно если вы приехали сюда за деньгами и будущим — а за чем же еще вы могли сюда приехать? Кинематограф развивается стремительными темпами, Мик, уже сейчас приносит огромные
