— Назад! — рявкнул он. — Назад, мать твою! Не входить!
Он попытался загородить от Майи то, что находилось там, в пустом классе. (Что там могло быть такого ужасного? Ну, единственная бутылка — не десяток же. Все вполне пристойно: ни разбитых ампул с наркотой, ни блевотины на полу…) Однако она успела увидеть и почувствовать подступающую дурноту: вывернутые ступни в модных кроссовках с пряжками, безжизненные кисти рук, что-то отвратительно липкое и ярко- красное на линолеуме, на плинтусе, на том месте, где у человека по закону природы должна была находиться голова. На чем поскользнулся пожилой участковый…
— Натворили вы дел, ребятки, — замороженно повторил милиционер, уставясь на труп. — Похоже, это и есть ваш охранник?
— Эдик, — успела прошелестеть Майя, прежде чем ее вырвало.
— Директор скоро подъедет, — сообщила лохматая голова из-за двери и скрылась.
Следователь кивнул, оторвался от изучения Майиного паспорта и сказал:
— Ну что ж, будем знакомы. Колчин Николай Николаевич, из областной прокуратуры.
Они «уединились» с Майей на подоконнике в коридоре. По коридору туда-сюда сновали люди с невыспавшимися лицами, в обугленном музее копались пожарные во главе с «гренадером», в «историчке», в противоположном конце, работала следственная бригада — из-за полуприкрытой двери слышался простуженный голос, бубнивший что-то на одной низкой ноте, и щелкал блиц фотоаппарата.
— Еда и напитки ваши?
— Наши, — отозвалась Майя, сожалея, что в свое время, в пору золотого студенчества, не приобщилась к сигаретам — было бы чем сейчас заполнить паузы в разговоре. Ритка, к примеру, несмотря на материнство и диабет, и по сей день дымила как паровоз (разве что перейдя от «Космоса» к более престижному «Житану»).
Она исподтишка посмотрела на следователя. Не пожилой, но поживший, с легкой сединой в волосах и усталостью в лице типичного школьного учителя. Он вернул ей документы и проговорил:
— Странный пожар. И убийство странное… А в вашем изложении, Майя Аркадьевна, и вовсе, простите, фантастическое. Кем вам приходится Роман Ахтаров?
— Никем, — растерялась она. — Друг детства.
— Это он пригласил вас сюда?
— А что такого?
— Не кипятитесь. Я же не читаю вам мораль. Да и не наблюдаю я тут ничего выходящего за рамки: выпили вы, судя по всему, немного, не дрались, мебель не ломали… Зачем вы его заперли? Что за детская шалость?
— Да, именно шалость, — потерянно произнесла она. — Я захотела ликера — мы оставили его в классе. Роман вызвался сходить за ним, а я…
— Вы «прошлись» насчет его больной ноги, так?
— Примерно.
— У вас были ключи?
— Я стащила их со стола.
— Дальше.
Майя напряглась — прилив адреналина в крови иссяк, к тому же предательский ликер начинал действовать: несмотря на минувшее потрясение, клонило в сон.
— Сколько времени вы находились в классе?
— Не помню. Пять минут, десять…
— Только чтобы взять бутылку? Десять минут — это очень много.
Она пожала плечами:
— Хорошо. Я стояла и смотрела в окно.
— Любовались пейзажем?
— Просто размышляла. — Она вдруг почувствовала злость. — К чему эти расспросы? Вы же мне совершенно не верите!
Она вскочила с подоконника, тряхнула головой — подсохшие волосы разлетелись, словно солома. Ничего предосудительного… Кроме страхолюдного вида: вытянутое лицо, круги под близорукими глазами и абсолютно не пригодное к реставрации платье. При мысли о платье она всхлипнула.
— Я знаю, о чем вы думаете: мы пришли сюда вдвоем, напились до изумления, повздорили с охранником и размозжили ему голову. А потом подожгли музей, чтобы скрыть следы.
— Следы чего?
— Не знаю, — вздохнула она. — Может быть, как раз в музее мы и устроили вертеп. А в «историчке» — так, для отвода глаз.
— Вам и прокурор не нужен, — хмыкнул Колчин. — Готова обвинительная речь.
— Извините. — Майя снова потерла виски. — Все в голове перемешалось.
— Вы услышали сирену, когда находились в кабинете?
— Да. У меня было такое ощущение, будто что-то взорвалось. Я бросилась к музею — он был заперт. А ключи я оставила в классе.
— И вы высадили дверь? — Колчин посмотрел с некоторым уважением.
— Роман очень кричал. Я испугалась.
— Ну, о своем приятеле можете не беспокоиться, он почти не пострадал, если не считать испорченного костюма. А что именно он кричал, не помните?
Майя нахмурилась, вспоминая.
— Он не мог подойти к двери, там что-то горело на полу.
— Странно. Если бы Ахтаров курил и уронил спичку, зажженную бумагу… да все что угодно — он мог бы легко потушить пламя. А вспыхнуло сильно и сразу — так утверждает эксперт.
— Что же там могло загореться? — недоуменно спросила она.
— Жидкость, — ответил Николай Николаевич. — Предположительно — бензин.
— У Романа не было зажигалки, — быстро сказала Майя.
— Откуда вы знаете?
— Потому что у него были спички… Он зажигал спичками свечи в кабинете истории. И они остались там, можете проверить.
— Да, мы нашли коробок.
— Вот видите!
— Нет, не вижу. Вы правы: трудно представить, чтобы человек (некурящий, заметьте!) таскал в кармане спички и зажигалку. Я бы согласился с вами, если бы расследовал несчастный случай. — Колчин сделал паузу. — Однако наличие бензина предполагает умышленный поджог, Майя Аркадьевна. Говоря канцелярским языком — преступление с заранее обдуманными намерениями. Тут своя логика.
Майя прикрыла глаза, чувствуя, что задыхается.
— Рома не мог этого сделать, — с трудом произнесла она. — Музей — это его детище, он собирал его по крохам. Чтобы он сам, своими руками… Нет, не верю. Да и ради чего? Что он сам-то говорит?
Следователь приоткрыл папку из дешевого кожзаменителя, мельком взглянул в бумаги, снова закрыл.
— В основном ваши показания совпадают. Вы заперли его в музее, он присел на стул возле окна, вроде бы задремал, очнулся от дыма и жара, сработали датчики, включилась сирена… И далее по тексту.
— Ему вы тоже не верите?
— Трудно сказать. Как звали охранника?
— Эдик, — машинально ответила Майя и прикусила язык.
Колчин вновь заглянул в записи.
— Верно. Эдуард Францевич Безруков, семьдесят первого года рождения, прописан… ну, это несущественно. Сотрудник частного охранного агентства «Эгида». В каких вы были отношениях?
Майя встретилась взглядом со следователем и неожиданно подумала: а он опасен. Внешность вполне безобидная (пожилой школьный учитель, мечтающий дожить до пенсии без инфаркта), а что под ней… Он даже не дал мне поговорить с Романом — тут же развел по разным комнатам и допрашивал (пардон, снимал
