потеряла много времени.
Алёнка не чувствовала ни голода, ни усталости, хотя начала свой путь на рассвете, а сейчас день близился к вечеру. Погода по-прежнему стояла ясная, что её никак не устраивало. Она прошла больше половины пути, скоро – вон там, за горкой, похожей на маковку церкви, начнется сосновый лес, и вместе с ним – вторая, главная часть представления. Говоря казенным языком – обнаружение объекта и проникновение на него. Как он конкретно выглядит, она не знала. Хижина, землянка, двухэтажный особняк на манер дачи для партийного бонзы – Жрец не собирался облегчать ей задачу. Как и те, что шли в погоне (по крайней мере, собачки были натуральные, она сама видела: с громадными клыками и незлыми глазами профессиональных убийц), и те, из засады у дерева. Возможно, если бы она могла рассуждать, то спросила бы себя: а что будет, допусти она прокол? Вдруг она не справилась бы с засадой? Или объект будет спрятан слишком уж хитро… Нет, этого не могло быть. Ее учили «всему – в том числе и таким вещам, которые нормальному человеку в жизни вряд ли потребуются. Здесь были первоклассные инструкторы (из разговоров она поняла, что ожидается приезд Артура и Владлена, но те немного запаздывали), спецы по разным боевым единоборствам, выживанию, экстренному вождению, стрельбе… Ее и других учеников натаскивали регулярно и упорно – по 12-15 часов в сутки.
Ну а все-таки, что будет?
Но Алёнка об этом не думала… В данный момент она была лишена такой способности, потому что она уже не была человеком в полном смысле слова. Она все больше превращалась в машину…
– Ты ничего не чувствуешь? – спросил Жрец.
Они были одни в комнате, обставленной на манер японской – почти без мебели, стены обтянуты тонкой белой бумагой и прочерчены крест-накрест рейками из мореного дуба. Черный потолок с толстыми балками терялся наверху, в темноте. Посреди комнаты на низкой подставке горела одинокая свечка, и Алёнка, сидя на коврике, не отрываясь, завороженно смотрела на язычок пламени.
– Что я должна чувствовать?
– Перемены в себе самой.
– Честно? Чувствую, И боюсь.
Она с трудом оторвалась от свечи и повернулась к Жрецу.
– Я как будто ухожу… Не знаю куда, в другой мир. Там все не так.
Бритая голова собеседника чуть качнулась.
– А как? Попробуй объяснить.
– Ну, не то чтобы совсем не так. Все на своих местах… То есть мне не чудятся какие-нибудь замки с драконами. Но мне кажется, что я играю в игру – очень важную игру!
Она немного задумалась.
– Это как в компьютере: у тебя есть задание, и нужно набрать побольше очков. Можно здорово увлечься – все кругом исчезает, только ты и экран. Я-то думала, наркотики действуют по-другому… Что, вы удивились? .
Жрец спокойно выдержал её взгляд.
– Я знаю, вы мне подсыпаете что-то в еду. Разве нет? Только не врите.
– Я разве врал тебе когда-нибудь?
– Нет, но…
– Это не наркотик. И не гормон, и не витамин.
Он помолчал, перебирая в руках деревянные четки.
– Наркоман – это, видишь ли, совершенно неуправляемый человек… А с другой стороны – самый послушный. Послушнее овечки. Прикажи ему выпрыгнуть из окна, он выпрыгнет, Наркотик дает забвение. Гормон – иллюзию необычайной силы, но за неё потом приходится расплачиваться. А я позволяю тебе открыть в себе самой собственное могущество – не обман, заметь, не иллюзию, а то, что скрыто в человеке на самом деле.
– Тогда почему мне страшно?
– Потому что это вообще в человеческой природе: бояться всего необычного. Ты ещё не привыкла к тому, что у тебя в руках…
Голос звучал мягко и успокаивающе. «Может, и правда, нет тут ничего ужасного, – думала Алёнка, слушая его (баю-баю, журчал ручеек, и хотелось прикрыть глаза и замурлыкать…). – Я-то вообразила себе, что превращаюсь в этакого монстра. А тот дебил с золотыми зубами, который затащил меня в туалет? Его я, пожалуй, убила бы, элегантно и чисто – мальчишка-портье помешал. Свидетель».
Она тряхнула головой. Да ну. Самооборона есть самооборона… И потом, не убила же. Роща приняла её как свою, как плоть от плоти, позволив совершенно раствориться в зарослях. К тому времени солнце уже наполовину скрылось за дальними верхушками, окрасив их в мягкие оранжевые тона. На секунду Алёнка позавидовала спецназовцам (видела недавно в кино), которые прятались в джунглях и становились невидимыми благодаря камуфляжам-»лохмашкам». Ей такой роскоши никто не собирался предоставлять, инструктор только хмыкнул: обходись, мол, подручным (подножным) материалом.
Легкая курточка была двусторонняя: с «лица» – бежевая, с надписью «Пума» и маленьким изображением распластанной в прыжке кошки, а с изнанки – матово-черная, почти полностью поглощающая свет. Не «лохмашка», конечно, тем более не «хамелеон» (продукт деятельности спятивших на милитаризме разработчиков для «Альфы»), но и то хлеб. Вообще-то хоть её и учили пользоваться всеми новомодными штучками из арсеналов секретных подразделений, но особого внимания не заостряли. «Ты должна выглядеть совершенно обычно, – говорил ей Жрец. – Причем не только с первого взгляда, но и со второго, и с третьего. Никаких кинжалов в волосах, арбалетов в рукаве, стреляющих ручек и тому подобного. Только то, что всегда под рукой. Запомни: тебя могут обыскать с ног до головы, раздеть донага, ощупать каждый шов в одежде и обуви… И ни одна ниточка, ни одна крошка в кармане не должны привлечь внимания».
Алёнка присела под маленькой, чуть выше её роста, елкой и вытащила косметичку. Глядя в зеркальце, нарисовала черным карандашом широкие полосы от переносицы к ушам, вывернула куртку черной стороной вверх. Надела капюшон; И её сознание вмиг будто перевернулось. Она ступила на вражескую территорию…
«Дорогие папа и мама! Привет!
Я уже по вам соскучилась, хотя мне здесь нравится. Отдыхать хорошо, природа тут просто обалдеть! Ягоды – вот такие, с кулак. И виноград, и яблоки, и молоко… Я теперь, наверно, на молоко из нашего гастронома даже издалека не посмотрю. Здесь оно – как сметана, из кружки выливаться не хочет. Дождь был всего один раз, нас воспитатели тут же разогнали по палаткам, но он полчаса прокапал и прошел, и мы побежали загорать. Приеду – вы меня не узнаете, я стала черная, как Женуария из «Рабыни Изауры». И такая же толстая, по-моему. Джинсы уже не ношу, на пузе не сходятся…
Кормят нормально, три раза в день, и ещё полдник. Я все съедаю, от чего прихожу в ужас. Но ничего, приеду домой и сразу сяду на диету, а то Валерка больше и не взглянет.
Как там папке отдыхается в санатории? Надеюсь, хорошо. Ну, вот и все, зовут на ужин. С коммунистическим салютом!
Ваша дочь Алена.
Р, S. Большой привет дяде Георгию».
– Ты погоди, погоди… Давай спокойно, с самого начала.
«Хотя что я говорю? – подумал Игорь Иванович и вытер со лба капли пота. – Как тут можно остаться спокойным…» Валерка, кажется, все же попытался взять себя в руки. По крайней мере, его голос теперь дрожал немного меньше.
– Алена мне оставила адрес… Ну, где она будет отдыхать. Специально, чтобы я её навестил, когда приеду и устроюсь.
«Устраивался» он дольше, чем ожидал. Рабочие руки требовались, и их стройотряд встречали вроде бы приветливо, но потом оказывалось, что денег нет, платить нечем, договор не составлен и не утвержден, условий для проживания ни малейших. А вскоре объявлялись вдруг откуда-то, как из-под земли, местные носатые «старатели» в больших кепках, для которых моментально находилось абсолютно все, или другие, без кепи, небритые, с потухшими глазами бездомной собаки, что были готовы работать чуть ли не за просто так, за краюшку хлеба и брезентовый полог над головой. В конце концов студенты все же сумели найти
