нельзя волноваться еще и о сыне. В родителях проснулся здоровый старческий эгоизм.
– Ты знаешь, что тебе надо зарегистрироваться? – спросил отец.
– Нет, а зачем?
– Да что ж у вас, в отпуск никто не ездит? Тебе не рассказывали?
Громов чуть было не сорвался: в отпуск действительно почти никто не ездил; родители впрямь уверились, что у них там обычная работа, не хуже всякой другой, все вовремя уезжают на месяц куда- нибудь к морю…
– Не рассказывали, – ответил он.
– Нет, теперь новое правило. Теперь тебе обязательно надо зарегистрироваться.
– Я в комендатуре отмечусь завтра, этого достаточно.
– Нет, нет. Ты не знаешь. По радио говорили. (Это «по радио говорили» давно уже было для матери непререкаемым аргументом.) У нас у одной женщины в подъезде сын не зарегистрировался, и их потом чуть не выселили. Обязательно завтра же с утра пойди зарегистрируйся, еще до комендатуры. Ты уедешь, а у нас потом неприятности.
– Где это?
– В паспортном столе. Обязательно пойди, и еще нужна справка из поликлиники.
– Какая справка? – Громов даже перестал сердиться, настолько это было смешно.
– Надо флюорографию. Обязательно сделай флюорографию, потому что без этого тебя снимут с учета. А если ты в поликлинике не на учете, могут снять и нас. У отца на работе один человек не прошел флюорографию, и всю семью сняли с учета, а потом чуть не выселили. (Во всех родительских историях про коллег и соседей обязательно возникало счастливое чудо в конце: чуть, а все-таки не выселили; истории с печальным концом были для них уже тяжелы.)
– Но я же в армии, неужели они не знают?!
– В армии ты там, а на учете здесь, – назидательно сказал отец. – У Каповичей сын живет в центре, потому что купил квартиру, а прописан здесь. Он туда прописал жену. И хотя он по факту живет там, ему здесь надо было пройти флюорографию. Он не прошел, и их чуть не сняли с учета. Только когда старший по дому вмешался и подтвердил, что Валера по месту жительства прошел, тогда их оставили. Но ему все равно пришлось сделать и здесь, и там.
– Ну, – сказала мать, подавая сковороду с жареной картошкой, – ты хоть расскажи, как там. А то не рассказываешь ничего.
Это тоже была дежурная претензия, потому что ей вовсе не хотелось, чтобы Громов что-нибудь рассказывал. Более того, она боялась, что он начнет рассказывать. Этот рассказ мог пробить ее скорлупу, разворошить кокон, в котором она жила. Но расспросы о том, как там, на войне, входили в ритуал – ритуалами давно уже обходились тут все, от государственных мужей до васек. Потом, два-три века спустя, следование ритуалам можно было изобразить как подвиг. Отцу в разговоре с сыном полагалось сказать «Служи, сынок!» и добавить, что и сам он в свое время преодолевал тяготы и лишения воинской службы; сыну полагалось сказать «Служу, батя» – и потеплеть суровыми глазами. Матери полагалось пригорюниться.
– Да чего рассказывать, – ответил Громов. – Ничего не происходит почти. Гарнизон и есть гарнизон.
– Кормят хоть нормально? – спросила мать.
– Ну видишь, я даже пополнел.
– Ничего ты не пополнел. Как был шкелет, так и остался. – «Шкелет» было бабушкино слово; при упоминании о бабушке полагалось тихо прослезиться. – Почему ты пишешь так редко?
– Мам, когда будет о чем, я сразу напишу.
– Ты знаешь, что Шелапутина развелась? – Шелапутина училась когда-то с Громовым в одном классе. Убей бог, Громов не помнил, как она выглядела.
– Серьезно? – переспросил он.
– Да, да. И уехала.
– Куда?
– Не знаю. Мне ее мать рассказала, мы встретились в троллейбусе.
– А что, они тоже теперь здесь? Они же там у нас жили, в том районе, где раньше…
– Нет, нет. Родители переехали. Почти все родители из вашего класса переехали сюда. Дети почти все в центре, а родители сюда.
– Почему?
– Ну, чисто, зелено. Район хороший.
– Инфраструктура, – с важностью сказал отец.
– Магазины все рядом, – сказала мать. – Поликлиника хорошая.
Громов не знал, о чем еще спросить. Еще немного, и он спросил бы о погоде. Мать сказала бы, что погода хорошая.
– Если завтра регистрация, я сегодня схожу в комендатуру, – сказал Громов.
– Сходи, сходи, – кивнул отец.
Громов встал из-за стола и хотел помыть посуду, но мать не дала, с преувеличенной энергией тут же
