может превратиться в лебедя и наглядно доказать ничтожность всего этого птичьего стада.
Весьма часто сильному удается выжить — правда, в изрядно ощипанном виде, — но никак не реже его затаптывают, потому что объединенный птичий двор, дружно исполняющий: «Слава-слава-слава, птичая держава!», — страшная сила. Кстати, один символ у Бардина особенно хорош: его Утенок, гонимый всеми, вынужден ночевать в свернутом флаге. Патриотизм бывает не только прибежищем негодяев — Родину по-настоящему любит тот, кто не любит толпы.
Эта картина прошла в России по немногим экранам, но триумфально принята во всем мире и сделалась одним из чемпионов Сети по числу скачиваний. Мои дети уже знают ее наизусть. Андерсен, как и Бардин, считал, что с детьми надо разговаривать серьезно: кто-то должен им объяснить, как связано нынешнее состояние России со школьными травлями и нетерпимостью к соседу. Я не сумел бы. А Бардин сумел. И это главное культурное событие года, по крайней мере для всех родителей.
Возвращение мистера Вольдемара
Начало нового года ознаменовано двумя знаковыми событиями: массовыми отключениями электричества в Подмосковье — частью плановыми, частью стихийными — и обещанием Сергея Мавроди возродить МММ.
Все это — вкупе с уличной политикой, напомнившей о себе бурными митингами и демонстрациями, вкупе с откровенным блатным террором, примером которого стала Кущевская, с параличом власти и неадекватностью судебной системы, с финансовой турбулентностью и таянием стабфонда — окончательно фиксирует возвращение 90-х, которые, собственно, никуда и не уходили. Как никуда не уходит гной из абсцесса, который вскрывать не стали, а вместо йода залили сиропом.
Тучные, или нулевые, или путинские годы отличались от 90-х ровно по одному параметру — больной находился в коме. Я люблю применительно к этой эпохе цитировать рассказ Эдгара По «Правда о случае мистера Вольдемара». Там умирающего от туберкулеза подвергли врачебному эксперименту — загипнотизировали, или, как это называлось тогда, месмеризировали. Он застыл, похолодел, почти перестал дышать и в таком полузагробном состоянии пролежал полгода. Когда же его решили разбудить, он разложился буквально под руками у врачей, превратившись в «отвратительную гниющую массу».
Ровно то же происходит теперь и с нами: десять лет мы проспали, ничего сущностного в себе не изменив. Денег стало побольше, коррупции тоже. Ни с производством, ни с социальной политикой, ни с наукой, ни с судебной системой, ни с дорогами ничего переломного не произошло. Закон не работает, бюрократия и воровство непобедимы, олигархия еще крепче срослась с властью (только теперь они все еще и земляки, и отчасти коллеги, и даже дачный кооператив был у них, говорят, общий).
Почему Россия сегодня проснулась? Уж конечно, не потому, что изменилась сырьевая конъюнктура. С этой конъюнктурой как раз все в порядке. Просто проблемы, накопившись и перейдя в новое качество, напомнили о себе — их уже нельзя не замечать. Взрыв народного энтузиазма по поводу нового мобильного лидера иссяк еще в середине второго срока — лидер оказался мелковат, мстителен и далеко не всемогущ.
Комедия с тандемом никого уже не обрадовала — только развеселила. У нас получились 90-е годы с незначительным вычетом: нельзя стало смотреть телевизор, политика исчезла, а свобода слова переместилась в интернет, где ей пока ничто не угрожает, но и толку от нее ноль, не считая горизонтальной самоорганизации в деле тушения торфяных пожаров.
Не сомневаюсь, что пирамида Мавроди будет пользоваться мистическим, необъяснимым успехом среди самых молодых и самых старых (то есть самых беспомощных, ни на что, кроме чуда, не надеющихся); что отсутствие электричества вне мегаполисов сделается привычным, как веерные отключения второй половины 90-х; что национал-шабаши — хорошо памятные всем по началу 90-х и 10-х — сделаются нормой.
Но в ельцинской России была иллюзия будущего, и клапаны для выпуска пара, и относительная свобода предпринимательства, и политическая борьба; в России нынешней всего этого нет, то есть больного не только не лечат и не гипнотизируют, но и слегка придушивают. Вариантов у него при таком раскладе два: либо взбунтоваться и разметать санитаров — что, впрочем, не сделает его здоровее, — либо сдохнуть вместе с санитарами. Потому что кровеносная система у них общая, чего они до сих пор, к сожалению, не поняли.
Пробный Юрий
Непредставимо широк был круг его интересов и хобби — от пчеловодства до поворота северных рек, от сочинения прозаических притч до публичных танцев. От Лужкова можно было ждать эмиграции куда угодно — в Англию или Австрию (куда, говорят, направила стопы Елена Батурина); но выбор Латвии в качестве потенциального политического убежища можно объяснить только одним — кажущейся бесхозностью этого участка суши. Лужков не может быть одним из многих: он и во главе Москвы вел себя как повелитель природы — и, кажется, у него были к тому основания, ибо есть ли что стоящее в природе, кроме Москвы? Он не мыслит себя среди политиков-пенсионеров и тем более — среди беженцев. Отъезд Лужкова в Латвию можно объяснить только одним соображением: он хочет ее даже не возглавить, а приобрести, превратить в личное поместье. Не случайно латвийские политики так забеспокоились: тяжеловесов лужковского масштаба там нет, конкурировать не с кем, во главе республики пребывает нехаризматичный Валдис Зетлерс, а русскоязычного населения в Латвии полно — одних неграждан около полумиллиона. Лужкова будет кому поддержать. Такие, как он, не эмигрируют — они приватизируют будущую страну проживания; не думаю, что семье Лужковых по карману Англия или даже Австрия, но у Латвии, судя по ее экономическим проблемам, есть шансы. Конечно, Латвия после Москвы — определенный шаг назад; но если Лужков вернет Латвию под руку российского президента, обеспечив добровольное воссоединение республики с Россией, — как знать, ему вполне могут вернуть президентское доверие и снова сделать мэром Москвы.
Все это, конечно, конспирология, невинные игры разума — хотя решительно никаких других объяснений в пользу прибалтийского выбора Юрия Лужкова у меня нет, да и отказ в виде на жительство, которым уже пригрозили латвийские власти, я могу объяснить только страхом конкуренции: с какой бы стати стране вроде Латвии отказывать такому потенциальному инвестору? Если же говорить совсем серьезно, Юрий Лужков давно уже служит индикатором для России, прежде всего для ее властей: сначала он выстроил в отдельно взятой Москве властную вертикаль, которую потом скопировал Путин.
Не забудем, что и «Единая Россия» — всего лишь обновленное лужковское «Отечество». И, следовательно, строителям нынешней госвертикали, которая не больно-то готова к новым вызовам, как и лужковская Москва, рано или поздно придется драпать в тихое место с либеральным законодательством. Многие гадали, что это будет: США? Но они так увлекались антиамериканской риторикой! Китай? Но там трудный язык и не больно-то развернешься в смысле коммерции. Теперь на примере Лужкова мы поняли, что эти люди предпочтут скупать малые государства из числа наших бывших сателлитов — и постепенно возглавлять их. Может, и вся история с отставкой Лужкова — в сущности, беспричинной — затевалась исключительно для того, чтобы опробовать этот тонкий ход?
