Шахназаров любит Восток, его яркие краски, его предания и даже его зверства. Любовь эта, понятное дело, не мировоззренческая, а эстетическая. Он любуется стариком и мальчиком посреди пустыни в «Дне полнолуния» — и так же любуется Средней Азией в «Исчезнувшей империи». Здесь все, как было много лет назад. Кто не живет, тот не умирает. Советская империя взята у Шахназарова на излете, в истончении, в полураспаде — в самом привлекательном своем виде, когда ее пороки были не столь очевидны; когда она смягчалась, тормозила, переходила в небытие, когда все уже лицемерили и врали. Но в ней было движение, возможно, было взросление, существовали понятия о добре и зле — а в наступившем вслед за ней безвременье все нивелировалось, и это гениально сыграл в одном своем пятиминутном появлении Владимир Ильин. Это эпилог картины — история о том, как все стало равно всему: «Никто не помнит ничего». Фильм мог бы называться «Исчезнувшая история». Ибо главный сюжет конца советской истории- именно в том, что очередная модернизация съелась Востоком: она была и жестока, и кровава, и радикальна, — но безвременье страшней. Страшней — пустота мертвых песков, выжженная пустыня, пестрота восточного базара, халаты, хитрость, зверство, имморализм.
Шахназаров точен в воссоздании позднесоветских реалий, пейзажей и разговоров, и многие зрители заметили, к сожалению, только это. Он даже ребят подобрал типичных — таких, какие были тогда. Но, честное слово, не в этом достоинство его фильма. Оно — в чуть ли не первой попытке подойти к позднесоветской исторической трагедии не с политической, а с метафизической стороны. Он снял замечательное кино о том, как энтропия побеждает грандиозную, хоть и страшную затею; о том, как тормозится, вязнет в песках безвременья очередная великая попытка стащить Россию с циклического пути на линейный. Страшное начало этого пути он показал в «Цареубийце», его печальный конец — в «Исчезнувшей империи». Середина, зенит, триумф — в находящемся ровно посереднине «Дне полнолуния».
Тринадцать
Обнародован перечень кинопроектов, финансируемых государством. Фонд поддержки кино отобрал тринадцать сценариев. Объём предполагаемого госфинансирования — от четверти до сорока процентов бюджета, непременное условие запуска — участие телеканалов, потому что прокат не гарантирован. Это проговорка важная, если не ключевая: глава государственного фонда поддержки кино Толстиков, озвучивая имена победителей, отлично понимает, что народ на это кино не пойдёт. А по телевизору, хочешь не хочешь, посмотрит.
Меньше всего хочется восклицать, друг другом ужасаться и вообще реагировать эмоционально. В эту игру сыграли неглупые люди, и все они что-то такое имели в виду, иначе бы, конечно, не было ни фонда, ни его фаворитов. Нас не должна вводить в заблуждение преимущественно военная тематика: практически все тринадцать картин так или иначе связаны с войной. Допустим, Василиса Кожина, названная Толстиковым «русской Жанной Д’Арк» и ни при какой погоде ею не являвшаяся, станет героем любовной русско- французской драмы о 1812-ом годе, к двухсотлетию дней Бородина. Снимать будет Месхиев. Боюсь угадать — вероятно, это будет опрокинутая в 1812-ый повесть Лавренева «Сорок первый», о любви Кожиной к французу, иначе категорически не понятно, на чём там строить копродукцию. Между нами говоря, Василиса Кожина — добропорядочная старостиха хутора Горшкова Сычёвского уезда Смоленской губернии, — судя по известному портрету Смирнова, была в летах и собою нехороша, ещё хуже кавалерист-девицы Дуровой, но кого это останавливает? О Кожиной достоверно известно одно: в отсутствии мужа, конвоировавшего в Смоленск большую партию пленных, она выловила по лесам ещё нескольких беглых наполеоновских солдат и решила под конвоем из десятка баб и ребятишек (своих детей у неё было пятеро) отправить их к русскому военному начальству. Один из пленных не хотел слушать простую крестьянку, она его убила косой, и остальные повиновались беспрекословно. При желании из этого можно было бы сделать действительно отличную картину в духе хрестоматийного стихотворения Некрасова «Так, служба! Сам ты в той войне…» — где русские крестьяне пришибли сначала француза, потом его жену, больно уж убивалась, а потом, из сострадания, и деток; но после проговорки насчёт русской Жанны фильм о Смоленской деве рисуется более патетическим и с высокой долей вероятности не лезущим ни в какие ворота.
Другая копродукция — «Скобелев» — уже снимается полным ходом при участии дружественной Болгарии. «Парень из нашего города» — не знаю, насколько корректно заимствование заголовка чужой и хорошо известной пьесы, — рассказывает о подвиге омоновца Вячеслава Воробьёва, героя России (Ингушетия, 2009-ый). «Проект „Осетия“» — в прессе прошла утка о личном участии Фёдора Бондарчука в работе над ним, но он занят другой военной фреской, «Сталинград», — осуществляется компанией «Главкино», основанной тем же Бондарчуком и Эрнстом. Речь в картине, как вы понимаете, пойдёт о «войне 08.08.08», и снимать всё это будет Джаник Файзиев, находящийся в режиссёрском простое пять лет, с самого «Гамбита» (правда, он успел спродюсировать «Адмирала»). «Тихая застава» (по повести известного барда нашей комсомолии Валерия Поволяева) рассказывает о попытке афганцев штурмовать таджикскую границу в 1993-ем году, а «Гагарин: Первый в космосе», за который берётся Алексей Учитель, тоже формально может быть отнесён к военному кино, поскольку Гагарин был как-никак майор. Наконец, Александр Литвинов уже получил благословение тверского военкома на съёмки доброй комедии «Калачи» — о смешном парне, который, представьте, хочет служить в армии, хотя его туда не призывают. Множество комических перипетий, забавных шуток и невероятных приключений приводят его в президентский полк.
На втором и последнем месте в смысле значимости (другой тематики в списке просто нет) — церковь. «Что-то есть военное в церковном. Ризы, пригвождённые к иконам, отливают золотом погонным», замечал Лев Лосев. «Святитель Алексей» — история о том, как митрополит Алексий в 1357 году посетил Орду и исцелил ханшу Тайдулу. Серьёзная историография давно поставила этот эпизод под сомнение — «Рогожский летописец», ближайший к событию свидетель, ни о каком чудесном исцелении ханши не сообщает, а лишь о том, что митрополита пригласили в Орду «посетить её нездравие». Некоторое время митрополит колебался, но видя, что в соборе сама собою загорелась свеча, принял это за доброе предзнаменование. Он съездил в Орду и «борзо отпущен бысть», но чем завершилась болезнь Тайдулы и в чём состояла — история умалчивает; легенда о том, что в благодарность за излечение ханша подарила Алексию участок земли, на котором он в её честь основал Тулу, никем всерьёз не принималась. О чём собираются снимать — вопрос.
Фильм Славы Росса «Забытые в Сибири» («Сибирь Монамур») поведает о быте староверов, охраняющих старинную икону. Фильм Андрея Мармонтова «Дикое счастье» — экранизация романа Мамина- Сибиряка о старателях. Упомянут в списке и фильм «Сорок семь: Цой» — но поскольку это название очередного альбома-трибьюта ко дню рождения Цоя, говорить о содержании картины сложно. Сохраняется, однако, смутная надежда, что это кино будет невоенным и едва ли церковным.
Издеваться легко, делать далеко идущие выводы о милитаризации-клерикализации отечественной идеологии — того проще. Суммарный образ нового национального героя, святителя, милеющего людскою лаской к больной ханше, но сурово супящего брови, если враг захочет нас сломать, до ужаса отчётлив. Не думаю, однако, что составители списка — среди них есть люди с высшим образованием — руководствовались сугубо идеологическими мотивами. Они явно выбирали из множества представленных проектов именно те, которые с наибольшей вероятностью дают шанс снять плохую картину — ходульную, тривиальную, фальшивую, раздираемую жанровой неопределённостью: то ли фарс, то ли триллер. В России нет и не было ни одного удачного фильма в житийном жанре («Остров» — всё-таки о другом); жанр биографической, тем более военной драмы требует иной квалификации, что и доказано «Адмиралом»; эпизоды, положенные в основу исторических сценариев, сомнительны с точки зрения фактографической, а
