ресурс, и в редакции это стали замечать. Наконец меня вызвала для разговора наш главный редактор – симпатичная женщина лет сорока с искусственно влажной кожей. Глядя мне в глаза, она мягко сказала, что, как бы ей ни не хотелось этого говорить, но все же мои журналистские материалы стали хуже, чем раньше. «Вероятно, вы переработались, – сказала редакторша, – это бывает. Не взять ли вам, Саша, недельный отпуск, чтобы прийти в норму?»
«Нам бы не хотелось терять такой ценный мужской кадр», – добавила она с искренней улыбкой.
Однажды субботним утром, когда мы еще не встали и валялись в постели, Лиза принялась спрашивать меня, о чем я мечтал и что не успел сделать в жизни.
– Начни с детства, – попросила она.
Я сосредоточился, и вспомнил, что лет в пять на вопрос нашего соседа «Кем хочешь стать, Сашка?» ответил, что хочу быть пулеметчиком. Мать купила мне тогда пластмассовый зеленый пулемет «Максим», из которого я строчил, насмотревшись фильмов о Павке Корчагине, по воображаемым цепям врагов- белогвардейцев, лежа на полу в коридоре нашей квартиры.
– А еще? О чем ты еще мечтал? – спрашивала Лиза.
Я вспомнил, что в юности, лет в пятнадцать, очень хотел совершить одиночное кругосветное путешествие. В шестнадцать лет я написал самому себе такую записку: «Я, Греков Александр Игоревич, клянусь, что в течение всей своей жизни когда-нибудь однажды совершу кругосветное путешествие на яхте», и положил ее между книг в шкафу в своей комнате. Когда я приехал в днепропетровскую квартиру во время болезни матери, то вспомнил об этой записке и попытался отыскать ее, но не нашел.
– Да, жаль, что мы не успеем совершить кругосветное путешествие, – сказала Лиза, глядя в потолок.
Она явно думала о чем-то своем. Я просунул руку под ее талию, но она мягко – впервые за время нашего знакомства – меня отстранила.
– Скажи мне лучше о всех-всех своих мечтах. Только точно – обо всех. Ты же помнишь, мы договорились говорить правду?
Это точно, договорились.
Я перевел разговор на какую-то другую тему – надо, мол, пойти куда-нибудь в парк погулять. Или взять напрокат ролики и покататься, хотя я никогда не ездил на роликах. Интересно попробовать то, что раньше никогда не делал.
– Может, ты еще захочешь с парашютом прыгнуть! – несколько пренебрежительно сказала Лиза.
Едкость в ее голосе меня покоробила.
– С парашютом у меня, честно говоря, прыгать нет желания, – сказал я. – С детства боюсь высоты.
– А я хоть ее не боюсь нисколько, но считаю, что с парашютом прыгать банально.
– Банально?
– Ага, – она зевнула. – Это не разрушает страх до конца.
– Ты думаешь, я боюсь?
– Конечно. Ты трус. Как и большая часть людей. Я тоже страшная боязлиха. Знаешь, как я однажды разрушила свой страх?
– Ну?
– Смотри, – она показала мне свой маленький костлявый кулак: на нем был шрам величиной с мизинец.
– Меня называли в классе жирафой и утконосом. За худобу и сутулость, а нос тогда у меня был еще сильнее приплюснутый. В девятом классе один хулиган – его боялся даже наш учитель физкультуры – назвал меня шлюхой. Он якобы видел, как я целовалась с кем-то, а на самом деле он меня перепутал с одной девчонкой. Ну, после того, как он сказал это, я закрыла глаза и начала его молотить руками и ногами. Это его зуб мне руку вспахал. Меня оттащили – но до конца школы про меня больше никто так не говорил.
Я молчал. Я чувствовал себя неловко после ее рассказа.
– Я это сказала не для того, чтобы тебя унизить, что я вот, девчонка, такая храбрая, а ты нет. Нам ведь намного легче, чем вам, мужчинам. Ведь если бы я была пацан и полезла на того хулигана, он бы меня все равно задавил морально или вообще убил. А на меня он, видно, махнул рукой, во многих ведь мужчинах все-таки сидят джентльмены. Так что тебе точно трудней. Мужчинам вообще трудней. Ну, давай, говори правдиво, я жду.
– Знаешь, больше всего меня с детства беспокоил мой страх. То, что меня могут оскорбить, побить, а я побоюсь и не смогу дать сдачи.
– Вот это откровенно, – глаза Лизы вспыхнули интересом, и она придвинулась ко мне. – Дальше?
– Иногда я дрался, – продолжал я. – В армии несколько раз, и после. Последний раз ударил одного типа в кинотеатре… Но все это было, как бы сказать… наполовину. Я просто распалял себя и в каком-то злом ослеплении кидался в драку. Или изначально знал, что противник передо мной не очень сильный. Были случаи, когда меня били, унижали, а я потом спать не мог от обиды, так мечтал отомстить.
– Раз мечтал, так надо дать в морду, и все. Впрочем, я знаю, – внимательно посмотрела она мне в глаза, – ты просто боишься, что тебя могут в драке убить.
– Может быть. Скорее, покалечить.
– Ну, за калекой я уж как-нибудь доухаживаю, – с серьезным видом сказала Лиза. – А если убьют, ты зато умрешь настоящим человеком. Разве не так?
Она смотрела своими чайными глазами мне в глаза. В них не было и тени насмешки. Только тепло.
– Так, – сказал я.
– Я однажды прочитала про Че Гевару, – не моргая, сказала Лиза. – Когда его пришли убивать, он заметил, что у солдата, которому приказали его расстрелять, дрожат руки. И Че Гевара сказал этому солдату: не бойся, ты будешь убивать мужчину. Чувствуешь?
Мне стало жутковато. Холод прошел по моему лицу. Я чувствовал, что с этой женщиной я распрямляюсь. И почему она утверждает, что мы не будем жить вместе? Буквально в несколько секунд я почувствовал, что стал невероятно силен – будто прямо сейчас, пренебрежительно и вальяжно управляю всем миром.
– Я бы добавила к этим словам знаешь что? – услышал я голос Лизы, – вернее, перевела бы их для людей знаешь как? «Не бойся, ты будешь убивать человека», – вот что сказал он. Потому что, а если бы на его месте была женщина? Я, например? Хотя, – опустила она голову, – я, честно говоря, не знаю, сказала бы я что-то такое на его месте…
Мы помолчали.
– У тебя… были еще мечты? – наконец сипло сказала она.
– Да.
Она молчала, не поднимая глаз.
– Была еще вот такая мечта… Когда я понял, что навсегда стал взрослым, то снова захотел стать ребенком.
– Это, наверное, сделает Бог, – кивнула, не поднимая глаз, Лиза, – если, конечно, после смерти наши души влетят в другую женщину и мы снова родимся и станем детьми.
– Я бы очень хотел снова пожить ребенком. Пусть даже девочкой, а не мальчиком, все равно.
– И я, – подняла она голову. – И мне. А о каких ты женщинах мечтал?
– Что?
– Ну, о каких женщинах ты мечтал в школе или когда, например, мужчиной стал? – Она смотрела мне в глаза. – Вы ведь всегда мечтаете о каком-то особом типе женщины, с которой хочется переспать: тело, внешность…
– Откуда вдруг такие сведения? – усмехнулся я.
– Мне брат двоюродный рассказывал. Выпил один раз и рассказал, что у каждого мужчины есть свой недоступный тип женщины, с которой он мечтал бы переспать. Не жениться, а именно переспать. Вот он сначала мечтал со своей учительницей, а потом с китаянкой или японкой. А ты? Кто-то с культуристкой хочет, с негритянкой. А у тебя?
– Это… не у всех, наверное, есть.
– Слушай, давай без наверное. Мы же договорились говорить правду! Итак, я вся внимание.
