– Немало.
– Да, немало… Видимо, вам ясно, что я не мог бы действовать так эффективно, если бы мои руководители не наблюдали за вами очень пристально?
– Пожалуй…
– Не пожалуй, а так оно и есть. И наблюдение будет продолжаться всегда. Вы не узнаете, каким образом. Это не в ваших силах. Но, поверьте, стоит вам предпринять шаги к практическому освоению того, что тут в папке, нам это станет известно.
– И тогда?.. – Бек поднял взгляд от папки, гипнотизировавшей его.
– О, ничего ужасного – с нашей точки зрения. Но вам не просто надают по шее. Нет, вас раздавят, как клопа. Ваша империя лопнет. Я вас предупредил, но это лишь мои слова, ничего больше. Папка у вас. Хотите рискнуть – пожалуйста.
Генрих Рудольфович ударил кулаком по столику так, что бутылка подпрыгнула.
– Но кто вы? Чего вы добиваетесь? Какой вам от всего этого прок?!
– Мы? – Борис улыбнулся. – Ну, назовите нас Полицией Будущего. Мы – люди, которым небезразлична судьба человечества. Эта папка в любом случае отправится в небытие. Сейчас, если вы сожжете ее в камине, или потом, но только вместе с вами. Ваш выбор?
Бек отшвырнул папку. Она поехала по крышке стола и свалила на пол бокал. Бек даже не заметил этого.
– Генрих Рудольфович, вы проявили завидное упорство, – продолжал Борис. – Оно было бы достойным уважения, если бы не ваши методы. Знаете, когда вы выследили меня в Англии…
– В Англии? – переспросил Бек в полнейшем недоумении. – Я не выслеживал вас в Англии. Я и не знал, что вы там были…
– Ладно, оставим, не оправдывайтесь… Генрих Рудольфович, пора прекратить эту бессмысленную войну. Она с самого начала не нужна была ни вам, ни нам. Но вас, как мы поняли, ничто не способно образумить, кроме одного. И вот я здесь, с этой папкой, яблоком раздора. Но ее, папки, фактически не существует. Она есть, и ее нет. Ею невозможно воспользоваться.
– Да… Да, я понимаю вас, но…
– Не расстраивайтесь слишком. В конце концов, что вы теряете? Все ваше – при вас. А это… так, мираж, сон.
И неужели вас самого прельщает роль врага рода человеческого?
– Хорошо. – Бек решительно встал и вынул из кармана золотую зажигалку «зиппо». – Я сожгу папку. Охота за этой информацией не принесла мне ничего, кроме потери людей и денег, а получив ее, я могу потерять все.
– Абсолютно, – кивнул Борис, глядя, как огонь пожирает брошенные в камин листы. Он перевел дыхание с облегчением, теперь с настоящим облегчением. Все, теперь уже конец.
Он подобрал с ковра неразбившийся бокал и налил себе вина.
– За упокой этой жути, – провозгласил он. – А знаете, Генрих Рудольфович, ведь кое-кто уже пытался дублировать людей по этой методике.
– Да? И что с ними стало?
– С искусственными людьми?
– Нет, с их создателями.
– Они умерли. Точнее, умер вдохновитель и глава проекта, а их центр был уничтожен вместе со всей информацией.
– Я так и думал. Полагаю, я поступил мудро.
– Я тоже так полагаю. – Борис выпил вино и поставил бокал на стол. – Генрих Рудольфович, и еще…
– Да?
– Верните рукопись моего романа. Я хочу закончить его.
– Так это все-таки не камуфляж?
– Я писал книгу. Почему бы и нет? Не считаете же вы, что я только и способен стрелять и убивать?
– Да нет… – Бек как будто смутился. – А роман увлекательный… Любопытно было бы дочитать.
– Я пришлю вам экземпляр с автографом, – пообещал Борис.
– Если будут трудности с изданием, обращайтесь ко мне.
– Ну уж нет… Крепкая литература в протекции не нуждается.
– Гм… Как посмотреть. – Бек открыл сейф и достал рукопись с нижней полки. – Вы взяли этот сюжет из ваших реальных приключений?
– Что? – Борис на миг остолбенел, потом рассмеялся. – Нет, Генрих Рудольфович. Литература – это литература, а жизнь – это жизнь. Они не должны иметь никаких точек соприкосновения.
– Никаких?
– Ну, скажем, почти.
Вид денег в сейфе направил мысли Бориса в иное русло.
– Генрих Рудольфович, коль скоро вы открыли сейф, выдайте мне двадцать пять тысяч долларов.
– Зачем? – удивился Бек. – У вас что, денежные затруднения?
– Нет, – ответил Борис. – Но тут есть тонкость. Это должны быть именно ваши деньги.
– Почему мои?
– Потому что ваш Котов разгромил квартиру моего друга, а делать ремонт ему не на что. Конечно, я мог бы заплатить, но не находите ли вы, что это ваша проблема?
– А… Ну что же, раз так, берите. В сумку Бориса поверх рукописи посыпались запечатанные пачки долларов.
– Распорядиться, чтобы вас отвезли? – спросил Бек.
– Да, пожалуйста.
Бек взялся за телефонную трубку.
– До свидания, – сказал он Борису, когда тот шел к двери.
«Вряд ли мы когда-нибудь увидимся», – подумал Борис.
Он ошибся. Они увиделись приблизительно через три часа, и причиной их новой встречи стали обстоятельства не менее загадочные и драматические, чем все происходившее до сих пор.
21
Из окна кабинета Бек смотрел, как отъезжает от виллы серебристый «мерседес», увозящий Градова. Прихватив бутылку хорошего виски, Генрих Рудольфович покинул кабинет, по дороге успокоительно кивнул шефу охраны и спустился в гостиную. Там он задернул шторы, чтобы укрыться от палящего солнца, и откупорил бутылку. На вращающейся стойке с видеокассетами он выбрал фильм, включил магнитофон.
Это был «Охотник на оленей» Майкла Чимино, любимая лента Бека. Тяжелый и мрачный фильм импонировал Беку потому, что повествовал о двух вещах – о стойкости человеческого духа и о том, что не бывает духа несгибаемого. Война раздавит кого угодно, а понятие «война» Бек трактовал широко.
Если бы кто-то подсмотрел сцену, разыгравшуюся в кабинете Бека, то мог бы подумать, что Генрих Рудольфович выдохся, поскольку сдался так быстро. Но это была лишь форма. Содержание, как всегда, лежало глубже. В различных обстоятельствах вынужденная реакция может выглядеть и малодушием, и мужеством. Очень трудно оценивать поступки людей правильно.
Ступени лестницы вели Бека к поражению. От эйфории первых дней, внезапно блеснувшей мечты – через перманентные неудачи реальных шагов – к осознанию недостижимости цели. Когда пришел Градов, Генрих Рудольфович уже подвел для себя итог, и его занимала в большей степени тактика оппонента, нежели борьба всерьез.
На экране играли в русскую рулетку, крутили барабан заряженного одним патроном револьвера, щелкали у виска. Играли пленные американцы, кровожадные вьетнамцы выли от восторга. Герой должен был погибнуть, потому что это – записанный на пленку фильм, и, сколько его ни запускай, все равно увидишь одно и то же. Логика событий неумолима, как логика движущейся магнитной ленты. Запись на пленке можно стереть и записать что-то новое, но это будет уже другой фильм, с самого начала другой.
Генрих Рудольфович налил рюмку виски, выпил, потом без перерыва еще одну.
