— Гм… Мешают… Однако они у себя дома!
— Считайте как хотите, мсье. Я полагаю, что у них и дома теперь нет. Был, да весь развалился. Здесь процветали ремесла— производили оружие, обувь и кожи, даже ювелирные изделия. А теперь предметы обихода делать невыгодно — дешевле купить фабричные. А на безделушки денег нет. С этим все кончено, мсье.
— Однако же и покупной одежды не видно.
— Да, конечно, заработка не хватает… Приходится жить подаянием. Мы бросаем, они подбирают.
Гай бродил между шатрами. Всюду то же — нищета, молчание, серая пыль. «Вот тебе и сахарская экзотика, черт ее подери! Сахара — без экзотики!»
— Где же вода? — повернулся он к Сайду.
— Да ведь я доложил, мсье: каждый член семьи…
— Не то, Сайд, где источник?
— В крепости, мсье. Гай остановился.
— Как в крепости?
— Очень просто: оставить его снаружи, здесь наберется много всякого сброда. Источник у нас. Есть чистый бассейн, все как следует. Koгда он наполняется, мы подаем воду сюда по утрам.
— А если останется лишняя вода? Где же озеро или хоть лужа? Ведь растут же здесь пальмы — значит, в почве есть влага.
— Да, она проходит под землей с гор и после дождей. Отсюда и пальмы. Когда остается вода сверх нужды в крепости и пайка дуара, ее спускают в землю.
Они помолчали. Гай зажег сигарету и бросил ее — рот высох, курить было невозможно.
— Заглянуть в шатер можно?
— Почему же нет? Никто не возразит ни слова.
— Да, это верно…
Они подошли к шатру. Капрал откинул ногой дырявую полу. Пахнуло потом и гнилью. Гай отвернулся. Сайд изобразил на лице заботливую улыбку.
— Скверно пахнет, мсье. Туземцы моются только песком. Тело песок чистит неплохо, но голову… Представьте себе женщин, мсье. Ведь тут бывали и роды, и они обошлись без капли воды для матери и ребенка! Скверная жизнь!
Запах гнили назойливо щекотал ноздри. Казалось, среди шатров и пальм неподвижно повисло зловонное облако. Посетители в нерешительности остановились, не зная что делать.
— Я покажу вам, мсье, раздачу воды. Это вас рассмешит — представление, да и только!
Сайд подошел к стене ксара и что-то крикнул часовому по-арабски, махнув рукой в сторону Гая. Часовой передал распоряжение во двор, и вдруг из отверстия трубы, проведенной из крепости наружу, хлынула струя кристально чистой воды и расплылась по раскаленному песку. Надо полагать, что население исподтишка наблюдало за пришельцами, тем более что громкий приказ был, конечно, услышан и понят людьми в дуаре. Но сценический эффект превзошел ожидания: все бросились к воде с кувшинами в руках — заковыляли старики, и с визгом пронеслись голые дети, а взрослые, не понимая, что означает неурочная раздача, и возбужденно разговаривая, обошли стороной и тоже собрались у трубы. Душный смрад пополз по пальмовой роще, и вот эта странная толпа выстроилась, смолкла и подняла головы к вышке. Часовой снова крикнул.
Длинная очередь ожидающих судорожно качнулась вперед, и первый из туземцев, тощий молодой парень в дырявом легионерском шлеме, но совершенно голый, шагнул к струе и протянул свой кувшин.
— Куда лезешь, животное! — по-французски закричал Сайд. — Не видишь, что до тебя здесь есть кому напиться. Назад! — И, меняя тон, он потянул цепочку и почтительно сказал собаке — Проходите, мсье Пиф, проходи, мой миленький, ты уж и так еле живой.
Ошалелый от зноя Пиф заковылял к воде, еле волоча щегольские сапожки. Он дышал с трудом, длинный сухой язык болтался до земли. Пес стряхивался и снова лез под струю, а люди, серьезные, неподвижные, молча ждали. Их лица не выражали ничего, лишь на длинных тощих шеях то здесь, то там было видно движение судорожного глотка да один-два человека переступали с ноги на ногу. Но глаза… Гай впервые присмотрелся и увидел глаза арабов и вдруг неожиданно для себя понял их странное выражение: они кричали о ненависти! Гай вздрогнул и попятился… Да, его ненавидели! Все арабы, начиная от грузчика в алжирском порту, продолжая тихими молчаливыми рабочими у заднего подъезда гостиницы и кончая вот этими людьми — тоже тихими и незаметными. Их опаленные губы были плотно сжаты, но глаза, красные от жары пустыни, кричали о ненависти! Гай опустил голову и замер. Было удивительно тихо, только в давящем безмолвии слышался звук падающей воды и счастливое ворчание собаки. Наконец Пиф кончил. Все вздохнули, и раздача воды началась. Каждый жадно допивал остатки старого запаса, с деланной неловкостью стараясь возможно дольше подержать пальцы в холодной воде, набирал «с верхом», капля в каплю, затем отступал на шаг, вытягивая губы, осторожно отхлебывал, не роняя ни капли, и потом молча отходил в сторону, растирая лицо влажными прохладными ладонями. Скоро прошли все до одного, и воду закрыли, но Гай понял, что никогда не забудет ту потрясающую сцену: пылающую зноем пустыню, покрытые пылью чахлые пальмы, шалаши и навесы из тряпья и сухих ветвей, горстку тощих людей и — воду, воду, блестящую, сверкающую, кристально чистую, холодную, как лед. Разговоры стихли, ни одна рука не поднялась отогнать назойливых мух… Все окаменели. На изможденных лицах не было ни возмущения, ни озлобления, ни страдания, только одно сосредоточенное внимание. Не отрываясь, не мигая, не дыша, люди стояли и смотрели… Потом струя стала ослабевать, упало несколько капель — и все.
Представление окончилось. Гай опять увидел судорожное движение глотка, люди тяжело перевели дух и вдруг очнулись: с гиком и смехом все бросились к мокрому песку. Минуту в свалке каждый старался схватить горсть и провести холодной влагой по лицу и груди. Но песок был сразу взрыхлен и высушен зноем пустыни. Еще минута — и люди разбрелись по шалашам…
Гай и Сайд вышли на край становища. Каменистая долина искрилась и пылала.
— А это что? — указал Гай на остатки каких-то стен. — Разве крепость раньше стояла в этом месте?
— Нет, мсье, здесь находились постройки туземцев.
— Какие постройки?
— Ведь тут скрещиваются два больших караванных пути. Место было людное, торговое. То, что вы изволили заметить, — фундаменты домов.
— Куда же делись дома? Почему их нет?
— Я уже докладывал…
— Да, да, все ясно.
Они подошли ближе. Часть стен была сложена из глиняных кирпичей, часть вылеплена прямо из глины. Ни травинки, ни обломка дерева, ничего.
Горячие камни. Прах.
Желая определить размеры дома, Гай вошел в лабиринт развалин и начал шагами обмеривать фундамент. Потом остановился, пораженный неожиданным зрелищем.
На груде раскаленных красных камней сидел человек. Сквозь дыры халата светилось измученное тело — скелет, обтянутый темной, точно обугленной, кожей. Подобрав под себя грязные босые ноги и закрыв слезящиеся глаза, он обеими руками держал пыльную серую палку — высушенную солнцем змею — и медленно грыз ее. Он был красно-серым от пыли, крупные капли пота оставляли темные полосы на его опаленной коже. Заметив чужих, он замер, не выпуская добычи из серых, запекшихся губ.
— Что он тут делает?
— Кушает, мсье.
— На таком солнцепеке? — Наверное, спрятался.
— Зачем?
— Боится, что отнимут. Старик. Пожрет и выйдет к своим.
Стоя посреди комнаты, Гай не спеша обтирался холодной водой. Вдруг из растворенных окон послышалась резкая, захлебывающаяся дробь пулеметных очередей: тра-та-та-та… тра-та-та-та… Наспех одевшись, он выскочил во двор.
На плацу оживление. Солдаты тащат пулеметы, патронные ящики, ведут верблюдов.
