— Не извольте смеяться, высокочтимый мсье: на месте нашего славного города и столицы Леопольдвиля когда-то была рыбачья деревушка Киншаса, поменьше моей. Стэнли и Чонга начинают с маленького, Стэнли и Чонга заканчивают великим! Время сделает свое!
Он опять сиял от гордости и самодовольства. И Гай решил поговорить с ним начистоту. Почему бы нет? Он не глуп, это ясно. Он поймет!
— Мсье Чонга, я иностранец, чужой человек в Конго.
Я — турист. Репортер. Все ваши дела меня не касаются. Но я очень интересуюсь людьми.
— Вы изволите писать портреты?
— Да. Но портреты плохо удаются, если художник не понимает человека, с которым имеет дело.
— Вы пожелали написать мой портрет?
— Ваш портрет будет написан на обратном пути из Итурийского леса.
— О, миллион раз благодарю вас, высокоуважаемый мсье художник! Я готов, абсолютно и бесповоротно, я готов! К вашим услугам, уважаемый мсье! — А пока мне хотелось бы познакомиться с вами как с человеком: я кое-что слышал о вас и вижу, что ваша деятельность уже делает вас человеком в общественном смысле.
— И будет мощно толкать меня далеко вперед и еще гораздо дальше — меня прекрасно знают в Стэнливиле, мсье художник!
— Я это слышал. И хочу задать в этой связи несколько вопросов. Вы знаете, как доставляются проклятые обрубки из концессии в порт?
— О, да. Я отвечаю за это: я связан контрактом.
— И вы видели своими глазами условия труда на шоссе?
— Да. Но я не понимаю, мсье, не понимаю, что вы хотите от меня.
— Я скажу яснее: как вы, негр, можете допустить такое обращение со своими единокровными братьями?
Мсье Чонга качнулся назад, одно мгновение изумленно смотрел на Гая, потом вдруг сообразил что-то и захохотал.
— Вы ложно информированы: мои единокровные братья не работают на шоссе! Я бы, конечно, не допустил этого! Кто-то оклеветал меня, поверьте! — Нет, вы не поняли, мсье Чонга: я хотел сказать, что негры — ваши собратья и вы знаете условия их работы и не только молчите, но и сами помогаете поддерживать этот дьявольский режим!
Опять мсье Чонга откинулся назад и уставился на Гая в крайнем удивлении. Он ответил не сразу.
— Я христианин, мсье, и не поддерживаю дьявола. Мсье Эверарт, власти в Стэнливиле и даже сам губернатор — все христиане. Я могу ошибаться, мсье, я недавно крещен, но ведь тысячи бельгийцев рождены от христиан и крещены после рождения. Почему же вы сразу обратились не к ним, а ко мне? — Оставим в покое христианство. Я говорю о культуре, понимаете ли, мсье Чонга, о культуре, которая всегда и обязательно связана с гуманностью! — Но ведь любой бельгиец, любой белый человек культурнее меня и всегда мне скажет это прямо в лицо. Я не знаю, что такое гуманность, извините, но до прихода в Конго европейцев здесь не было таких способов работы. Это ваша культура и ваша гуманность, мсье, и я тут не причем!
Гай едва сдержался от резких слов.
— Вы все-таки не понимаете меня, мсье Чонга.
— Извините, мсье ван Эгмонд.
— Вдумайтесь в мои слова: вы — конгомани, и эти ваши рабочие — тоже конгомани. Вы сидите в чистеньком костюме и пьете виски, а они катают лес по шоссе. Ну, что же здесь непонятного?
— Это я все хорошо понял, мсье. — И это вас не возмущает?
Мсье Чонга выпучил глаза и долго молчал, рассматривая Гая.
— Вы очень образованный человек, мсье ван Эгмонд, — медленно начал он, — и я вас очень уважаю. Я окончил только курсы при районном агрономе. Простите меня, многое до меня просто не доходит. Например, почему вас не возмущает, что вы сидите здесь в чистом белом костюме, а ваши братья единокровники (я говорю о всех белых, мсье!) сейчас обливаются потом в тяжелом и вредном труде?
— Где?
— В судовых кочегарках, мсье. На химических заводах, мсье.
— Где это? Что вы выдумываете?
— В Роттердаме, мсье.
Гай выпучил глаза, точь-в-точь как мсье Чонга.
— Вы были в Роттердаме?!
— Дважды.
Гай с удивлением посмотрел на мсье Чонга. Милые картины далекой родины поплыли перед его глазами.
— Разрешите предложить вам сигару, мсье Чонга! Гай протянул ему пачку. — Где вы их покупали? Здесь? В моем магазине? Я держу эту дрянь только для бельгийцев. Не могу курить других сигар кроме гаванских: Панч, Коронас, Партагас — вот мои марки!
Кряхтя, мсье Чонга поднялся и принес несколько коробок.
— Пожалуйста, мсье ван Эгмонд, они только что из Леопольдвиля. В первый раз я попал в Роттердам случайно и работал на нефтеперегонных заводах фирмы «Ройал-Шелл». Слышали о ней? Да? Ну вот, тем лучше. Тяжелейшая работа, мсье, немногим легче той, что на здешних шоссе!
— Ну, ну, мсье! Без палок, однако!
— С палкой безработицы, мсье!
— Но без лопнувшей от ударов кожи!
— С выхаркиванием легких, мсье! Гай не нашел подходящего ответа.
— Второй раз я заехал в Роттердам, когда недавно был по делам в Антверпене: захотелось взглянуть на старые места и измерить путь своих жизненных достижений.
Гай помолчал и потом сказал упрямо:
— И все же вы не поняли меня. Я хотел сказать, что не следует заимствовать у нас худшее: нужно брать лучшее и крепко держаться за свой народ.
— Что такое?
Мсье Чонга с наслаждением затянулся и насмешливо осклабился в ответ: —Расисты, мсье, — это люди, утверждающие, что белые лучше черных и поэтому только они должны пользоваться всякими преимуществами. Вы придумали эту культуру и навязали ее нам. При этом вы считаете, что только белые достойны хорошей жизни, а конгомани должны лишь работать и голодать. Не так ли, мсье ван Эгмонд? Вас раздражает, если негр хорошо одет, курит сигары, пьет с вами виски. Это оскорбляет вас, это кажется вам несправедливостью, покушением на ваши природные права?
Гай молча смотрел на толстое черное лицо, синие очки, сигару, наглую усмешку.
— Недавно в газете я читал, что один белый поэт, его зовут… (Мсье Чонга кряхтя полез в карман за записной книжкой.) его зовут мсье Гейне, — он сказал: «Они пьют вино, а другим советуют пить воду!» Ха! Хорошо сказано, мсье! Это и про вас, мсье!
Гай тряхнул головой.
— Я не расист, мсье Чонга. Но я полагаю, что в Конго и в Нидерландах люди труда заслуживают лучшей жизни. Вечное неравенство несправедливо. Улыбка медленно сползла с лица Чонга.
— Оно от господа бога, мсье. Вы против бога?
— Я не о боге говорю, а о властях.
Мсье Чонга положил сигару в пепельницу. Строго:
— Вы против властей, мсье?
— Власти приходят и уходят. Что вы будете делать, если бельгийцы уйдут из Конго?
Мсье Чонга не ожидал этого. Мысль эта глубоко поразила его, и мгновение он сидел недвижим. Потом вскочил и заглянул в сад и в комнаты. Они были одни.
— Бельгийцы не уйдут!
— Могут уйти.
— Придут англичане, и концессия будет, и Чонга будет. И рабочие будут, мсье ван Эгмонд! Ничего не
