населением! Я сочувствую только одной стороне — африканцам, сочувствую горячо и от всей души. Жизнь не позволит мне остаться в стороне. Завтра одичавшие в лесу европейцы встретят меня шумными проявлениями радости и полезут за спиртом для приветственной чарки. Я выну записку. Их лица вытянутся. Они торопливо сунут мне в руки винтовку и коробку патронов и предложат участвовать в возведении укрепления. Ну, что же я отвечу тогда моим спасителям? Я — нейтральный наблюдатель? Съем их обед, оденусь в их платье, а потом умою руки и буду сидеть в стороне? Скверно! Но это не самое скверное! А если туземцы нападут первыми до прихода двух чиновников с № 202 и до нашего бегства на факторию № 200? Ведь я белый, белый! Для местного населения — ненавистный угнетатель, разбойник и мерзавец! Первые копья полетят в меня! Не являться в факторию? Это безумие! Что делать? Обстоятельства гонят европейца к европейцам. Что же делать, а?! Не погибать же на дороге!»
Вот и дорога. Ламбо покружил минут пять и потом указал на север. «Правильно! — сообразил Гай. — Там шоссе Стэнливиль — Касеньи, к которому где-то около Вамбы присоединяется эта глинобитная дорога. Ее южное окончание далеко, на границе Родезии. Я там должен быть, если останусь живым!»
Они хотели пробираться вдоль дороги и уже вошли в лес, как вдруг Ламбо опять толкнул Гая. Он выскочил на дорогу, опустился на корточки и стал поспешно осматривать землю. Вот окровавленный камень — им был убит солдат. А вот надкушенная просяная лепешка. Солдат ел стоя, а кто-то подкрался сзади. А-а, подожди, бвана… Женщина подала лепешку и вертелась перед солдатом: вот ее следы, а он болтал с ней и ел. Смотри — вот и след большого мужчины: он вначале стоял там, потом шагнул — видишь, большой шаг — и ударил солдата. Они оттащили убитого в лес, вернулись и пошли дальше. Что делать, бвана?
— Вперед! — указал Гай в сторону фактории № 201. Они пошли, стараясь не шуметь, осторожно выглядывая вперед на каждом повороте.
За час до ливня с вершины холма открылся живописный вид на долину, факторию и банановую плантацию позади нее. Деревни не было, очевидно, она находилась дальше, за изгибом долины. Вскоре с веранды их заметили. Гай махнул рукой и получил в ответ такой же знак.
— Марш бегом! — скомандовал он, а сам разорвал мешок и сделал из тряпья повязку на бедра. Снял с шеи пружину и колесо, поцеловал их и положил за камень, тщательно пригладил волосы и бороду. Приосанился.
Две фигуры в белых костюмах… Неужели он дожил до этого?! Сейчас будет ванна, обед…
Гай шагал вперед размеренно и чинно. Потом заспешил… И вдруг бросился бежать навстречу. В голове прыгало: «Наконец-то!»
— Стой! Ни с места! Руки вверх — нестройно, как два петуха в курятнике, заорали два голоса — тенорок и бас. Дом был поднят на сваи и со всех сторон окружен верандой, которую вместо перил прикрывал метровый частокол из тонких жердочек. Из-за этого заборчика испуганно торчали две головы и два ружейных ствола.
Гай оторопел. Такого приема он никак не ожидал.
— Кто ты? — пискнул тенорок.
— И какого черта здесь шляешься? — прогудел бас. Гай обиделся.
— Во-первых, не «ты», а «вы»; во-вторых, я не шляюсь, а хожу. Все объяснения вы получите немедленно, господа.
Он двинулся к лесенке.
— Назад! Стреляем без предупреждения! — крикнули за частоколом и стволы угрожающе зашевелились.
В ту же секунду прямо в лицо Гаю взметнулось желтое пламя и оглушительно бухнул выстрел. Это был крупнокалиберный карабин, далеко не последней модели — современное оружие не стреляет так громко. Гай был оглушен и ослеплен, инстинктивно качнулся назад, но носок сапога левой ноги попал под лиану, а пятка правой скользнула в ямку. Как подкошенный он упал навзничь и ударился затылком о землю. Встряска была так сильна и болезненна, что на время он потерял сознание. Потом, как сквозь сон, услышал громкий шепот на каком-то восточном языке. Эти двое совещались. Наконец бас спросил неуверенно:
— Вы умерли?
— Да, — ответил Гай сердито. Небо медленно вертелось над ним, голова болела. Вдруг он ощутил еще и жгучую боль в щеке. Пощупал — ожог от пули.
— Не лгите, мсье! — проворно вмешался тенорок. — Через щелку мне хорошо видно. И не вздумайте бросаться на нас — я сейчас же попаду в вас!
Гай сел. Его качало.
— Это вы чуть не убили меня, черт бы вас побрал! — Он ощупал голову со всех сторон. Снаружи все в порядке, внутри — смятение и боль. — Больше не валяйте дурака!
Из-за частокола вынырнуло жирное лицо, покрытое густой черной щетиной, из которой баклажаном свисал сизый нос.
— Это не я, мсье!
— А я, что ли?
— Это выпалил мой карабин. Он всегда стреляет сам! Гай встал на четвереньки, потом, покачиваясь, поднялся.
Он был очень зол.
— Назад! — опять испуганно крикнули два голоса.
— Дайте мне консервов и одежду! — со слезами в голосе взмолился Гай, вдруг сильно ослабев: у него подламывались ноги. — Я еле стою, слышите, вы!
— А деньги у вас есть? — спросил толстый.
— И документы? — добавил маленький.
Гай помолчал. Главное, здесь не за что было ухватиться — ни дерева, ни камня.
— Вы — идиоты, — сказал он вяло. — Я умираю. А вы — идиоты.
Он отковылял подальше и лег на траву за пригорком. Потом вынул пустой пистолет. Крикнул с отчаянием.
— У меня немецкий парабеллум, нате, смотрите хорошенько! Он прошибет одной пулей вас обоих, этот идиотский заборчик и две стены! — Очень хотелось отдохнуть, хотелось покоя. — Я вас убью, дураки, слышите? Дайте сюда одежду и консервы! Подавайте сейчас же! Я буду жаловаться на вас в Леопольдвиле лично полковнику Спааку и добьюсь, чтобы вас вытурили с работы! Несите еду и одежду!
Головы скрылись, и за заборчиком опять началось совещание. «Пусть все это выглядит смешным и жалким, но ведь пять минут тому назад они меня едва не убили, — думал Гай. — Я безоружен. Их двое. Ночью я усну, и они пристрелят меня. Как жаль, что я отослал Ламбо! Ах, как жаль! Один до 202-го я не дойду. Идти в деревню опасно: убьют жители. У меня нет другого выхода — договориться с этими двумя, сообщить им о письме и стать с ними в один ряд против местного населения. Отвратительно, позорно, гадко… Но неизбежно».
Голова болела, и мысли текли медленно.
«С другой стороны, эти два торгаша по-своему совершенно правы. Моя внешность не располагает к гостеприимству. Что это за белый дикарь, выскочивший без штанов из дремучего леса? Ни документов, ни денег… Недалеко граница… Власти, конечно, предупредили работников факторий о возможности появления здесь всякого рода авантюристов. Так чему же удивляться? Они защищают себя, как умеют! Они тысячу раз правы».
Гай лежал на мягкой траве и с удовольствием отдыхал, хотя сильно болела голова. Это была реакция: упадок сил после недель постоянного нервного напряжения. Говорят, что на войне иногда тяжелораненые бегут до лазарета, чтобы упасть мертвыми у его порога. Гай добрался до своего порога и теперь отдыхал. Потом грянул ливень. Гай равнодушно закрыл глаза и ждал. Было приятно совершенно неподвижно растянуться под прохладным душем — он был похож на тысячу маленьких ручек, любовно растирающих измученное тело. Опять фиолетовые шары летали где-то рядом, но ему было лень поднять веки. Его охватило равнодушие.
«Куда девались убийцы солдата? Наверное, в деревне будоражат народ и поднимают бунт… Ну и пусть… К ночи разъяренная толпа может нагрянуть и сюда… Черт с ними… Отстреляемся или откупимся… Через двое суток подойдут те двое с 202-го, и впятером мы удерем. Да, нужно договориться. И
