Нано и порно

нее вырваться!

Но поверь мне, я знаю, я. И она дорого стоит, эта моя изумительная насмешка.

Флюид ускоряется, и мы несемся с тобою дальше.

Вокруг развеяно много говна. Но здесь, в космосе, где нет воздуха, оно не пахнет. И потом космоса очень много и он безграничен, а человеческое говно конечно. И оно скоро кончится, это говно. Поверь мне, надо только сделать первый шаг.

И неважно, от чего ты сейчас отделяешься. Другие назовут это перроном, работой, недвижимостью… Но запомни, прежде всего ты отделяешься от них.

Ибо в этом преимущества космоса.

О, невесомость!

За твоим плечом, за плечом твоей маленькой жизни – я, твой демоний. Мой шлейф клубится по всем переходам метро. Черный невидимый шлейф развевается над толпою. Я лишь тихонько коснусь твоего плеча. Я не хочу тебя обманывать. Да, всего навсего легкий толчок. Я лишь тот, кто лишает иллюзий, что все еще будет хорошо, что когда-нибудь все еще будет хорошо. Когда распадется государство. Или когда оно окрепнет. Когда придут к власти те или эти, когда к тебе вернется жена, когда встретишь на своем пути друга или врага, начнешь посещать школу бальных танцев, фитнес-клуб, литературные вечера… Я не хочу лгать тебе, ведь я твой демоний. Твоя звезда. И я лишь повторяю тебе твою же незримую истину – никогда, слышишь, никогда…

Легкий толчок.

«На счастье».

Космос иссиня черный и звезды невыносимо блестят. Вспомни, когда ты был маленький, ты хотел построить кинотеатр, и чтобы там шел только один фильм. Ты помнишь – какой? И чтобы на последнем кадре экран ярко, до невозможности, вспыхивал, ослепляя зрителя. Чтобы из кино он возвращался в этот мир слепым…

Мимо проплывают удивленные астероиды, мимо проплывает большой с большой бородой бог добра, огромный с огромной бородой бог зла… Чему они научили тебя там, на земле, если честно?

О, мой друг, мы удаляемся в эоны. Не стоит цепляться ни за что. Ведь мы же не из тех опупелых от радости пассажиров, высыпающих от жадности на перрон, для которых чужая смерть – лучшее из развлечений. Вот здесь бы и закончить. Но… может быть, все только начинается?»

Звезда усмехнулась, плеснула и стала снова просто рыбой. Алексей Петрович вдруг нестерпимо захотел поссать.

Глава тринадцатая

Иван Иванович Иванов уже в пятый раз проверял наточку ножей. Он был все же достаточно гуманен, чтобы прооперировать пациента не каким-нибудь там тупьем, благо читал не одного Аббаньяно. Но вот Алексей Петрович был, очевидно, не совсем гуманным пациентом, потому что он все не ехал и не ехал.

«Сука!» – даже подумал про него Иванов и покраснел.

Но потом вспомнил, что «сука» было все же вполне разрешенное цензурой слово, время от времени даже употребляемое букеровскими лауреатами, а посему подумал еще раз:

«Просто сука какая-то! Я, можно сказать, решил ему помочь. А он…»

И тут вдруг дверь кабинета открылась, и на каталке вкатилось нечто огромное, накрытое белой простыней.

– Ну, наконец-то! – закричал Иван Иванович, жадно хватаясь за ножи.

Но когда откинули простыню, перед ним предстал пожилой обнаженный господин. Синие рыхлые ляжки его мелко дрожали. А в том месте, где они сходились, образуя густую, покрытую седыми волосами впадину, возвышалось нечто синеватое и слегка загибающееся, в основании чего, у самых яичек, болтались полуотклеенные мужские усы. Опытный взгляд уролога, однако, сразу же распознал в этом странном сооружении не что-нибудь этакое, а… да-да, именно катетер! Сей прибор был заботливо поставлен работниками скорой помощи.

– Вероятно, удар оказался столь силен, что кровоизлияние закупорило мочеиспускательный канал, что и привело к задержке мочеиспускания, – озабоченно сказал санитар.

– О-о, было мне та-а-ак хорошо, – прошептал тут пострадавший, а это был ни кто иной, как Альберт Рафаилович.

– Где вы отыскали, м-мм… это? – спросил, поморщившись, Иван Иванович санитара.

– Что?

– Ну, – Иван Иванович брезгливым жестом очертил всю фигуру пострадавшего целиком; к животу его кое-где прилепились огрызки семечек, обертка от жевательной резинки и даже пара окурков. – На вокзале что ли?

– Нет, в университете. Господин валялся… ы-ыы… извините, лежал между партами.

– Голый?

– Да голый, – пожал плечами санитар. – А что?

– Да нет, ничего.

– Я разделся сам, – простонал тут Альберт Рафаилович. – Но не подумайте, я не эксгибиционист. Я просто был весь мокрый. Поначалу из меня все текло и текло, и текло…

– Почему же вы так поздно вызвали скорую?

– Я же сказал, что поначалу мне было хорошо. А потом я впал в забытье, мне стали сниться чудесные сны…

– А это, кстати, что? – Иван Иванович ткнул в болтающиеся в основании катетера усы.

– Это?.. Может быть, мне опять снится….

– Кстати, насчет усов, – почтительно наклонился к Ивану Ивановичу санитар, – мы уже вызвали милицию.

– Это вы правильно, но… господина надо было все же как-то перед осмотром-то обмыть.

– Хорошо, хорошо, – подобострастно закивал санитар, снова накрывая Альберта Рафаиловича простыней и разворачивая каталку.

– Да, эт-та… как его… – брезгливо поводил щекой Иванов, – сфотографируйте, м-мм… это с усами – для органов. Я имею ввиду милицию.

Когда Альберта Рафаиловича увезли, он подошел к ножам и, глядя в свое сверкающее, многократно умноженное отражение, печально подумал:

«Вот, хотел Осинина, а вместо него получил…»

Но если бы он только догадывался, кого или, скорее даже, в лице кого что (о, канцеляризмы!) он заполучил!

Глубокий местный наркоз, в который погрузили перед операцией пенисную часть тела психоаналитика, вновь пробудил в нем фаллический исследовательский дух. И пока Иван Иванович занимался своим делом, Альберт Рафаилович занялся делом своим, исподволь втягивая Ивана Ивановича в коммуникацию. И наконец vopros о proizrastanii v bessoznatel’nom klienta obrazov chujih fallosov snova so vsey neizbejnostiyuy vstal.

– А не потому ли, уважаемый коллега, происходит сие произрастание, что вы сами считаете себя в глубине души своей человеком без фаллоса? – откровенно нанес целительный разрез Навуходоносор.

Иван Иванович пару раз дернулся и вдруг так густо покраснел, что рыжие волосинки его затопорщились и даже как-то защелкали, как в бане от чересчур перегретого пара. И Иван Иванович мучительно замычал.

Несмотря на всю душевную му-у-уку клиента, Альберт Рафаилович, однако, безжалостно подцепил его бессознательное и, как блин на сковородке, перевернул.

– А кто?! – закричал вдруг он. – Кто это сейчас так страшно мычит-то?

Иван Иванович мучительно помотал головой, продолжая издавать нечленораздельные звуки.

– Кто?! – снова властно крикнул ему в лицо Альберт Рафаилович.

И тут уже Иван Иванович сдержаться не смог. Слезы обильно полились из его глаз, и, давясь всхлипами и рыданиями, он горько выговорил: