еще и мой отец, который скрыт глубоко в Земле и которого я еще должен родить в глубине своего огненного ядра. А другие женщины для меня ничего не значат. Здесь, в Индии все иллюзорно, и что с кем было или не было – неясно. С территории аэропорта я выехал на джипе тридцать второго года. Представляешь, английская машина, сделанная еще до Второй Мировой войны. Счетчик вынесен на трубу, на нем щелкают семизначные цифры рупий. Там все еще вращаются колесики! А на приборной доске статуэтка бога- проказника Ганеши, увитая гирляндой светящихся лампочек. Мы помчались на Ферроузшахроуд. Меня предложили подкинуть до гостиницы четыре слона. Они, оказывается, обожают русских. Блядь, Олечка, тут такая любовь к русским в аэропорту! Я был нарасхват среди таксистов. Ну просто «пхинди русишь пхай пхай», что в переводе с санскрита означает «русские и индийцы – братья». Завтра я вылетаю в Кхаджурахо. Там, именно там самый большой в мире фаллический храм. Там, именно в этом храме, скрыт самый большой в мире лингам,[2] а под ним – дверь в…»
В дверь постучали.
– Индианка! – вздрогнул Осинин.
На пороге стояли четыре слона.
– А кто за тебя расплачиваться будет?! – закричал с порога один из них. – Пушкин что ли?!
– Какой Пушкин?
– В ресторане!
– Но я же заплатил…
– Ты, блядь, чего, не понял? Ты должен был заплатить за всех! Ты же пхай!
Слоны дружно подхватили Алексея Петровича за руки, за ноги и понесли его вдаль по коридорам.
– Отправьте письмо Ольге Степановне! – едва только и успел крикнуть он официантам – китайцу, негру и еврею.
Закрутилась вереница столиц мира – затряс ляжками Париж, подрочил Нью Йорк, кончил, конечно же, Рим и рассыпалась развесистой клюквой Москва. И снова струя этого чертова Дели, что в переводе с персидского, блядь (о, Дахлиз!), означает порог и граница. Завращались индуистские свастики, левые – символы тьмы, гибели, зла, правые – святости, благополучия и славы. Понеслись Могольские и Шалимарские сады.
– Куда вы меня везете?! – вскричал Алексей Петрович.
Но слоны только и делали, что усмехались.
– Скоро узнаешь.
Огромный железный грузовик ТаТа, изукрашенный четырехликими Шивами, букетами огня и венценосными фаллосами уже пролетал по ночной Мэйн Базар. Навстречу летели какие-то шалаши, обломки алюминиевых бидонов, пластмассовых ящиков, какие-то полуноры, крытые обрывками разноцветной пленки. У костров на корточках грелись кабариваллы, валялись бродячие собаки и коровы. В нос сильно ударило запахом канализации.
– А кто такой Гитлер, вы знаете? – спросил Алексей Петрович, косясь на свастики.
– Не-а, – отвечали слоны.
– А Ленин, Сталин?
– Да на фиг.
– А как же это?
Он кивнул на свастики-гаммадионы.
– Ну, это, извини, это наше, индуистское, родное!
Алексей Петрович хотел было сказать что-то еще. Но тут сказали слоны:
– Приехали.
Алексея Петровича вытащили из кабины и снова куда-то поволокли. Сквозь зловонную жижу, через какой-то ядовитый туман, через гной, через смрад. И, наконец, сбросили в сточную яму. Сладко запахло фекалиями. В углу испражнялся огромный удав. На потолке дрожали жидкие пауки. Алексей Петрович почти уже терял сознание. Он прислонился спиной к склизкой стене и скользил вниз, в коричневую, хлюпающую под ногами жижу.
Вдруг напротив в стене загремел засов, ржаво заскрипели петли и из щелей открывающейся двери брызнула радуга. И в сиянии нестерпимого и обжигающего на пороге появилась индианка.
– Ну, вот мы с тобой и на земле.
Мортира воспаленного сознания выстрелила самолетный сортир, петарда разорвалась и погасла. Да, блядь, это была та самая стюардесса с авиалайнера «Air India»!
– Там же больше нельзя было нигде, – зашевелил вздувшимися почему-то вдруг губами Алексей Петрович.
– Ладно, раздевайся.
– Но… здесь нету даже стула.
– Здесь зато есть стол!
В дверном проеме загрохотало и из радуги выехал цинковый стол. Удав опять закряхтел.
– Не бойся, он не тронет, – кивнула на удава стюардесса.
Она скинула униформу «Air India» и осталась лишь в одних розовых чулках. Осторожно и медленно легла на стол. Усмехнулась:
– Давай быстрее.
– Но… Но…
– Что?
– Я женат, – мучительно выговорил Алексей Петрович.
Она засмеялась.
– Но ты же ищешь отца?
Алексея Петровича как пронзило.
– Кто ты?
– Сломанная женщина Девадаси.
– Девадаси?
– Я из касты неприкасаемых. Твой отец космонавт, а мой – кабаривалл, он убирает нечистоты здесь, в Пахарганже.
– Блядь, я так и знал…
– Да, я храмовая проститутка, самая последняя из женщин.
Алексей Петрович закрыл лицо руками и захотел в Москву. Но Москва его не захотела.
«Олечка, где ты?»
– Ты просто должен прорваться сквозь свою иллюзию.
– Я люблю свою жену!
– А отец?
– Это же миф об Осирисе и Исиде!
– А ты уверен, что Ольга Степановна собирает сейчас оставшиеся после тебя куски? Украину, Казахстан…
Девадаси затрясла ляжками и захохотала. Пауки на потолке задвигались и замигали. Удав стал отползать от своего говна, лениво расправляя толстые кольца.
– Запомни, – сказала Девадаси. – Это всё тлен. Ты будешь жив как русский, пока будет жива твоя вторая родина, где все, что ты думаешь невинно.
– Это из Музиля?
– Почти.
– А как же отечество?
– Сначала родина, – сказала Девадаси.
И раздвинула ляжки.
Звездохуй встал. Стены исчезли. Исчез гадкий пол. Исчез цинковый стол. И зацвели фиалки. Небо обнажилось и звезды распались. Засквозило космосом. Закрутились индуистские свастики. Зашумели Могольские сады и налетели миллионы градусов Цельсия. Глаза индинки заблестели. Взвился и ужалил поцелуй. Загремело термоядерным синтезом. Центростремительно устремилась Украина, а вслед за ней Белоруссия и Казахстан. Гигантская воронка гаммадиона засасывала.
