Я ответил, что это - вопрос, на который я не могу дать ответа, не посоветовавшись со своим правительством. И когда он затем стал настаивать на том, чтобы я высказал свое личное мнение, я сказал, что заявление, только что сделанное ему мною, показывает, что мы готовы сделать значительный шаг в указанном им направлении. Такое обследование наших соглашений необходимо было бы связано с обменом взглядов, но мое правительство могло бы предпочесть вести переговоры через своих послов в союзных столицах, а не на конференции.
Затем Церетели указал на необходимость поддерживать самый тесный контакт между двумя нашими демократиями посредством обмена визитов между представителями различных рабочих и социалистических групп в каждой стране.
Это желание, заверил я его, искренно разделяется правительством его величества, и я могу сказать ему, что г. Гендерсон, представляющий нашу рабочую партию в кабинете, уже находится в пути, направляясь в Петроград со специальной миссией. Он ответил, что это весьма удовлетворительно, но что здесь очень распространено то мнение, что правительство его величества не позволит приехать сюда представителям других групп, вроде г. Рамсея Макдональда. Не уполномочу ли я его сообщить Совету, что это не так, и что правительство его величества, напротив, предоставит г. Макдональду полную возможность к этому? Я сказал, что я не могу заверить его в этом, но что я сообщу его слова своему правительству. Я хотел бы быть совершенно откровенным с ним. Когда вопрос о приезде г. Макдональда в Петроград впервые был поднят Советом, то я был против этого, так как боялся, что его посещение может усилить пацифистское движение. Но на основании того, что я услышал после этого от г.г. Вандервельде и О'Греди, я переменил свое мнение, и так как я думаю теперь, что его посещение могло бы принести пользу, то я поддержу его предложение.
В заключение Церетели поднял вопрос об отколе германских социалистов от германского правительства. Я тотчас же сказал ему, что, по моему мнению, это - утопия. Германский народ до такой степени отождествляет себя со своим правительством как в отношении аннексионистской политики последнего, так и в отношении жестоких способов ведения войны, что мы могли бы заставить его восстать против своего правительства только путем военного давления или блокады. Здесь вмешался Чернов, заметив, что некогда и на революцию смотрели, как на утопию, и тем не менее она осуществилась. Я оспаривал правильность этого утверждения, говоря, что революция только пришла скорее, чем ожидалась. Церетели заявил затем, что мотивом, в силу которого он хотел бы, чтобы союзные и русские социалисты поехали в Стокгольм, является желание сказать германцам в лицо, что если они не начнут гражданской войны против своего правительства, то мы совершенно перестанем с ними считаться. Когда я, прощаясь, спросил его, может ли правительство рассчитывать на поддержку Совета в деле продолжения войны, он ответил утвердительно. Совет, - сказал он, - желает демократизации, а не деморализации армии.
Несколько дней спустя я получил следующую телеграмму от лорда Роберта Сесиля, исполнявшего в то время обязанности министра иностранных дел, по поводу приведенной выше моей беседы: 'Ваше превосходительство говорили с большим мужеством и осторожностью при весьма затруднительных обстоятельствах. Я желаю выразить вам свое горячее одобрение'.
Из трех министров-социалистов только Церетели, министр почт и телеграфов, произвел на меня благоприятное впечатление. Это был грузин, происходивший из княжеской фамилии, и лидер социал-демократов; при царизме он провел несколько лет в Сибири, будучи приговорен к каторжным работам. Будучи привлекательной личностью с утонченной душой, он внушал мне симпатию безукоризненной честностью своих намерений и прямотой характера. Подобно столь многим прочим русским социалистам, он был идеалист; но, хотя я не ставлю ему этого в упрек, он сделал ошибку, приступая к разрешению трудных проблем практической политики с чисто теоретической точки зрения. В двух его коллегах не было ни капли идеализма. Скобелев, министр труда, был также социал-демократ, державшийся очень передовых взглядов по вопросу о правах фабричных рабочих. Обладая нервным, возбудимым темпераментом и не будучи переобременен умом, он был довольно незначителен по своей наружности, и не произвел на меня впечатления человека, который когда-нибудь выдвинется. С другой стороны, министр земледелия Чернов производил впечатление человека с сильным характером и большими способностями. Он принадлежал к левому крылу партии социалистов-революционеров и отстаивал немедленную национализацию земли и раздел ее между крестьянами, не дожидаясь решения Учредительного Собрания. Он вообще считался опасным и ненадежным, и я нашел его весьма несимпатичным. Он был в числе русских эмигрантов, задержанных в Галифаксе, обстоятельство, о котором он не преминул мне напомнить.
Прежде чем продолжать свой рассказ, я нахожу нелишним сказать несколько слов о взглядах и целях различных политических группировок. Так называемая 'буржуазная' партия была представлена главным образом кадетами и в меньшей степени некоторыми московскими промышленными группами. Она защищала энергичное продолжение войны и восстановление дисциплины в армии, склоняясь в то же время к тому, чтобы предоставить окончательное решение различных социальных и конституционных вопросов, возбужденных революцией, Учредительному Собранию. Однако она хотела, чтобы это собрание открылось только после того, как местные выборы во вновь организованные земства и городские думы создадут необходимый аппарат для организации и контроля над всеобщими выборами.
Из социалистических групп социалисты-революционеры, лидером которых был Керенский, были представителями деревни в отличие от социал- демократов, вождем которых был Церетели, и которые представляли интересы городского пролетариата. Лозунг первых всегда был 'земля и воля'. В конце минувшего и начале нынешнего века они приняли террор в качестве оружия для достижения своих целей. После убийства великого князя Сергея Александровича в 1905 г. террористическая тактика прекратилась, и политические убийства, каким было убийство Столыпина в 1911 г., стали скорее исключением, чем правилом. С другой стороны, социал-демократы после съезда, состоявшегося в Лондоне в 1903 г., на котором сторонники Ленина победили своих противников при голосовании по вопросу о партийной организации, раскололись на меньшевиков и большевиков, хотя их было бы более удобно называть умеренными и крайними. Первые, подобно большинству социалистов-революционеров, отстаивали сотрудничество с передовыми либералами для свержения царизма, а теперь, когда эта цель была достигнута, они стремились к учреждению демократической республики. Напротив, большевики не хотели иметь ничего общего ни с какой буржуазной группой, какою бы передовой она ни была. Массы считались только с ними, и именно к рабочим и крестьянам они обращались за поддержкой, необходимой Для осуществления их программы - установления диктатуры пролетариата и преобразования всего общественного строя. Их лозунг был с самого начала: 'вся власть Советам'. Ни меньшевики, ни социалисты-революционеры не соглашались присоединиться к этому лозунгу, но те из их членов, которые занимали посты министров, признали тем не менее свою ответственность перед Советом и неизменно давали ему отчет во всей своей официальной деятельности. Однако умеренные обеих социалистических групп никогда не забывали, что, несмотря на разногласия, отделяющие их от большевиков, они были и остались 'товарищами' и что они, таким образом, ближе к большевикам, чем к своим либеральным коллегам по работе. Хотя они соглашались с этими последними по вопросу о предоставлении Учредительному Собранию решения всех основных вопросов, однако же, они были приведены ходом событий к тому, что предвосхитили некоторые из этих решений.
Что касается войны, то как меньшевики, так и социалисты-революционеры отстаивали быстрое заключение мира без аннексий и контрибуций. Однако существовала небольшая меньшевистская группа, руководимая Плехановым, которая призывала рабочие классы к сотрудничеству с целью достижения победы над Германией, так как только эта победа может обеспечить России вновь завоеванную свободу. С другой стороны, большевики были всецело 'пораженцами'. Войне, как это заявлял Ленин на конференции в Кинтале в 1916 г., необходимо положить конец какими бы то ни было средствами и какою бы то ни было ценой. Необходимо путем организованной пропаганды побудить солдат обратить свое оружие не против своих братьев в рядах неприятеля, но против реакционных 'буржуазных' правительств в своей собственной и в других странах. Для большевика не было ни родины, ни патриотизма, и Россия была лишь пешкой в той игре, которую играл Ленин. Для осуществления его мечты о мировой революции война, которую вела Россия против Германии, должна была превратиться в гражданскую войну внутри страны; такова была отныне конечная цель его политики.
Глава XXVII.
1917
После возведенных на меня княгиней Палей обвинений в том, что я превратил посольство в 'очаг революционной пропаганды', было уже совершенно несправедливо, что вскоре после своей беседы с министрами-социалистами мне пришлось подвергнуться нападкам со стороны большевиков по обвинению в том, что посольство является центром контр-революционного движения. Имя Церетели было соединено с моим, - что было довольно удивительно, если принять во внимание его биографию, - и нас изображали главными деятелями названного движения. Это обвинение, несомненно, возникло вследствие того, что мы вели активную союзническую пропаганду в пользу войны и с целью разоблачения германской лжи. Германцы в течение некоторого времени оказывали мне самое лестное внимание. В апреле газета 'Hamburger Nachrichten' опубликовала статью (автор которой, к счастью для моей репутации, никогда не слыхал о моих успехах в игре в линкс), в которой мои успехи на дипломатическом поприще приписываются моей страсти к игре в голф. 'Приемы этой скучной игры, - говорит он, - действительно развивают качества, необходимые для государственной или дипломатической работы. Молчаливый, упорный, покорный, хороший игрок в голф обходит поле кругом, не отводя глаз от мяча и направляя его к цели. Сэр Джордж Бьюкенен в течение долгих лет шел вслед за своим мячом вокруг всей Европы, пока, наконец, ему удалось очутиться в Петрограде'.
Статья 'Hamburger Nachrichten' доставила г. Пончу тему для одного из его иронических стихотворений под заглавием 'Школа для государственных людей'. Германцы оказали мне еще большую честь: в самом деле, наше посольство в Стокгольме сообщило, что один германский агент в этом городе пытался подговорить русского, имя которого я забыл, убить меня. Однако я испытал чувство некоторого унижения, когда услышал, что цена, назначенная за мою голову, равнялась только трем сотням рублей. Местный большевистский орган в Риге в то же самое время опубликовал статью, утверждавшую, что Россия в настоящее время управляется всемогущим и самодержавным царем Бьюкененом Первым, что министры делают все, что он им ни прикажет, и что именно по его приказу Керенский восстанавливает дисциплину в армии и подготовляет наступление.
Было бы хорошо как для самих министров, так и для России, если бы они обращали внимание на мои советы и приняли бы действенные меры для восстановления дисциплины, вместо того, чтобы полагаться исключительно на действие патриотических речей.
24 мая я получил телеграмму от лорда Роберта Сесиля, исполнявшего тогда обязанности министра иностранных дел, с извещением о том, что военный кабинет считает необходимым создать более благожелательное отношение русских социалистов и рабочих к войне и рассеять ложное впечатление, создавшееся в России относительно наших целей. Сознавая, что вождями рабочей партии это может быть выполнено с большей надеждой на успех, чем кем бы то ни было другим, кабинет решил командировать г. Гендерсона со специальной миссией. Любезно дав теплую оценку моей работы, лорд Роберт заявлял, что они уверены, что г. Гендерсон может рассчитывать на мое искреннее содействие, и указывал, что если у меня нет к этому препятствий, то хорошо было бы, если бы спустя несколько недель после прибытия Гендерсона я приехал в Лондон, чтобы доставить правительству приятную возможность воспользоваться моими личными советами.
