коммунистов уже на марше. Он увидел, как по дороге прошел джип, за ним грузовик, и ждал, что последует дальше. Но ничего не случилось, поэтому он смело вышел на дорогу и заковылял по ее относительно ровной поверхности.
Он был уверен, что это вполне безопасно. Любая машина, появившаяся сзади, будет слышна издалека, и времени, чтобы спрятаться, будет предостаточно. И все же он шел, держась ближе к краю дороги, с автоматом наготове и внимательно вглядываясь в серое пространство перед собой.
Он шел очень долго и, когда оказался на подходах к лагерю, услышал несколько одиночных выстрелов, затем звук, похожий на взрыв, — ему показалось, что в той стороне разгорается какое-то пламя. Он удвоил бдительность как раз вовремя — на дороге вверху раздались тяжелые шаги, и он быстро спрятался в камнях. От напряжения пот градом катился по лицу.
Человек бежал что есть мочи, и О'Хара слышал его сиплое дыхание. Он пробежал мимо и скрылся во мгле. О'Хара вышел опять на дорогу и продолжал свой трудный путь наверх. Полчаса спустя внизу раздалось урчание мотора. Он опять схоронился в камнях, а по дороге медленно прополз еще один джип. Он заметил, что в нем сидит русский. Ох, как захотелось выстрелить! Однако джип скрылся за поворотом прежде, чем он успел поднять автомат.
О'Хара тут же выругал себя за упущенную возможность. Конечно, стрелять в рядовых солдат смысла не имело, но если бы он смог убрать их командиров, вся их операция наверняка провалилась бы. Теперь главной целью будет русский и кубинец, и он приложит все усилия, чтобы взять их на мушку.
Он уже понял, что в лагере что-то произошло, и старался идти быстрее. Раз они послали за русским, значит, что-то у них там не заладилось. Ему вспомнилась Бенедетта, и вспышка гнева овладела им: по какому праву эти безжалостные люди ловят и травят их, словно зверей?!
Когда он поднялся выше, то понял, что зрение не обмануло, — впереди что-то горело, и зарево окрашивало клубы тумана в неяркие розовые тона. Он остановился, чтобы оценить обстановку. Судя по всему, там было два очага огня — большой и поменьше. Тот, что поменьше, был на дороге, а дальше разгоралось такое пламя, что он едва верил своим глазам. И вдруг до него дошло — конечно же, это горел их лагерь, вся его территория была охвачена огнем.
Он решил обойти место пожаров и выйти вновь на дорогу выше лагеря. Но любопытство влекло к огню на дороге, где, как он думал, мог находиться сейчас русский.
Туман был настолько густым, что ему никак не удавалось разглядеть, что все-таки там происходит, но, судя по доносившимся крикам, можно было понять, что дорога заблокирована. «Черт возьми, — подумал О'Хара, — ведь это та горловина, куда Виллис собирался запустить кабельный барабан. Похоже, что эта штука и сработала. Но откуда взялся огонь?» Он решил подобраться поближе.
Внезапно больная нога опять подвернулась, и он тяжело упал, выпустив из рук арбалет. Тот с ужасающим, как ему показалось, грохотом, ударился о камни. Сам он приземлился на локоть и застонал от пронзившей его сильной боли. Это случилось совсем рядом с дорогой, недалеко от второго джипа, и он лежал с гримасой боли на лице, стараясь не застонать вновь, и ждал, что его сейчас обнаружат.
Но противник был слишком занят расчисткой дороги, и, к счастью, в общем шуме никто ничего не услышал. Джип заурчал и продвинулся вперед.
Боль слегка отпустила, и О'Хара попытался подняться, но тут к ужасу своему обнаружил, что его рука, в которой был автомат, оказалась в ловушке — попала в расселину между двумя камнями. Он осторожно пытался вынуть ее, но автомат со звяканьем уперся в камень, и он замер. Он продвинул руку глубже в расселину, но там опоры не было.
В любое другое время над этим можно было бы посмеяться. Он очутился в положении той обезьяны, которая, схватив в кувшине яблоко, не могла вытащить из него руку. Он тоже не мог вытащить руку, не выпустив автомата. Ведь при падении на камни это произведет большой шум. Поэтому ничего не оставалось делать, как попытаться высвободить руку с помощью каких-нибудь осторожных маневров.
Вдруг он застыл. Совсем рядом раздались голоса.
— Я же говорил, что мой план лучше, — сказал кубинец.
Другой голос был бесцветным и жестким. Человек говорил по-испански с жутким акцентом:
— А что он тебе дал? Одну сломанную и две ушибленных ноги. Ты теряешь людей быстрее, чем это мог бы сделать Агиляр. Устраивать поиски в горах при такой погоде было простой потерей времени. Вообще, ты все завалил с самого начала.
— А ваш план что, намного лучше? — проговорил Сантос агрессивным тоном. — Поглядите, что произошло! Джип и грузовик уничтожены, двое убитых, дорога заблокирована. Нет, надо было использовать людей иначе.
Другой, русский, холодно возразил:
— Это произошло из-за твоей глупости. Решил, что путь сюда — это прогулка по улицам Гаваны. Агиляр сделал из тебя дурака, и поделом. Слушай, Сантос, перед тобой горстка безоружных авиапассажиров, и они держат тебя здесь уже четыре дня. Шесть человек убиты, много раненых, и все по твоей милости. В самом начале операции ты должен был обеспечить надежность моста. Ты должен был быть на руднике, когда Гривас посадил самолет… В общем, так! Беру командование на себя, и когда буду писать отчет, расскажу обо всех твоих подвигах. Посмотрим, что о тебе скажут в Гаване, не говоря уже о Москве.
Они отошли, и О'Хара возобновил свои попытки освободить руку. «Черт возьми! — подумал он. — Вот они были тут рядом, под носом, а я не смог сделать абсолютно ничего». Конечно, можно было уложить их обоих одной очередью и после этого скрыться, но увы! Ловушка держала крепко.
Он слышал, как они прицепили джип русского к поврежденному грузовику, оттащили его и скинули с обрыва. Потом проделали то же самое со сгоревшим джипом и занялись барабаном. Чтобы откатить его, им понадобилось два часа, и все это время О'Хара лежал в шести ярдах от них, обливаясь потом. Для него эти часы показались вечностью.
V
Тяжело дыша, Виллис сверху смотрел на горящий лагерь. Он был рад оставить Бенедетту и Армстронга и избежать возможности встретиться лицом к лицу с врагами, которые набросились бы на него, беззащитного человека, чтобы убить. Но ближайшее будущее тревожило его. Он не надеялся на успех в этой борьбе. Хотя они держались уже четыре дня в архисложных условиях, но ситуация выглядела все более и более мрачной. Ему не хотелось так скоро умирать.
Он выкатил наружу бочку с керосином, набрал тряпок и, заходя в каждый дом, смачивал деревянные столы и мебель как можно обильнее. Уже в последнем из них он услышал далекий шум мотора и вышел на улицу.
Чиркнул спичкой, но медлил. Бенедетта распорядилась, чтобы он ждал шума и стрельбы. Но этого пока не было. Впрочем, судя по выражению лица Бенедетты, стрельбы не избежать, а чтобы домики хорошо разгорелись, нужно время. Керосин ярко вспыхнул, и огненная дорожка побежала к деревянному домику. Виллис метнулся к следующему, зажег комок тряпок и бросил его внутрь. Когда он поджигал последний дом, издали послышался какой-то грохот и выстрелы. Надо поторопиться, решил он. Пора уходить.
Внутри домов разгоралось. Из окон уже вырывались большие языки пламени. Он стал напрямую карабкаться к дороге, и когда вылез выше лагеря, оглянулся. Там уже бушевала огненная лавина. Почувствовал удовлетворение — он всегда любил хорошо сделанную работу. Сквозь густой туман он видел только ярко-красные и желтые всполохи, но этого было достаточно, чтобы понять: лагерь объят пламенем по всей территории. «Сегодня там не придется заночевать», — подумал он, повернулся и быстро зашагал по дороге.
Он шел долго, останавливаясь время от времени, чтобы перевести дыхание. В такие моменты он прислушивался к звукам, которые доносились снизу, но вскоре он вышел из зоны слышимости и дальше шел уже в тишине.
Недалеко от рудника он нагнал своих товарищей. Армстронг, заслышав его шаги, резко обернулся, но тут же с преувеличенной и несколько искусственной веселостью воскликнул:
