все засядем в ангаре, он постарается узнать, чем мы тут заняты.
— Верно, тебе стоит показаться в городе, — сказал Курце. — Здесь ты пока не нужен.
Франческа сменила мне повязку, и я поехал прямиком в яхт-клуб. Секретарь выразил мне сочувствие в связи с нападением на «Санфорд» и надежду, что ничего не украдено.
— Вряд ли это местные, — сказал он. — У нас здесь с этим очень строго.
Он так вопросительно поглядывал на мое лицо в синяках и ссадинах, что я улыбнулся и сказал:
— Похоже, ваши горы сделаны из более твердого материала, чем наши, в Южной Африке.
— А-а, вы занимались альпинизмом?
— Пытался, — ответил я. — Разрешите пригласить вас?
Он отказался, а я пошел в бар и, заказав себе виски, занял столик у окна, из которого открывался вид на стоянку яхт. На стоянке появилось новое судно — огромная яхта водоизмещением около ста тонн. На Средиземном море такие не редкость. Их владельцы, очень богатые люди, выходят в море только в хорошую погоду, но при этом содержат постоянный экипаж, члены которого, можно сказать, наслаждаются жизнью на берегу, так как работы у них немного. Исключительно от нечего делать я стал рассматривать яхту в клубный бинокль и прочитал название — «Калабрия».
Выйдя из клуба, я засек своих наблюдателей и с удовольствием поводил их за собой по самым многолюдным туристским местам. Будь я в лучшей форме, помотались бы они у меня, но я пошел на компромисс и взял такси. Дело у них, я отметил, было поставлено здорово: подъехала неизвестно откуда взявшаяся машина и подобрала их.
Вернувшись на верфь, я рассказал об этом Франческе.
— Торлони прислал в Рапалло подкрепление, — сообщила она.
Новость мне не понравилась.
— И большое?
— Еще троих, теперь их восемь. Видимо, он хочет набрать здесь столько людей, чтобы хватило для слежки за каждым из нас, на случай, если мы разделимся. А ведь им еще спать иногда надо.
— А где Меткаф?
— Пока в Генуе. Утром его судно спустили на воду.
— Спасибо, Франческа, вы действуете великолепно.
— Буду рада, когда все это кончится, — сказала она мрачно. — Лучше бы я не влезала в это дело.
— Мороз по коже?
— Не понимаю, что вы этим хотите сказать, но боюсь, здесь скоро станет слишком жарко.
— Мне и самому все это не по душе, — честно признался я. — Но события развиваются, и их уже нельзя остановить. У вас, итальянцев, есть поговорка: что будет, то будет.
Она вздохнула:
— Да, в таких делах, если начал, иди до конца.
Вот, наконец, и она поняла, что ввязалась совсем не в ту игру. В этой игре ставки так высоки, что игроки не остановятся даже перед убийством: наши противники — наверняка, а возможно, и Курце…
Работа по выплавке киля шла полным ходом. Курце и Пьеро потели у раскаленных печей, в ярких вспышках света они напоминали двух бесноватых.
Курце сдвинул очки и спросил:
— Сколько у нас запасных прокладок?
— А в чем дело?
— В том, что они долго не выдерживают. Четыре плавки, и сгорают. Нам может не хватить прокладок.
— Пойду проверю, — сказал я. И пошел считать с карандашом и бумагой. Закончив расчеты, я пересчитал прокладки и вернулся к Курце. — Нельзя ли проводить пять плавок на одной прокладке?
Курце заворчал:
— Можно, но работать придется аккуратнее, а значит, медленнее. Хватит ли времени?
— Если прокладки кончатся до завершения работы, то время уже не будет иметь значения — так и так погорим. Надо уложиться. Сколько выйдет за день, если на каждой прокладке делать по пять плавок?
Он задумался, потом сказал:
— Двенадцать плавок в час, не больше.
Я снова пошел считать. Если взять девять тысяч фунтов золота, получится четыре с половиной тысячи плавок, из которых Курце провел пятьсот. Двенадцать плавок в час — значит триста сорок рабочих часов, по двенадцать часов в день — то есть двадцать восемь дней. Нет, это слишком долго, и я начал сначала. Триста сорок часов работы по шестнадцать часов в день — двадцать один день. А сможет ли он работать по шестнадцать часов? Я проклинал свою разодранную спину, которая выбила меня из колеи, но рисковать не имел права: если мне станет хуже, наш замысел вообще не осуществится. Ведь кто-то должен управлять яхтой, а на Уокера я теперь положиться не мог, его молчаливость и скрытность все больше бросались в глаза…
Я опять пошел к Курце, двигаясь до неестественности прямо, так как спина горела адским пламенем.
— Тебе придется увеличить свой рабочий день. Срок истекает.
— Если б мог, то работал бы по двадцать четыре часа в сутки! Но вряд ли получится. Буду работать, пока не рухну.
Я стал думать — нет ли другого выхода. Наблюдая за работой Курце и Пьеро, вскоре я сообразил, как можно ускорить весь процесс.
На следующее утро я взялся руководить ими. Курце я велел только заливать расплавленное золото в форму. Пьеро будет плавить золото и передавать Курце. Печки довольно легкие, поэтому я поставил стол так, что они свободно могли передвигаться вдоль него. Уокер успел напилить много золота, поэтому я оторвал его от верстака. Он будет забирать печку у Курце, менять прокладку, закладывать кусок золота и передавать Пьеро печь, готовую для плавки. На себя я взял обязанность чистить прокладки для повторного использования — это я мог делать сидя.
Надо было всего-навсего решить задачу на время и выстроить технологический ряд. Теперь до конца дня мы делали по шестнадцать плавок в час и расходовали гораздо меньше прокладок.
Так проходили дни. Мы начали работать по шестнадцать часов в сутки, но не выдержали, и постепенно наши дневные темпы снизились, несмотря на увеличение часовой выработки. Работа возле полыхающих жаром печей была каторжной, мы все теряли в весе и не могли утолить постоянную жажду.
Когда дневная производительность упала до ста пятидесяти плавок, а оставалось еще две тысячи, я начал беспокоиться всерьез. Мне нужны были три недели, чтобы доплыть до Танжера, а выходило так, что их у меня не будет. Стала очевидна необходимость срочных мер.
Вечером, когда мы собрались за ужином после рабочего дня, я объявил:
— Послушайте, мы все здорово устали. Нам нужно передохнуть. Завтра у нас будет выходной день, и мы ничего не будем делать — только отдыхать!
Я решил испробовать и такую возможность: пожертвовав одним днем, выиграть потом на повышении производительности. Но Курце тупо возразил:
— Нет, будем работать! Мы не можем попусту тратить время.
Надежный человек Курце, но умом не блещет!
— Скажи, ведь до сих пор я принимал правильные решения?
Нехотя он признал это.
— Мы сможем сделать больше, если отдохнем, — сказал я. — Обещаю тебе.
Он поворчал еще немного, но спорить не стал — так устал, что сил на борьбу не осталось. Остальные согласились без особого энтузиазма, и мы разошлись спать с мыслью о завтрашнем выходном.
На следующее утро за завтраком я спросил у Франчески:
