его называет, «несчастное чудовище».
Франкенштейн поведал Уолтону о том, как он старался забыть об этом несчастном существе, пока не произошло убийство; жертвой оказался брат Виктора. Ученый знал, что убийцей был злодей, созданный его собственными руками, но не решался признаться в этом публично. В результате в преступлении был обвинен честный человек, преданный семье слуга, которому пришлось ответить за не совершенное им злодеяние. Когда Франкенштейн наконец встретился со злодеем, тот стал утверждать, что убил ребенка случайно. Безобразное чудовище, наводящее ужас своим внешним видом, вынуждено ото всех скрываться. Иногда случайно, иногда с помощью хитроумных уловок оно приобретает знания об окружающем мире и учится говорить.
Несчастный уродец обращает к Франкенштейну свои упреки: «Ты забыл, что я живое существо. Мне следовало быть Адамом, но я стал падшим ангелом, который по твоей милости познал лишь злодеяния, а не радость жизни. Ко всему, что благословенно в этом мире, я не имею никакого отношения. Я был добродетельным и мягким — горести превратили меня в злодея. Сделай же меня счастливым, и я опять стану добродетельным».
В этих словах звучит голос дочери Уильяма Годуина, жены Перси Шелли. Это она говорит нам о том, что жестокость разбивает сердца и искажает человеческую природу. Все люди станут хорошими, если к ним будут относиться по-доброму. Фактически не кто иной, как сам Виктор Франкенштейн, вновь и вновь отвергает свое творение и провоцирует его на злодейство. На протяжении всей книги правда стоит за словами чудовища, а воплощением агрессивности и зла становится сам Франкенштейн.
Когда же несчастное существо просит сотворить для него супругу и дать ему возможность уехать в какую-нибудь отдаленную страну, где он смог бы тихо жить, ученый поначалу медлит, а затем создает все- таки существо женского рода, но в итоге губит его, тем самым нарушая договор. Это, естественно, приводит к самым ужасным последствиям.
Идея чудовища Франкенштейна, равно как и это словосочетание, вошедшее в нашу повседневную речь, ограничивается образом ученого, который становится создателем деструктивной силы, вышедшей из- под его контроля. Однако мысль самой Мэри Шелли оказалась гораздо сложнее.
Говоря об истории создания «Франкенштейна», нельзя не остановиться на двух невероятных обстоятельствах. Во-первых, не перестает изумлять тот факт, что молодая женщина — ей через два месяца исполнялось всего девятнадцать — могла создать произведение, которому суждено было прожить два столетия, произведения, чьи образы воплотились не только в книге, но и на сцене театра, а также в художественных и мультипликационных фильмах. А во-вторых, удивительно то, что именно книга «Франкенштейн», а не все остальные произведения, созданные на ее основе, имеет особое значение в нашей культуре.
Что касается первого пункта, здесь с полной определенностью можно сказать следующее: как ищущий свой путь автор, Мэри Шелли не страдала от недостатка уверенности в себе. Ее мать была писательницей. За несколько лет до рождения Мэри ее отец завершил вызвавшую широкий общественный резонанс работу «Справедливость в политике» и вслед за ней написал имевший коммерческий успех роман «Калеб Уильямс». Когда Мэри была еще ребенком, Уильям Годуин стал издателем, а приемная мать девочки Анна Клермонт, заботясь о финансовой стабильности семьи, открыла книжный магазин. Все семейство, к коему относились Фанни, дочь Мэри Уоллстонкрафт, сама Мэри, а также двое детей ее мачехи, Клэр и Чарльз, и сын Годуина, — проживало над магазином. Будущая создательница «Франкенштейна» воспитывалась среди книг и писателей и для девочки того времени получила хорошее образование. Никакой дискриминации в отношении женского пола она не испытывала. Наоборот, от нее ждали больших свершений. Ничто не препятствовало тому, чтобы Мэри взялась за перо.
Но почему же мы говорим о «Франкенштейне» именно как о книге? Ответ на этот вопрос не так-то прост. Нельзя не отметить, что в этом произведении соединились традиционные формы, научные и политические теории того времени, личный опыт писательницы и ее размышления. Перед нами не простая книга, а замысловатый узор. Можно сказать, что это роман, основанный на популярном в то время готическом жанре, непременной атрибутикой которого были старинные усадьбы, сумасшедшие монахи, запуганные мистическими событиями героини и не менее запуганные читатели. Разница заключалась в том, что Мэри Шелли являлась человеком исключительно здравомыслящим, к тому же она жила с мужем-поэтом, который был страстно увлечен наукой (нехарактерная черта для того времени). Еще будучи мальчиком, Шелли сконструировал из проволоки и прикрепил на двери классной комнаты хитроумную ручку, от прикосновения к которой директора его школы слегка ударило током. И это совсем неплохо, если учесть, что электричество было открыто всего за двадцать лет до этого события, а как применить это открытие на практике, пришло в голову лишь следующему поколению. Но в итоге после нескольких подобных экспериментов в школе преподаватели заставили Шелли упаковать все свои книги по химии и отослать их домой.
Несмотря на это, живой интерес поэта к науке не угас. Так, например, в Диодати врач Байрона сделал маленькому сыну Шелли прививку против оспы — в те времена вакцинация была внове, и многие относились к ней с предубеждением и страхом.
Не исключено, что инициатором вечерних дискуссий на вилле Диодати был Шелли. Однако мысль придумывать истории о призраках принадлежала, скорее всего, Байрону, ведь он был из тех, для кого наука не представляла особого интереса, поскольку в те времена она вообще не входила в разряд предметов, достойных внимания настоящего джентльмена. В страшной истории Мэри Шелли, вопреки предложению Байрона, не было ничего сверхъестественного. Даже наоборот, ведь Виктор Франкенштейн для осуществления своей творческой идеи обратился не к потусторонним силам, а к науке (возможно, причиной тому стал интерес к науке самого Перси Шелли). Но не она превратила создание Франкенштейна в чудовище. С помощью науки Виктору удалость лишь сотворить то, что он задумал.
И все же на «Франкенштейне» «лежат байроновские тени». Здесь чувствуется влияние мрачных и романтичных байроновских героев — одиноких странников, мучимых кошмарами, не находящих себе места среди людей из-за какого-то тайного греха. Когда Мэри писала первые главы своего «Франкенштейна», Байрон заканчивал поэму «Чайльд Гарольд», главный герой которой и был именно таким человеком. И все же в романе Мэри Шелли не до конца ясно, кто же является мучеником судьбы — сам Виктор Франкенштейн или его творение. На протяжении книги они оба, каждый по-своему, становятся одинокими и презренными изгнанниками.
Очевиден и религиозный подтекст книги. Его не могло не быть. Хотя Годуины и являлись носителями свободомыслия, общество того времени в целом было проникнуто христианскими идеями. Государственные законы и мораль, книги, которые тогда читали, и картины, которые выставлялись, даже язык, на котором говорили, — все носило отпечаток религиозности. Поэтому, когда созданное существо называет себя франкенштейновским Адамом, признавая тем самым себя как творение, а Франкенштейна как творца, мы без лишних слов понимаем (так же, как понимала это и Мэри Шелли), что такое трепетное благоговение перед Создателем. Франкенштейн взялся за роль Бога. Он создал жизнь.
Если посмотреть с другой стороны, легко можно заметить, что Мэри Шелли не акцентирует внимание на этой идее. Складывается впечатление, что все сказанное ею о взаимоотношениях между создателем и его созданием связано с политикой не в меньшей мере, чем с религией. Она выросла в среде радикалов. Отец ее поддерживал Французскую революцию (равно как и американскую войну за независимость), а мать даже находилась во Франции во время революции и затем стала автором работы «Защита прав женщин». Мэри была ребенком своего времени, который, можно сказать, вырос под красным полотнищем революции. Более того, в дальнейшем она соединила свою жизнь с Шелли — либералом до мозга костей. «Франкенштейн» говорит нам о том, что люди науки по тому влиянию, которое они оказывают на жизнь человечества, могут сравниться с Богом. Автор считает, что человек, если захочет, способен улучшить собственную природу, и, вслед за Руссо, она утверждает, что добродетель присуща человеку по самой его природе и является естественной для него и только цивилизация со своей жадностью, законами и нормами, ее защищающими, попирает добродетель.
Тот факт, что многие из нас сумели извлечь из истории Франкенштейна лишь две основные идеи (первая связана с существованием наводящего ужас злодея, более могущественного, чем человек; вторая вытекает из образа обезумевшего ученого, выпустившего зло в мир людей), больше характеризует нас самих как читателей, чем Мэри Шелли как автора.
