– Да, мы ведь там тоже были в тот вечер, – подтвердил и объяснил Дэвид.
– А у меня там дочь работает, у этих Кроунов, – тут же сообщила госпожа Барини.
– Это не такая, рыженькая?
– Да, она у нас светловолосая.
– Симпатичная девчушка, как вы ее отпускаете в такую даль? Она мне показалась совсем малышкой.
– Ей уже двадцать пять. Мы не можем ей запретить ничего. Но у нее неплохая голова на плечах, и мы за нее спокойны, хоть и очень скучаем иногда. Но разве удержишь сейчас молодых возле дома? Она у нас в актрисы метила, да только пока господам прислуживает. Впрочем, эти Кроуны хоть достойно платят. До этого она в гостинице работала, так совсем за гроши!
– А как же карьера актрисы? Она передумала?
– Слава Богу, что передумала. Мы с отцом этому только рады, но и не в горничных же всю жизнь ходить, она ведь в школе хорошо училась, осенью учиться пойдет в университет. Будет учительницей.
– И то правильно, – подвел итог Дэвид.
– А что за стариком большое наследство осталось? – вдруг спросила Эмилия.
– Да немалое…
– Я что-то не очень поняла, разве он, старик-то этот, что умер на этом банкете, завещание не написал?
– Написал, только очень странное, он оставил свое состояние, все, кроме картин, всем своим родственникам, поровну. Но дело в том, что имена этих родственников он не указал. И теперь всякий, кто сможет доказать свое кровное родство с усопшим, может получить часть наследства.
– Да уж, очень это несерьезно. И много нашлось этих кровных родственников?
– Сначала было пять, но теперь на одного меньше.
– Фальшивый оказался что ли?
– Нет, его убили вчера. Вот я и хотел газеты посмотреть, может, там уже прояснилось что-нибудь.
– Какой ужас! Кого убили-то? Что за человек? Молодой? Или…
– Да, нет. Старше даже Мориса Парра. Отставной полковник, герой войны.
– Ну да, земля ему пухом.
На этом наш разговор и закончился, так как в столовую зашел высокий седой мужчина. Это был Филипп Барини. Эмилия засуетилась вокруг мужа, а мы пошли к себе.
– Ну, что скажешь, – спросил меня Дэвид, входя вслед за мной в наше временное жилище и плотно закрывая за собой дверь.
– А что сказать? Вела она себя естественно…
– Да, я тоже ничего не заметил.
– Похоже все мимо. Но есть все же некоторые детали…
– Что ты имеешь в виду?
– Ну, например, крошка Луиза совсем не похожа на своих родителей. Они оба они крепкие, со смуглой кожей. Эмилия темноволосая, да и муж ее, он сейчас, седой, но вряд ли был блондином. А вот Стэлла была блондинкой, и, заметь, волосы у нее тоже были рыжеватыми. Опять эти чертовы совпадения!
– Ну, насколько я об этом слышал, светловолосый ребенок может родиться у любого относительно белого человека, а вот наоборот, только в случае соответствующей генетической цепочки…
– Ну, не знаю, в генетике я не разбираюсь, все равно мне это кажется подозрительным, хотя больше зацепиться не за что.
– Ну, у нас еще есть день завтра…
Вечером мы просто побродили у моря, даже не пытаясь ничего обсуждать. Комиссару не звонили, да и он молчал. Вообще мы чувствовали, что нам необходима пауза.
Вернулись мы с прогулки довольно поздно. Поднялись на второй этаж, ополоснулись по очереди в крошечной душевой, включили телевизор, чтобы посмотреть новости. Но и по телевизору тоже ничего интересного нам не рассказали.
Когда мы уже мысленно смирились с бесполезно потраченным временем, кто-то тихо постучал в нашу дверь. Дэвид встал с кресла и пошел открывать.
– Извините, я услышала, что у вас еще работает телевизор, вот и решилась вас побеспокоить, – произнесла Эмилия Барини, входя к нам в комнату.
Дэвид предложил ей кресло, а сам сел на кровать.
– Я ведь вас сразу узнала, – неожиданно обратилась она ко мне, – вы меня уже не помните, да это и понятно, со сколькими людьми вам приходиться говорить. Вы ведь однажды были по делу в нашем городе. В гостинице у Питера, девушку искали, она потом дочкой этого знаменитого режиссера оказалась. Я в той гостинице работала.
– Да, дело это я хорошо помню.
– Ну а меня вы просто тогда и не заметили, ни к чему... Это мне было любопытно.
– А сейчас вы хотите что-то рассказать? – догадалась я.
– Да, хочу вам рассказать правду про нашу Луизу. Мы с мужем посоветовались, да и решили, что скрывать уже бессмысленно, да и почему девочка должна быть обижена, если ей полагается какая-то часть из денег ее кровного отца?
– Значит, Луиза – дочь Стэллы Роджерс и Мориса Пара?
– Да.
– Но возраст? Фамилия – это понятно, вы ее удочерили и дали ей свою фамилию, но двадцать пять лет – это не двадцать восемь.
– Я вам сейчас все расскажу. Не только время управляет судьбой, иногда и наоборот бывает. – Она вдруг задумалась. Мы ее не торопили. Затем Эмилия продолжила, – мы с Филиппом всегда жили душа в душу. Очень уж любили друг друга. Бывает в мире такая любовь. Я думаю не каждому дано ее пережить, но за счастье судьба всегда плату берет. Не могли мы с ним родить ребенка. И он, и я, – оба здоровы, но не могу я от него забеременеть. Врачи говорят, что это бывает не так часто, но так уж нам было суждено. Мы любили друг друга и смирились. Я устроилась работать в приют поварихой. Детей там было немного, я их всех до сих пор помню. Когда там появилась Луиза, я сразу к ней привязалась. Директриса это заметила, вызвала меня к себе и сказала, что не может меня оставить на должности. Все работающие в приюте ко всем детям должны одинаково относиться, а моя любовь к девочке была уже слишком заметна даже для взрослых. Дети-то чувствуют куда лучше. Я даже заплакала. Не потому, что теряла работу. С моей профессией устроиться не проблема, но расстаться с малышкой – это было для меня настоящим горем. Однако, оказалось, что, не работая в приюте, я имела гораздо больше прав. Я стала навещать Луизу, покупать ей игрушки, сладости, она сама назвала меня мамой. Я не хотела думать о том, что меня могут разлучить с этим ребенком. Бог пожалел меня. Луизе было чуть меньше трех лет, когда ее кровная мать дала согласие на удочерение. Мы очень быстро оформили все документы, и я все боялась, что какая-нибудь мелочь мне помешает, или Стэлла передумает. Мне казалось невероятным, что можно отказаться от такого ребенка, она была такая красивая, нежная, ласковая девочка. Но, к счастью все получилось. Нам выдали ее новое свидетельство о рождении, это для девочки, и папку с документами, подтверждающими факт удочерения, это для нас. Мы сразу уехали из Мэрвика, но я все равно не могла успокоиться. В свидетельстве о рождении Луизы, поскольку это разрешено законом, мы изменили дату рождения так, что она стала на год моложе. Она была такой маленькой и хрупкой… На новом месте мы прожили еще два года, но тревога не покидала меня, это стало похоже на болезнь. Я пошла к психоаналитику, и он посоветовал нам переехать еще раз, сменив фамилию. Так мы и сделали. При смене документов мы еще раз изменили дату рождения Луизы. Ей было пять лет, но выглядела она совсем крошкой, вот мы и записали ей еще на два года меньше. Только после этого я почувствовала себя спокойнее. Умом-то я понимала, что закон на нашей стороне, но мы простые люди, а этот мир так несправедлив. Мы сделали все, чтобы нас было очень непросто отыскать. А сейчас наша девочка уже может узнать правду, мы знаем, что это не повлияет на ее отношение к нам.
– Вы хотите сказать, что Луиза и сейчас ничего еще не знает? – удивилась я.
– Конечно, пока не знает. И я хочу вас попросить позволить нам самим ей все сказать. Я звонила ей сегодня и просила приехать, завтра мы ей все скажем.
