«нет». Я бы целый фартинг отдал, чтобы увидеть лицо старого Томаса. – Он хихикнул и в этот момент стал очень похож на ребенка, за которого его приняли граф и графиня Лайл. На самом деле, ему было почти одиннадцать лет.
– Это может быть к лучшему, – произнес Мэгс, задумчиво потирая руки. – Ты, юный Ник, можешь на досуге пройтись по дому и стянуть тут вилку, там драгоценную булавку. Может статься, они тебя в другие дома повезут, и ты сможешь и по ним прошвырнуться.
– Это почти не составит труда, – сказал Ники, потирая пальцем нос. В его голосе слышалось презрение. – Они самые настоящие лопухи, каких я когда-либо видел, Мэгс.
– Принес мне сегодня чего-нибудь? – спросил Мэгс.
Мальчик поменял позу и почесал зад.
– Нее, – ответил он после краткого раздумья. – Сегодня ничего, Мэгс. В следующий раз.
– Тогда и приходить не стоило, – буркнул Мэгс, посмотрев на мальчика сузившимися глазами.
– Просто хотел, чтоб ты знал, что появилась моя фея-крестная, – сказал тот, легко вскакивая на ноги. – Ты отдал моей ма деньги за те часы, что я принес тебе на прошлой неделе?
– Они немного стоили, – поспешно ответил Мэгс. – Но да, твоя ма получила деньги на продукты. – Он снова беззвучно рассмеялся. – А твоя сестра получила еду, чтобы расти. Еще два-три года, юный Ник, и твоя ма с вами двоими совсем разбогатеет.
– Я должен идти, – сказал мальчик.
Он спустился по чердачной лестнице и вышел на улицу, где впервые в жизни ему было чего опасаться. Внешний вид делал его отличной приманкой для нападения.
Когда он направлялся к мансарде Мэгса, пара мальчишек, подозрительно глядевших ему вслед, удостоилась грязного потока упреждающей ругани от него. К счастью, это случилось всего лишь один раз.
И он все еще имел нечто, что стоило защищать на обратном пути. У него все еще были кольцо и алмаз, припрятанные в свертке между поясом бриджей и телом, хотя главная причина его прогулки в ночи была в том, чтобы продать их Мэгсу. Один из его лучших трофеев.
Но он не отдал их. Та женщина, которую он должен теперь называть «ваша светлость», плакала, как маленький ребенок, после того, как мужчина оставил ее, и она бросила кольцо через всю комнату. По ее распоряжению ему принесли еду, и она сидела и смотрела, как он ел, и улыбалась ему. Она сказала большой, грудастой, с кислым лицом женщине отдать ему назад сверток, в котором находились ее кольцо и алмаз, и потом она наклонилась и поцеловала его в щеку перед тем, как его засунули в горячую воду по самую шею и стали отмывать от сажи.
Она милая. Глупая, конечно, и совсем не дружит с головой – это ж надо, называла его малышом и поверила в историю о приюте и локоне волос матери! Но все равно очень милая. Ну, он подержит ее кольцо день-два и продаст Мэгсу в следующий раз, когда придет к нему. К тому времени у него поднакопится побольше вещиц, правда, не стоит переусердствовать. Причина, по которой он никогда не попадался, была, вероятно, в том, что он никогда не жадничал. Он хорошо усвоил этот урок еще от Мэгса. Никогда не брал больше одной вещи из одного дома и никогда не брал тех вещей, которых, по его мнению, будет очень недоставать хозяевам.
Ники припустил босыми ногами по темной улице, скрываясь в тенях зданий и проклиная свои чистые волосы и кожу, которые делали его и одежду более заметным, больше походившую на красную тряпку для быка, если вдруг нехорошие люди решат выследить его на этих улицах.
***
Когда Эстель проснулась следующим утром, место в кровати возле нее было пустым.
Она почувствовала лишь легкое разочарование. В конце концов, он никогда не оставался до утра. И если бы он находился здесь, то, скорее всего, им было бы очень неловко. Что бы они сказали друг другу, как бы посмотрели друг на друга, если бы проснулись в кровати вместе при дневном свете? Помня горячую страсть, которую разделили прежде, чем уснуть.
Когда она встретит его внизу, например, в комнате для завтраков или, чуть позже, в другой части дома, он будет, как всегда, безупречно одет, молчалив, суров. Тогда будет легко смотреть ему в глаза. Он не будет казаться похожим на того мужчину, руки, губы и тело которого творили с ней то волшебство в темноте ночи.
Это хорошо, что его нет здесь сегодня утром. За ночь ее дважды одарили любовными ласками и молчаливой нежностью. По крайней мере, она будет считать, что это была нежность, пока не увидит его снова и еще раз не удостоверится, что он не способен к подобному проявлению человеческих эмоций.
Эстель отбросила одеяло, несмотря на то, что Энни еще не пришла и огонь в камине погас. Она стояла на одном месте и дрожала, задаваясь вопросом, на самом ли деле ее тошнит или это она просто желает чувствовать себя таковой. Она пожала плечами, и возобновила бесполезный поиск кольца. Эстель прочесала каждый дюйм комнаты за день до этого, и не раз, но кольца так и не нашла.
То, что ей следовало сделать, было повторением того, что она делала днем прежде. Она должна послать за Аланом и рассказать ему правду прежде, чем у нее будет время передумать. Если он разозлится на нее, если закричит или, что хуже всего, станет холодным, посмотрит на нее своими ледяными синими глазами и подожмет губы, то она, конечно, найдет для него резкий ответ. И нет нужды бояться его. Он никогда не бил ее, и она не думала, что может сделать что-нибудь настолько плохое, за что он станет ее бить.
А то, что он мог предпринять по отношению к ней, разве он уже не предпринял? Он решил отослать ее. Он уже не сможет сделать ничего хуже этого.
Ничего.
– О, Матерь Божья! – запричитала Энни несколькими минутами спустя, войдя в комнату с утренним шоколадом и увидев свою госпожу, стоявшую в углу комнаты, куда она бросила свое кольцо, – вы подхватите что-нибудь нехорошее.
Эстель бегло осмотрела себя и поняла, что она даже не накинула шаль поверх длинной ночной сорочки. Дрожа, она посмотрела на горничную и открыла рот, чтобы приказать девушке позвать его светлость, но вместо этого произнесла:
– Просто здесь холодно. Не принесешь ли угля, Энни?
Девушка присела в реверансе и вышла из комнаты.
И Эстель немедленно поняла, что момент упущен. В ту секунду, когда она открыла рот и произнесла слова о том, что следует принести уголь, чтобы разжечь огонь, она успела струсить.
Вчерашним утром было намного легче позвать Алана и признаться ему в пропаже алмаза. Тогда ей все еще было больно от обвинений, которые он швырнул ей в лицо накануне, и наказания, к которому ее приговорил. Она получила извращенное удовольствие, сообщив ему о повреждении его подарка, первого из тех, что он преподнес.
Но это утро отличалось от предыдущего. Этим утром она помнила его доброту по отношению к маленькому ребенку. И его ласковую нежность, проявленную к ней нынешней ночью. И ей хотелось бы надеяться, что, возможно, предыдущая ночь повторится сегодня, если ничего не случится в течение дня, не возникнет та враждебность, которая всегда крылась под видимой оболочкой их взаимоотношений, хотя и не выплескивалась на поверхность, за исключением тех случаев, когда ситуация выходила из-под контроля, как это произошло вчера утром.
Этим утром она струсила. Этим утром она не могла рассказать ему.
Она договорилась пройтись по магазинам со своей подругой Изабеллой Лоуренс. Ей нужно накупить всевозможных рождественских подарков до того, как к ним съедутся гости, и все свое время ей придется уделять им. Ей предстоит выбрать подарок и для Алана, она совсем не представляла, что ему подарить. У нее, конечно, уже имелся один подарок для него. Она уговорила лорда Хамбера, старого скрягу, расстаться с серебряной табакеркой, которой Алан восхитился несколько месяцев назад. Именно ее она собиралась подарить ему на Рождество. Но это было давным-давно. К тому же лорд Хамбер отказался обсуждать цену и взял всего лишь символическую плату. Кроме того, в прошлом году она так же дарила Алану табакерку. Ей хотелось преподнести ему в это Рождество что-то еще, что-нибудь особенное. Но что купить для мужчины, у которого все есть? Тем не менее, она наслаждалась утром, несмотря на проблему. Изабелла всегда могла поднять ей настроение своей легкой и непрерывной болтовней.
