Уэстгейтской гостиницы, прикрывая меня. Он умер у меня на руках.
Она повернулась и скрылась на втором этаже прежде, чем кто-нибудь смог заговорить.
Мужчины поели, выпили пива, отогрелись и обсохли у огня и вскоре засобирались домой. Казалось, они чувствовали себя неловко, испытывая такой комфорт.
— Женщины будут тревожиться, — сказал Хьюэлл Рис. — Если остальные возвратятся, а нас еще не будет, они просто с ума сойдут от тревоги. Грешно заставлять женщину беспокоиться без особой нужды. Уже два дня, как нас нет дома. Нам пора возвращаться. Тем более дождь уже перестал.
— Шерон останется здесь, — твердо сказал Алекс. — Она устала, ей нужно выспаться.
Хьюэлл Рис, Эмрис и Хью Джонс, суровый родственный триумвират, хмуро и молча смотрели на Алекса. Наконец Хьюэлл Рис кивнул и поднялся со стула.
— Завтра приведите ее домой, — вот и все, что он сказал. Даже Йестин Джонс настаивал на ночном походе.
— Теперь, когда я поел, мне просто необходимо прогуляться на свежем воздухе, — со смехом заявил он Алексу.
Алекс потребовал у хозяина бумагу, перо и чернила и написал сопроводительную записку, в которой перечислял всех мужчин поименно и объявил их специальными констеблями графа Крэйла из Кембрана.
Он постоял на крыльце, глядя им вслед, пока они не исчезли в темноте, потом поднялся на второй этаж и открыл дверь.
Шерон сидела у огня, закутавшись в одеяло. Ее влажные после купания волосы рассыпались по плечам. Поднос, на котором ей принесли ужин, был пуст.
Она повернула к нему голову и улыбнулась. Алекс вошел в комнату и тихо закрыл дверь.
Глава 27
Сегодня они попрощаются друг с другом, думала Шерон. Она надеялась, вернее, какая-то ее частица, избежать встречи с ним в эти два месяца, остававшиеся до Рождества. Она надеялась без лишних объяснений уехать из Кембрана и начать новую жизнь. Ей очень хотелось начать новую жизнь.
Но, в конце концов, им необходимо сказать друг другу «прощай», сказать раз и навсегда. И не стоит жалеть о случившемся. Да и о чем жалеть? Ведь он пришел за ней, он спас ее — несмотря на ее глупость и безрассудство, несмотря на дождь и опасность.
Спас от неволи, от неизвестности и ужаса. Он освободил ее родных, он выручил их из беды, хотя они и не послушались его, игнорировали его предупреждения — все до одного, кроме Йестина. И он вправил Йестину вывихнутую руку, когда никто не решался даже притронуться к ней, и он накормил их всех ужином. И еще предложил по возвращении пригласить всех жителей Кембрана на собрание. Это его подарок ей, огромный и бесценный, какой мог сделать только он.
Да, они должны сказать друг другу последнее «прости». А потом она попросит отца ускорить ее отъезд. Может быть, ей позволят приехать в школу на месяц раньше, она могла бы поработать месяц и без жалованья. Ей просто необходимо уехать после этого прощания.
Она выкупалась, поела и уютно устроилась у огня. Хозяйка забрала ее платье, пообещав, что к утру оно будет выстирано и выглажено.
А может быть, он и не останется, мельком подумала Шерон. А если останется, то в другой комнате, тем более что рядом ее родственники. Но это была лишь мимолетная мысль. Она знала, и почти наверняка, что он придет и что у них будет целая ночь.
Целая ночь. В чистой комнате, в широкой постели, которая кажется такой уютной, хотя она еще и не пробовала прилечь на нее.
Она не испытывала никаких сомнений относительно того, что должно было произойти между ними. Это не казалось ей ни грязным, ни пошлым, наоборот — естественным и правильным. Она любит его. Она уезжает от него только потому, что между ними невозможны отношения, в которых они выступали бы как равные. Только эта ночь, прощальная ночь.
И вот он пришел. Она повернулась к нему с улыбкой. Он тихо закрыл за собой дверь. Итак, начинается их драгоценная ночь вместе, ночь любви и прощания, и она не будет думать ни о чем другом. Она окунется в нее с самозабвенным восторгом, и эта ночь навсегда останется в ее памяти.
— Я не смог их отговорить, они решили идти домой, невзирая на поздний час, — сказал Алекс. — Все, даже Йестин.
— Да, они такие. Они не хотят волновать своих женщин, — откликнулась Шерон. — Александр, спасибо тебе. — Она протянула ему обнаженную руку.
Он подошел, взял ее руку и поднес к своим губам.
— Ты такая домашняя, такая сонная, — сказал он. Она улыбнулась.
— Что это на тебе? — спросил он.
— Одеяло.
— Майор и его солдаты наверняка пришли бы в восторг, если бы им довелось увидеть эту сцену, — сказал он. — Единственное, что их смутило бы, — так это твоя покорность, Шерон.
— Да, я — сама покорность, — сказала она. Она услышала, как он медленно вдохнул.
— Вода, наверное, уже остыла, — сказал он.
— Наверное. — Она испугалась, что он надумает распорядиться согреть воды, мысль о задержке страшила ее.
— Что ж, какая есть, — сказал он, снимая плащ и бросая его на стул. — Иногда, чтобы почувствовать себя чистым, можно немного и померзнуть.
Пока он плескался за ширмой, Шерон забралась в постель. Она оставила одеяло на стуле у камина. Натягивая на себя прохладную простыню, она подумала, что во всей этой сцене было что-то соблазнительно-домашнее. Она лежит в постели, ждет мужчину и слушает плеск воды, стекающей по его телу. Сейчас между ними нет и не может быть никакой неловкости, стеснения. Сейчас он вытрется и придет к ней.
Ее сердце на секунду болезненно сжалось от осознания того, что все это только на одну ночь, что у этого нет будущего. Но она прогнала боль, запретила себе думать об этом. У них впереди целая ночь.
Никогда прежде она не спала обнаженной. Было что-то возбуждающее в гладкости и крахмальной хрусткости чистой простыни, касавшейся ее ног и грудей. «Ах, как я устала», — подумала Шерон, вспомнив, что не сомкнула глаз с позапрошлой ночи, вспомнив ужасное, кошмарное напряжение двух последних дней. Ей казалось, что она может спать неделю кряду. Но сначала любовь. Да, сначала любовь, а потом уж сон.
Алекс вышел из-за ширмы обнаженным. Он даже не обернул полотенцем бедра.
— Я думал, ты заснула, — сказал он. Она покачала головой:
— Нет.
Он склонился над ней, опершись руками с обеих сторон от ее головы.
— Ты чего-то ждала? Или кого-то? — Он улыбался, он был ослепительно, невозможно красив. Белокурые волосы, мокрые после купания, непослушными прядями спадали ему на лоб, его ясные синие глаза смотрели на нее.
— Тебя, — сказала она.
— Хочешь, чтобы я спел тебе колыбельную? — усмехнулся он.
— Ты, наверное, забыл, что на тебе ничего нет, — рассмеялась Шерон. — Я не верю, что ты не знаешь, чего я жду, и я вижу, что ты хочешь того же.
— Ай-я-яй, как не стыдно подглядывать, — сказал он с улыбкой и потерся носом о ее нос. — Где твоя скромность?
От его ласки у нее защемило сердце. Таким она его еще не видела. Он поддразнивал ее, и было в его поддразнивании столько теплоты и интимности, словно они давным-давно принадлежали друг другу и с полувзгляда, с полуслова понимали друг друга. Ах, сможет ли она когда-нибудь вспомнить об этой ночи без разрывающей душу боли?
— Не осталось ни капли, — согласилась она. — Угадай, что на мне?
