короткими перерывами между их приступами – вскоре после того, как Дэвид поднялся с постели. К тому же времени, когда она полностью убедилась в том, что с ней происходит, и вызвала звонком свою горничную, он уже ушел из дома. Ребекка за ним не послала.
Она слышала, что о болях и физическом изнеможении забывают, как только раздается наконец первый крик младенца. Она улыбнулась и даже услышала свой собственный смех, когда боль и нажим на внутренности внезапно прекратились и кто-то громко заплакал, протестуя против жестокого обращения.
– У вас, миледи, родился сын, – сказал врач, и Ребекка почувствовала, как слезы заструились по ее щекам. Но она продолжала улыбаться и даже рассмеялась.
– Дайте мне на него посмотреть… Где Дэвид?.. Пошлите за Дэвидом. – Оказалось, однако, что мужей не впускают в комнату до тех пор, пока не будут удалены следы крови, пота, болей. Сын был весь покрыт кровяными разводами. Он был толстощекий, курносый, с глазами-щелочками и лысый, как яйцо. Рот, подобный розовой дырочке, издавал рассерженные громкие звуки. Ребекка взяла на руки красивого, удивительного человечка и от радости плакала и смеялась.
– Любименький ты мой, – проворковала Ребекка. – Ну, успокойся же. Тебе с мамой будет уютно и тепло. Ш-ш…
Она с изумлением разглядывала своего сына. Долгое время он был для нее реальным существом, двигавшимся и толкавшимся в ее чреве, при росте которого она распухла до таких размеров, что как раз неделю назад Дэвид заявил, что жена готовится к рождению тройни. Да, младенец был реальным существом, но не таким, каким оказался теперь. Неужели это тот самый ребенок, который был внутри нее? Вот этот абсолютно настоящий человек?
– Ш-ш… – произнесла она, когда сын наконец замолчал, как бы отмечая тот факт, что ему опять стало тепло. – Что скажет папа, если ты будешь кричать так, как сейчас, когда он придет навестить тебя? Ты должен вести себя при нем наилучшим образом.
Младенец спокойно рассматривал мир, в котором он оказался. А его глаза все еще были неспособны сфокусироваться на отдельных предметах. Его очень грубо взбудоражили, но он уже вновь почувствовал себя комфортно. И услышал знакомый ему до этого голос. Однако окружающий мир был для него слишком ярок, и малютка пока не мог широко распахнуть глаза.
Ему не понравилось, когда через несколько минут он попал в чужие руки, которые распеленали и выкупали его. Ему это совсем не понравилось, и он, нисколько не смущаясь, оповестил мир о своих чувствах. Наконец он, чистый и сухой, уютно запеленатый, вновь оказался там, где и хотел быть, а звучавший совсем рядом знакомый голос убаюкивал его. Малыш перестал плакать.
Доктор и вышедшая вместе с ним из комнаты акушерка пообещали Ребекке прислать Дэвида. Ребекка все время смотрела на сонное дитя, уютно устроившееся на ее согнутой руке, и то и дело бросала взгляды на дверь. «Что задержало Дэвида?» – думала она.
Однако на самом деле он пришел меньше чем через минуту после ухода врача. Дэвид тихо закрыл за собой дверь и остановился, глядя, как показалось Ребекке, весьма испуганно.
Когда Ребекка увидела Дэвида, своего мужа, отца ее ребенка, ее охватила волна эмоций: глубокая нежность, удовлетворенность, почти любовь…
– Дэвид, – произнесла она, – у нас сын.
– Сын… – Он выглядел ошеломленным. – А мне никто ничего не сказал. Они предупредили, что именно ты должна сообщить мне об этом.
– Ты не хочешь взглянуть на него? – спросила Ребекка.
Она увидела, как муж посмотрел в сторону лежавшего у нее на руках свертка. Она наблюдала, как Дэвид судорожно сглотнул, наконец оторвался от служившей ему убежищем двери и направился через всю комнату к ее постели.
– Он пока розовый и пятнистый, – встревоженно сказала она. – Потребуется несколько дней, чтобы его головка приняла правильную форму. – Ребенок продолжал смотреть своими глазами-щелками.
Ребекка так хотела, чтобы Дэвид испытал удовлетворение. Удовлетворение ею. Удовлетворение сыном. Когда он ничего не сказал, она взглянула ему в лицо. Дэвид плакал. Слезы переполнили его глаза и струились по щекам.
– Он красивый, – промолвил он. – Наш сын. – Он протянул к нему руку, но тут же опустил ее. – Наш, Ребекка, сын.
– Прикоснись к нему, – сказала она. – Возьми его.
Дэвид отступил на шаг назад.
– Возьми его, Дэвид. – Она подняла маленький сверток.
Он робко взял его у жены, и ужас, написанный у него на лице, постепенно сменился изумлением.
– Наш сын, – повторил Дэвид, и его взгляд смягчился. – Ты должен вести себя получше по отношению к маме, парнишка. Она так много выстрадала из-за тебя.
Парнишка внимательно слушал.
Ребекка разглядывала мужа, пока тот говорил их сыну всяческую чепуху. «Но ведь это же Дэвид», – сказала она себе. Дэвид, которого она знала большую часть своей жизни. Дэвид, который лишь год назад был ей все еще несимпатичен. Год назад он даже еще не вернулся из Крыма. Год назад она не могла бы представить эту сцену даже в своих самых диких фантазиях.
Ребекке было сейчас трудно мысленно вернуться назад, чтобы увидеть его тогдашнего и подумать о нем так, как она думала в то время. Как в день его возвращения, когда она вознегодовала, что Дэвид вернулся, а Джулиан нет. И в следующие несколько дней, когда он так удивил ее, попросив выйти за него замуж. Сейчас ей было трудно вспомнить возмущение и отвращение, с которыми она встретила саму эту идею. И день свадьбы, и страх, что она совершает большую ошибку.
Сейчас она в нем видела только Дэвида, человека, с которым прожила почти девять месяцев. Мужчину, с которым она стала близка и почувствовала себя комфортно. Мужчину, к которому она постепенно стала относиться с симпатией. Он, можно сказать, ее приручил. Сейчас она испытывает к нему какую-то теплую нежность. Он держит на руках сына, которого они зачали ночью после свадьбы или в одну из двух следующих ночей. Сына, которого она родила менее часа назад.
Это свяжет их прочными узами. Столь же прочными, что и любовь.
– Ты, должно быть, устала, – сказал Дэвид, возвращая ей ребенка. – Тебе было тяжело?
– Ужасно, – ответила она. – Но, судя по тому, что я слышала о родах, могло быть гораздо хуже. По сравнению со многими другими случаями у меня все прошло намного быстрее. И ради нашего сына стоило все вытерпеть. Как мы его назовем?
– У тебя есть какие-нибудь идеи? – В нем внезапно почувствовалась определенная настороженность, даже напряженность.
– Может быть, Чарльз? – сказала она. – Вот уже несколько месяцев наше дитя было для меня Чарльзом – или Шарлоттой. Если ты, конечно, не захочешь назвать его Дэвидом или Уильямом.
– Думаю, – сказал он, – что Чарльз Уильям собирается заснуть.
Ребекка улыбнулась.
– Мне кажется, ты должна последовать его примеру, – заметил Дэвид. – У тебя усталый вид. Доктор предупредил меня, что этого следовало ожидать. Я ухожу, чтобы дать тебе возможность отдохнуть.
Ребекка впервые почувствовала, как сильно она устала.
– Ребекка, – сказал Дэвид перед тем, как уйти, – благодарю тебя. Благодарю за моего сына,
Когда Ребекка уснула, Чарльз удобно устроился в тепле – и бодрствуя – рядом с матерью, на месте, где обычно спал его отец. Ребекка улыбалась, и слезы оставляли след на ее щеках. В целом новая обстановка показалась младенцу отнюдь не такой плохой, как вначале. Его глаза-щелки постепенно сомкнулись.
В день, когда в Стэдвелле появился на свет наследник, колокола деревенской церкви звонили целый час. Звоном колоколов отметили и день его крещения, который виконт объявил нерабочим для своих батраков. Большинство его арендаторов также взяли выходной. Всех позвали после церковной службы посетить Стэдвелл и отведать там бесплатного угощения с выпивкой, которое подавали на установленных на террасе длинных столах. Все семьи более высокого социального положения были приглашены отпраздновать это событие в самом особняке. По этому случаю в Стэдвелл приехали граф и графиня Хартингтон со своей дочерью, родившейся за три месяца до появления на свет внука.
* * *
Через два месяца после рождения их сына Дэвид решил, что все обстоит очень хорошо. Он вернулся в Англию немногим менее года назад. Тогда его одновременно вдохновляла надежда и мучил страх. Дэвид надеялся все забыть, найти исцеление, начать новую, осмысленную жизнь. Он боялся столкнуться лицом к лицу с Ребеккой и увидеть, как страдает она по его вине. Он страшился встретиться с Ребеккой, зная, что убил ее мужа, ее ненаглядного Джулиана. А потом, когда все же встретился с ней, то ощутил весь груз ответственности за нее и мечтал о том, чтобы найти способ, который помог бы ей вновь обрести будущее.
Трудно поверить, что все это было менее года назад. Все вышло просто замечательно – за редким исключением. Его дом по-прежнему выглядел обветшалым, хотя и смотрелся теперь солиднее, нежели раньше, благодаря новой драпировке и проведенной в нем генеральной уборке. К тому же теперь сразу было ясно, что он обитаем. Между Дэвидом и Ребеккой все еще сохранялись барьеры, которым суждено было остаться навсегда. Дэвид понял, что нельзя надеяться на процветание брака, если один из партнеров вынужден оберегать от другого какую-то мрачную тайну. И существовал постоянный страх – да, Дэвид боялся! – что вновь появится Джордж Шерер со сноей странной ненавистью и хитроумными намеками. И разумеется, никуда не делись кошмарные сны. Теперь они, однако, редко содержали сцену стрельбы, почти всегда в них Джулиан разговаривал с Дэвидом.
Конечно же, были и отрицательные моменты, способные омрачить его жизнь, если только он начинал размышлять о них, что он и делал чаще, чем ему хотелось бы. Но было и счастье. Первый год, проведенный им дома,
