– Вы невыносимы. Не знаю, почему я до сих пор не ушла от вас.
– Возможно, потому, Джейн, что вы нуждаетесь в крыше над головой и в пище. Или потому, что вам нравится отчитывать меня. А может, потому, что я начинаю вам нравиться? – закончил он нарочито вкрадчивым голосом.
Джейн нахмурилась, поджав губы.
– Поверьте, Джейн, я никогда не лгу, – продолжал Трешем. – Я могу не замечать, как лгут другие, и даже иногда верить в их ложь, но сам я не лгу. Вы можете мне верить или не верить. А теперь отложите книгу и принесите кофе. И захватите почту у Майкла Куинси. А также шахматную доску.
– Не называйте меня Джейн,. – сказала она, поднимаясь, – Не то я обыграю вас в шахматы, даже если вас ничто не будет отвлекать. И тогда ваша самодовольная ухмылка исчезнет.
Джоселин засмеялся:
– Делайте, что вам говорят. Пожалуйста, мисс Инглби.
– Слушаюсь, ваша светлость, – улыбнулась Джейн.
«Интересно, почему для меня было так важно убедить Джейн в том, что я не спал с леди Оливер?» – размышлял Джоселин. Очевидно, ему очень не хотелось, чтобы она считала его отъявленным негодяем. Вообще-то Трешему всегда было все равно, что думают о нем окружающие, его вполне устраивала собственная репутация, и он ничего не имел против того, чтобы его считали легкомысленным искателем приключений.
Леди Оливер сообщила мужу, очевидно, во время ссоры, что герцог Трешем – ее любовник. И возмущенный муж вызвал обидчика на дуэль. Как мог он, Трешем, сказать лорду Оливеру, что жена его обманула?
Но почему же ему так хотелось, чтобы Джейн знала, что он не спал с этой женщиной? Впрочем, он не спал и с другими замужними дамами, хотя никто из его знакомых в это не поверил бы.
«А завтра… Если Бернард к завтрашнему утру не принесет костыли – пусть пеняет на себя».
Глава 8
– Что вы делаете? – в испуге воскликнула Джейн, переступив порог библиотеки.
Герцог Трешем, опираясь на костыли, стоял у окна.
– Мне кажется, – Джоселин окинул взглядом сиделку, – я стою у окна. Между прочим, в моем собственном доме. При этом я снизошел до того, что отвечаю на возмутительные вопросы дерзкой служанки. Зайдите за плащом и шляпкой. Вы поможете мне спуститься в сад.
– Но вы должны держать ногу в приподнятом положении, – напомнила Джейн.
Подойдя ближе к герцогу, девушка взглянула на него снизу вверх; оказывается, она уже забыла, какой он высокий.
– Мисс Инглби, зайдите за плащом и шляпкой, – повторил Джоселин.
Хотя передвижение на костылях доставляло ему огромные неудобства, он в течение получаса прогуливался по саду, не отставая от Джейн ни на шаг. Потом они присели на кованую скамью под вишней. Он сидел совсем близко – ее плечо почти касалось его плеча. Герцог долго не мог отдышаться. Наконец, восстановив дыхание, проговорил:
– Многое в жизни мы воспринимаем как должное… Казалось, он размышляет вслух. – Свежий воздух, аромат цветов, собственное здоровье и силу. Даже способность передвигаться, не испытывая затруднений.
– Страдания иногда словно звук колокола, – сказала Джейн. – Страдания заставляют нас очнуться и посмотреть на все другими глазами. Они напоминают нам о том, что жизнь состоит не из одних банальностей, на которых мы привыкли заострять внимание.
Если бы она снова могла быть свободной.,.
Мать Джейн умерла – сгорела в лихорадке за неделю, когда девушке едва исполнилось шестнадцать. Отец тоже слег и скончался годом позже. У Джейн остались лишь воспоминания о счастливой жизни – когда-то она верила, что такая жизнь может длиться вечно. В доме поселился Сидни, кузен, унаследовавший титул отца. Сидни постоянно издевался над ней и при этом добивался ее благосклонности. Он строил планы на будущее, нисколько не считаясь с мнением Джейн. Ах, если бы вернуть хотя бы один день ее счастливого детства…
– Полагаю, теперь мне придется начать жизнь заново, – сказал герцог. – С новой, так сказать, страницы. Я правильно вас понял, мисс Инглби? Мне следует явить миру чудо – стать раскаявшимся грешником! Я должен совершить насилие над собственной природой и, женившись на святой, удалиться в поместье, чтобы стать образцовым землевладельцем и столь же образцовым супругом и отцом. – Тяжко вздохнув, герцог покосился на девушку.
Судя по всему, перспектива превращения в праведника рисовалась ему в. таком мрачном свете, что Джейн не удержалась от смеха.
– Хотела бы я полюбоваться подобной переменой, – сказала она. – Но ведь раскаяние не входит в ваши планы. Вот и эта прогулка по саду тому доказательство. Нога снова болит, не так ли? Вижу, вы потираете бедро. Давайте вернемся в дом, там вам станет лучше.
– Джейн, ну почему всякий раз, когда вы говорите подобные вещи, у меня тут же пропадает желание начинать жизнь с чистого листа и я чувствую себя весьма далеким от святости?
Теперь его плечо касалось ее плеча, и Джейн поняла, что ей лучше встать – слишком уж часто стала возникать эта странная и волнующая напряженность… Ощущение, вызывавшее у нее панику и испуг.
Что же до Трешема, то он, скорее всего, прекрасно понимал, что с ней происходит. Джейн не раз замечала, как герцог, сделав очередной выпад, украдкой наблюдал за ней. Он забавлялся, когда его стрелы попадали в цель. И следовало признать, что Трешем действительно имел на нее влияние. Даже легкое прикосновение его руки заставляло ее желать большего…
– Что ж, отведите меня в дом, – сказал герцог, поднимаясь со скамьи. – И делайте то, что считаете нужным. Видите, я становлюсь на редкость покладистым. Главное – чтобы вы не забывали о своих прямых обязанностях.
– Я всегда стараюсь делать только то, что должна делать, ваша светлость, – ответила Джейн.
А ночью она подверглась серьезнейшему испытанию.
Джоселину никак не удавалось уснуть. Впрочем, он уже больше недели страдал от бессонницы, и в этом не было ничего удивительного. Ведь бессонница – вполне естественное состояние, когда не знаешь, чем заняться после одиннадцати, а иногда и после десяти вечера, когда единственная перспектива – отправляться в постель и представлять себе балы и светские рауты, на которых до рассвета веселятся друзья.
Но нынешняя бессонница отягощалась особого рода беспокойством. Искушение становилось все сильнее, все труднее было бороться с желанием, которое он привык подавлять еще в детстве, поскольку за исполнением этого желания немедленно следовало наказание – суровое и неотвратимое. Джоселин почти научился подавлять в себе это желание и лишь изредка, поддаваясь соблазну, садился за фортепьяно.
Иногда, чтобы заставить себя забыть о томлении духа, он уходил к женщине, и к утру у него совсем не оставалось сил. После этого все забывалось, словно ничего и не было.
Ворочаясь в постели, Трешем думал о Джейн Инглби. Ему нравилось ее дразнить и флиртовать с ней. Нравилось досаждать ей и даже просто смотреть на нее. Конечно же, она была хороша собой и привлекательна, но о том, чтобы сблизиться с ней, не могло быть и речи. Ведь Джейн – служанка в его доме.
Часы пробили полночь, и Джоселин понял, что заснуть ему не удастся. Встав с постели, он взял костыли и проковылял в гардероб, где надел рубашку и панталоны. Свечу герцог зажигать не стал, поскольку обе руки были заняты костылями.
Медленно и осторожно он спустился на первый этаж и направился в музыкальную комнату.
В эту ночь Джейн тоже не могла уснуть. Она прекрасно понимала, что герцог Трешем больше не нуждался в услугах сиделки: делать перевязки не было необходимости, и он мог передвигаться с помощью костылей. К тому же герцог ужасно нервничал. Было очевидно, что вскоре он начнет выходить из дома. И тогда ей придется покинуть Дадли-Хаус.
На самом деле герцог вовсе не нуждался в сиделке. С самого начала. Вполне вероятно, что он уволит ее, не дожидаясь, когда пройдут три недели. Но даже в лучшем случае у нее осталось не больше
