завсегдатаи клуба «Уайтс», куда он приехал сегодня утром не верхом, как обычно, а в карете. И все же нога болела невыносимо… Вполне вероятно, что, приехав домой, он не сможет снять сапог, не разрезав его, и в результате лишится любимой пары. Одной он уже лишился в день дуэли – тогда, чтобы стащить сапог с простреленной ноги, его пришлось разрезать.
– И еще принесите утренние газеты, – добавил герцог и, отбросив притворство, со вздохом облегчения положил ногу на табурет.
Он выехал из дома очень рано – чтобы до отъезда не встречаться с Джейн.
Поморщившись, Трешем пробежал глазами заголовки. Какого черта он украдкой выскочил из дома в такую рань? Лишь затем, чтобы не столкнуться лицом к лицу со служанкой? Чтобы отсрочить встречу с ней.
Трешем не знал, чего стыдиться больше – того, ли, что произошло ночью, или своего утреннего бегства. Но стыд – не совсем верное слово. Скорее смущение. По правде сказать, он редко испытывал подобное чувство.
Она застала его за игрой на фортепьяно. Он исполнял собственное сочинение. А потом поцеловал ее. Черт, он слишком долго сидел без дела! И это безделье привело к тому, что он нарушил свою главную заповедь и тем самым еще ниже опустился в собственных глазах. Если бы не боль в ноге, он мог бы повалить ее на пол и похитить сокровище, скрытое под тонкой ночной рубашкой. И она, эта невинная глупышка, не остановила бы его.
– Трешем? Ты ли это?! Как жизнь, старина? Джоселин отложил в сторону газету, которую все равно не читал, и поприветствовал друзей и знакомых, уже съезжавшихся в клуб.
– О, вполне сносно. Надеюсь вскоре бегать, как прежде.
Герцог Трешем со своей тростью, стоявшей у стула, и ногой, покоившейся на табурете, на несколько минут сделался объектом насмешек. Друзья и знакомые соревновались в острословии на его счет.
– А мы уже думали, что ты решил больше не выезжать из Дадли-Хауса. Словно царственная особа. В таком случае мы бы стали твоей свитой и поселились бы у тебя, чтобы ты не скучал. А прелестная мисс Инглби удовлетворяла бы прочие нужды.
– Ты по-прежнему не снимаешь сапоги, Трешем?
– А мне следовало явиться в «Уайтс» в домашних туфлях? – усмехнулся герцог.
– Прелестная мисс Инглби? – переспросил один из друзей. – Та самая, что завопила во время дуэли? Трешем, ты хитрец. И как же именно твоя сиделка удовлетворяет твои желания?
Джоселин поднес к глазам лорнет и, окинув стоявшего перед ним молодого человека презрительным взглядом, проговорил;
– Скажите, Уоллмен, в котором часу вам пришлось встать, чтобы ваш слуга успел соорудить к завтраку этот кошмар? Разумеется, я имею в виду ваш шейный платок.
Пожалуй, платок был и в самом деле повязан излишне вычурно, учитывая, что время для вечерних туалетов еще не наступило. Но даже на самом великолепном из балов подобный галстук бросался бы в глаза.
– Слуга управился за час, – не без гордости ответил юный денди. – Но он испортил восемь других платков, прежде чем правильно повязал этот..
Джоселин наконец-то опустил лорнет. Стоявший рядом виконт Кимбли презрительно хмыкнул, покосившись на Уоллмена.
Потом заговорили о предстоящих гонках и о графе Дербери – тот по-прежнему жил в Лондоне затворником, однако все знали, что он приехал из Корнуолла, чтобы найти сбежавшую племянницу – убийцу его сына. Присутствующие, выразив общее мнение, заявили: граф явно разочаровывает свет, отказываясь появляться в обществе и развлекать скучающих знакомых ужасающими подробностями происшествия, о котором уже несколько недель говорил весь Лондон.
Сидни Джардин, который после смерти дяди унаследовал графский титул, никогда не пользовался особым расположением света. Джоселин как-то раз встретился с ним на балу. Впрочем, это была памятная встреча – Сидни позволил себе весьма оскорбительное замечание в адрес одной юной леди и ее матери, причем слова были произнесены достаточно громко – чтобы дамы могли их услышать.
Поводом для оскорбительного замечания послужил отказ обеих дам танцевать с Джардином. Став свидетелем столь возмутительной неучтивости, Джоселин пригласил Джардина прогуляться по террасе, опоясывавшей бальный зал. И во время прогулки в весьма вежливой, но категоричной форме потребовал, чтобы Сидни покинул дом.
Рассвирепевший Джардин попытался вызвать Джоселина на дуэль, но герцог поднес к глазам лорнет и, окинув собеседника презрительным взглядом, сообщил, что может принять вызов только от джентльмена.
– Мне кажется, – сказал Трешема когда речь зашла о происшествии в Корнуолле, – что леди Сара скорее достойна похвалы, чем порицания. Надеюсь, у нее хватило ума уехать из Лондона.
– Но существует мнение, что она все еще здесь, – заметил виконт Кимбли. – Говорят, сыщики как следует потрудились. А они утверждают, что ни одна молодая особа, соответствующая описанию, не покидала город в последнее время.
– Значит, у нее хватило ума затаиться, – сказал Джоселин. – Я – на ее стороне. Уверен, что ее спровоцировали. С чего бы юная леди стала бить джентльмена по голове?
– Тебе лучше знать, Трешем, – усмехнулся сэр Исаак Уоллмен.
Пристально взглянув сквозь лорнет на сэра Исаака, Джоселин повернулся к друзьям.
– Где Фердинанд держит новых коней? – спросил он. – И где он тренируется? Думаю, подготовка к гонкам идет полным ходом. Пожалуй, мне пора навестить Ферди, чтобы самому оценить его шансы. К сожалению, он никогда не умел выбирать лошадей.
– Я поеду с тобой, Трешем, – сказал виконт Кимбли, увидев, что Джоселин опустил ногу на пол и взялся за трость. – Моя помощь нужна?
– Лучше держись от меня подальше! – прорычал Джоселин, приподнимаясь. Ступив на больную ногу, он не смог удержаться от стона – ногу словно пронзили иглами. – Я не нуждаюсь в сопровождении, поскольку приехал в карете.
Трешем прибыл в карете! Разумеется, он снова сделался объектом насмешек.
Не обращая внимания на шутки приятелей, герцог покинул клуб. Уже усаживаясь в экипаж, он подумал о Джейн и невольно нахмурился.
Джоселин нашел Фердинанда именно там, где и ожидал увидеть, – на площадке возле конюшни. Взглянув на новых коней брата, герцог вздохнул с облегчением – это была прекрасная пара. Жеребцы неплохо понимали друг друга и оказались быстры на ногу. Но, к сожалению, у Фердинанда не хватало времени, чтобы научиться как следует править ими. К тому же он был слишком горяч и импульсивен.
– Ты должен править твердо, но не напрягаться при этом, – со вздохом проговорил Джоселин, когда его брат, разозлившись на коней, принялся бранить их. – И не надрывай так горло, Ферди, не то в Брайтоне у тебя не хватит голоса, чтобы поздравить себя с победой.
– Упрямые дьяволы, – проворчал Фердинанд, глядя на коней. – Наверное, я зря их купил.
– Ты купил превосходных скакунов, Ферди, И ты не прогадал, уверяю тебя. Просто следует показать им, кто тут хозяин.
Джоселин поставил на брата и все еще надеялся выиграть пари, хотя Ферди отнюдь не считался фаворитом.
– С твоей коляской, Трешем, я обгоню Берриуэтера миль на пять, – неожиданно заявил Фердинанд. – Твоя коляска куда легче, а рессоры у нее получше, чем у моей.
– На две мили, и не более, – сказал Джоселин. – Придется тебе довольствоваться этим.
– Вот покончу с гонками и займусь Форбсом, – говорил Фердинанд полчаса спустя, когда братья уже сидели в гостиной. – Я поклялся отстегать его на днях. Вчера в клубе он имел наглость пройтись по поводу людей, которые ходят на костылях, чтобы вызвать к себе жалость, но при этом забывают, какую ногу следует поджимать. Этот Форбс считает себя остроумным, черт бы его побрал.
Джоселин с невозмутимым видом потягивал кларет.
– Он ведь не обо мне говорил, не так ли? Не связывайся с ним, Фердинанд! Я сам могу за себя постоять.
