его. Она хотела задать пастору один очень важный вопрос.
Мистер Ловеринг, отвесив хозяйке поклон, заговорил о погоде, после чего наговорил кучу комплиментов – упомянул о нарциссах, цветущих в парке, о достойном обществе, которым миссис Адамс с мистером Адамсом украсили свой дом, тем самым оказав честь всей деревне, должным образом оценил великолепие бала, в заключение же извинился за то, что пасторские обязанности вынудили его уехать так рано. Кроме того, пастор поинтересовался, заметил ли кто-либо его отсутствие, не омрачил ли он общее настроение, так рано покинув дом.
– Сэр… – внезапно проговорила миссис Адамс, забыв о своей роли любезной хозяйки. – Сэр, когда вы вчера вечером отвозили домой миссис Ловеринг, провожали ли вы также и миссис Уинтерс?
Вот тут-то пастор и пришел в замешательство. То, что он намеревался сообщить, не предназначалось для ушей благородных леди, тем более для такой изящной и чувствительной леди, как миссис Адамс. Но честность побуждала его ответить по крайней мере на один вопрос. В конце концов, если нельзя положиться на то, что священнослужитель говорит правду, то тогда на что же вообще полагаться? Нет, он не провожал миссис Уинтерс домой.
– Это сделал кто-то другой, сударыня, – добавил он. – Возможно, я зайду к вам попозже, чтобы обсудить этот вопрос с мистером Адамсом. Вы хотите побыть наедине с вашими милыми детками, я уверен.
Наконец-то луч света промелькнул перед миссис Адамс в то серое утро. Липтоны, возможно, почувствовав, что злоупотребили гостеприимством хозяев, заявили, что собираются уехать домой в понедельник, то есть послезавтра. Эллен поведала Клариссе, как она рада, что Роули уехал, не сделав ей предложения. Она, дескать, ужасно боялась, что он предложит ей руку и она от страха согласится. Клод же назвал Эллен злобной, уродливой и глупой. Джулиана и Уильям капризничали, а их нянька рассердилась на них, после того как они подрались из-за какой-то кисточки, хотя кисточек в детской было более чем достаточно. Все разваливается. И причина всему – эта женщина. История, рассказанная смущенным и озабоченным пастором Ловерингом, оказалась, таким образом, чем-то вроде семени, упавшего на плодородную почву. Кларисса слушала пастора с живейшим интересом. Скандальное толкование событий она приняла без всякой критики, даже с удовлетворением.
Эта женщина – шлюха!
Кларисса Адамс ликовала. Ликовала, исполненная праведного гнева.
Она велела подать чай, после чего говорила с гостем еще с полчаса. Затем пастор откланялся, восхваляя мудрость и силу духа хозяйки.
Нет, сказала себе Кларисса, его преподобию совершенно незачем возвращаться и беседовать с мистером Адамсом. Она сама все сделает – так же, как он, пастор, в качестве духовного наставника их общины сделает свое дело.
После ухода мистера Ловеринга миссис Адамс вышла из комнаты и направилась прямо к лестнице. Она приказала лакею немедленно прислать к ней горничную и подать экипаж через полчаса.
Кэтрин заставила себя подняться в обычное время, хотя ночью она почти не спала и ей ужасно хотелось подольше поваляться в постели. Казалось, что и вставать-то нет смысла…
От воспоминаний же ей делалось еще хуже. От воспоминаний о том, что подобные чувства она уже испытывала. Ее сын умер. Ее руки пусты. Груди болят, они распухли от молока, ненужного мертвому младенцу. А рядом – никого, некому утешить ее, хотя все равно никто не смог бы этого сделать. Но ни одного слова сочувствия! И очевидно, жить дальше бессмысленно.
Как ей удалось вытащить себя из этого состояния? Она мысленно вернулась в прошлое, пытаясь вспомнить, как именно это произошло.
Как-то раз она добрела до чердака теткиного дома, вошла в пустую каморку, где когда-то жила прислуга. Открыла окно и посмотрела вниз – на мостовую. Падать придется долго. Но она не была уверена, что разобьется при падении. Может быть, только изувечится.
Тут-то она и поняла, что собирается сделать. В первый и единственный раз в жизни мысль о том, чтобы покончить со всем этим, вошла в ее сознание. Но через несколько мгновений Кэтрин поняла, что просто не сможет этого сделать, – как бы низко она ни пала, жизнь все равно остается бесценным даром, от которого невозможно отказаться.
Жить ей не хотелось, но расстаться с ней добровольно она не могла. А если ей все же суждено жить дальше – Кэтрин было всего двадцать лет, – то тогда следовало как-то изменить свою жизнь, сделать так, чтобы жизнь вновь обрела смысл – даже без Брюса и без всего, что ее прежде окружало и что она любила.
Она должна стать другой, должна начать новую жизнь. Да, вот так все и началось. Откуда-то появилась и решимость осуществить все это. Вскоре она перебралась в Боудли.
И была здесь счастлива. Обрела душевный покой. Здесь она снова почувствовала, что жить стоит.
Ну что же, решила Кэтрин, значит, придется проделать все это еще раз – иного выбора у нее нет.
Выбравшись из постели, она выпустила Тоби погулять. Затем умылась, оделась, причесалась и развела огонь. Заставила себя немного поесть и принялась печь кексы, чтобы взять их с собой, – во второй половине дня Кэтрин собиралась навестить трех стариков. Жизнь должна продолжаться. Сегодня она не останется дома. Эти старики привыкли, что Кэтрин навещает их раз в неделю, что всегда приносит кексы и книгу и читает им. Нельзя их огорчать.
В самом деле, ничего же не изменилось.
В дверь постучали, и Кэтрин вздохнула. Она вытерла передником руки и попыталась уговорить Тоби, чтобы тот прекратил лаять, – пес бросился в прихожую и выражал свое неудовольствие, сидя перед входной дверью.
Если это он, подумала Кэтрин, она захлопнет перед ним дверь: пусть идет своей дорогой.
Оказалось, явился лакей из Боудли-Хауса, тот, который обычно объявлял о посещении миссис Адамс. Кэтрин сняла передник, сложила его и приготовилась выйти к калитке. Визит хозяйки поместья – этого ей менее всего хотелось нынешним утром. Кэтрин тяжко вздохнула.
Миссис Адамс же совершила нечто небывалое: она выбралась из экипажа с помощью кучера. Кэтрин осталась стоять в дверях.
– Тише, Тоби, – сказала она.
Но пес по-прежнему ворчал.
Миссис Адамс не задержалась в дверях. Даже не взглянув на Кэтрин, она прошла прямо в гостиную. Кэтрин снова вздохнула и закрыла дверь.
– Доброе утро, – сказала она, заходя в гостиную. И тут же подумала о том, что уже, наверное, полдень. – Ах, Тоби, да замолчи же.
– Уберите вон эту собаку! – потребовала миссис Адамс.
Тон гостьи показался Кэтрин оскорбительным – ведь она у себя дома, как и Тоби. Впрочем, пес действительно мешал. Она подвела терьера к задней двери, и тот выскочил в сад, мгновенно забыв о своем неудовольствии.
Миссис Адамс стояла посреди гостиной и смотрела на дверь.
– Потаскуха! – выпалила она, когда Кэтрин вернулась. Кэтрин невольно вздрогнула. Сердце у нее неприятно забилось, в голове загудело; она надеялась, что это не предвестники обморока. Вскинув подбородок, она взглянула на гостью.
– Что вы сказали? – переспросила она с невозмутимым видом.
– Неужели к вашим порокам следует прибавить еще и глухоту? – осведомилась гостья. – Вы прекрасно слышали, что я сказала, миссис Уинтерс. Вы потаскуха и шлюха! И уберетесь из этого дома к концу следующей недели. И из деревни – также. Слишком долго вас здесь терпели. Вам отныне нет места среди порядочных людей. Надеюсь, я выразилась ясно?
Значит, их видели. Кто-то заметил, как они вместе вышли из дома. Он обнимал ее, прикрыв своим плащом. Кэтрин лихорадочно искала объяснений. Однако в голову совершенно ничего не приходило. Но и малодушно молчать она не собиралась.
– Не совсем ясно, – проговорила Кэтрин, сама удивляясь своему спокойствию. – В чем именно меня обвиняют?
Глаза Клариссы сузились.
– Я не намерена вести с вами долгие беседы. Скажу все сразу. Лорда Роули видели покидающим этот дом – неосвещенный дом – прошедшей ночью. Я же в течение двух недель наблюдала за вашим вызывающим поведением в его присутствии.
– Понятно, – кивнула Кэтрин. Ей казалось, что она как бы раздвоилась. Одна Кэтрин, потрясенная, утратила способность мыслить. Другая же рассуждала вполне здраво и сохраняла спокойствие. – А виконта Роули вы тоже выгнали из вашего дома и из деревни, не так ли?
Грудь миссис Адамс поднялась, ноздри расширились.
– Миссис Уинтерс, – отчеканила она, – да вы просто бесстыдница! У вас есть неделя, чтобы покинуть этот дом и эти места. Будьте благодарны за такую снисходительность. Не доводите меня до крайности. Если к концу следующей недели вы не уберетесь отсюда, можете ожидать посещения констебля и встречу с мировым судьей. Отойдите от двери. Я не желаю прикасаться к вам, выходя из вашего дома.
Кэтрин повернулась и направилась к задней двери. Хотя Тобп и сидел там, дожидаясь, когда его впустят, она не позволила ему войти. Кэтрин вышла в сад и закрыла за собой дверь. Тоби вскочил, отчаянно завилял хвостом и очень обрадовался, потому что хозяйка медленно зашагала по лужайке, направляясь к ручью.
Она старалась ни о чем не думать. Старалась ничего не чувствовать.
Но не думать и не чувствовать – конечно, это невозможно.
Его заметили ночью. Заметили, как он выходил из ее дома. И кто бы это ни был, он тут же сделал соответствующие выводы. Выводы, весьма недалекие от истины. Ее назвали шлюхой и потаскухой.
Не в первый раз.
Как же могло случиться, что это повторилось? Ведь она так старалась…
За прошедшие пять лет ей удалось убедить себя: в том, что случилось с ней тогда, не ее вина, виноват кто-то другой. Но наверное, это все же ее вина. И теперь виновата только она. Должно быть, в ней от рождения заложено
