в угол кочергу и села в кресло, стиснув руки на коленях. Взгляд ее был устремлен в огонь.
– Мы с матушкой не осуждаем вас, дорогая, – продолжала мисс Доунз. – Нас не интересует, что именно вы сделали – или не сделали. Да, не интересует. Так что не беспокойтесь об этой связи… – Мисс Доунз залилась краской. – То есть я хочу сказать – в связи с этим.
– Я тоже принадлежу церкви, – проговорила Кэтрин. – Но этот грех за мной не числится, мисс Доунз.
– Так я и сказала матушке. И то же самое матушка сказала мне. Мы с ней совершенно согласны друг с другом. Миссис Уинтерс – леди, сказали мы друг другу. Но вам и не нужно ничего говорить, дорогая. Мне не нужно ничего знать. Я пришла не для того, чтобы любопытствовать. Я просто подумала – и матушка подумала, – что вам, вероятно, захочется немного поболтать и выпить чашку чаю. О Господи, да вы напекли на целую деревню! – Она взглянула на кексы, предназначавшиеся для стариков.
Кэтрин откинулась на спинку кресла и закрыла глаза.
– Не могу выразить, мисс Доунз, как я вам благодарна за вашу доброту. Но вы не должны здесь оставаться. Наверное, кто-то уже заметил, как вы входили ко мне. Если вы пробудете у меня дольше и люди подумают, что вы пришли ко мне с визитом, то вы и сами останетесь без друзей.
Мисс Доунз подошла к очагу и подняла крышку котелка. Заглянув в него, повесила котелок над огнем. В другое время пасторская дочь, будучи прекрасно воспитанной, никогда бы не стала заниматься этим в чужом доме, даже если бы умирала от жажды. Однако сейчас она осматривалась в поисках заварочного чайника.
– Папа говорил, что мы всегда должны следовать своему пониманию истины. – Мисс Доунз щедрой рукой насыпала в чайник заварки. – Если другие отвернулись от вас, значит, они просто осуществляют свободу воли, которую Господь в своей мудрости даровал всем нам. Я, миссис Уинтерс, могу делать только то, что считаю правильным. Как поступают другие – их дело. Я вижу, вы испекли кексы. Я ни у кого не ела таких вкусных кексов. Даже мамины не так вкусны, хотя при ней я никогда бы не сказала этого, чтобы не обидеть ее. Положить несколько штук на тарелку?
Кэтрин наконец открыла глаза и кивнула:
– Для себя. Я не голодна.
Мисс Доунз окинула ее критическим взглядом.
– Вы целый день ничего не ели, верно? Я разрежу один кексик для вас, миссис Уинтерс, на маленькие кусочки. Вот так, видите? – Отыскав нож, она разрезала кекс на крохотные кусочки. – Я делаю так для матушки, когда она отказывается от еды. Вот, дорогая. – Мисс Доунз протянула тарелку Кэтрин.
Каждый кусок напоминал вкусом солому. Каждый глоток чаю давался с трудом. Но Кэтрин старалась – в благодарность за доброту гостьи. Покончив с кексом, она вновь обнаружила у локтя чашку крепкого сладкого чая. Сколько же времени прошло с тех пор, как о ней кто-то заботился в ее собственном доме?
Хотя мисс Доунз и сочла возможным отступить от требований этикета, она все же пробыла у Кэтрин всего лишь полчаса, как и полагалось, если приходишь к чаю. Кэтрин проводила ее до прихожей.
– Я зайду завтра после службы, – сказала мисс Доунз. – Господь не виноват, что мои представления об истине не соответствуют представлениям пастора. Ах, миссис Уинтерс, нам с матушкой было очень трудно держаться любезно, беседуя с миссис Ловеринг – она заходила к нам сегодня. Действительно, необычайно трудно, но, кажется, нам это удалось. Ведь это совершенно непозволительно – невежливо разговаривать с людьми, особенно если они пришли к вам в гости, не правда ли?
– Мисс Доунз… – Во время ее визита Кэтрин не произнесла и десятка слов – говорила в основном гостья. – Мисс Доунз, благодарю вас. Мне очень жаль, но я не могу выразить словами свои чувства…
Худая, некрасивая, прямая, как шомпол, со строгим выражением лица, мисс Доунз отнюдь не относилась к людям, которых хочется обнять. Однако Кэтрин именно так и поступила.
– Ах, Господи… – Мисс Доунз вспыхнула. – Надеюсь, чай не показался вам слишком крепким, дорогая. Видите ли, мама любит очень крепкий чай, хотя я предпочитаю послабее. А после того как я положила вам две ложки сахара, я вспомнила, что вы обычно кладете одну.
Кэтрин немного постояла в дверях, глядя, как мисс Доунз решительно шагает по дороге. Неподалеку от коттеджа стояли какие-то люди. Наверное, еще кое-то смотрел из окон.
Мисс Доунз, суетливая старая дева, дочь бывшего пастора, только что совершила самый мужественный поступок в своей жизни.
Уже через пятнадцать минут снова раздался стук в дверь. Все-таки, подумала Кэтрин, устало направляясь к двери, ее общение с внешним миром сегодня вряд ли закончится на приятной ноте.
Неужели этот день будет длиться вечно? Ни на мгновение она не приняла этого человека за его брата. И все же сходство было столь поразительное, что у Кэтрин перехватило дыхание. К тому же это сходство еще более увеличилось. Обычно добродушный, сейчас мистер Адамс был бледен и угрюм. Как и леди Бэрд, стоявшая рядом с ним.
– Я полагаю, вам нечего больше добавить, не так ли? – с горечью проговорила Кэтрин. – Или вы пришли для того, чтобы велеть мне уехать не через неделю, а через день?
– Ах, Тоби, славная собака. – Леди Бэрд наклонилась и ухватила Тоби за морду. Пес заливался лаем. – Ты же меня знаешь. Мы же друзья, верно?
Тоби, похоже, согласился. Он замолчал и завилял хвостом.
– Миссис Уинтерс, – сказал мистер Адамс, – если позволите, мне бы хотелось поговорить с вами... не у порога. Сестра пришла вместе со мной, чтобы мой визит не показался неприличным.
Кэтрин невольно рассмеялась. Отступив в сторону, она провела визитеров в гостиную. Леди Бэрд подошла к окну. Мистер Адамс расположился перед потухшим очагом. Кэтрин, остановившись у порога, посмотрела ему в глаза.
Она не станет перед ним раболепствовать. И не отдаст на поругание “греховные” воспоминания о том, чем она занималась с его братом минувшей ночью в этом коридоре, ведущем к двери, у которой она теперь стоит. Неужели это действительно было минувшей ночью?
– Миссис Уинтерс, – проговорил мистер Адамс, – мне кажется, мой брат и моя жена... мы доставили вам слишком много огорчений за прошедшие сутки.
Слова эти оказались совершенно неожиданными; Кэтрин не нашлась с ответом.
– Я не знаю, что произошло между вами и Рексом вчера вечером, – продолжал мистер Адамс, – но полагаю, миссис Уинтерс, что вы совершеннолетняя, как и мой брат. Чем вы с ним занимаетесь наедине – это ваше дело. Меня это не интересует. Конечно, жаль, что люди видели брата, когда он выходил из вашего коттеджа. Люди будут говорить об этом, сплетничать. И осудят вас. И накажут. Моя жена действовала чересчур поспешно. Ей представили факты, и факты ее огорчили. Меня не было дома, и она не могла посоветоваться со мной. Она решила, что должна поступить так, как поступил бы, по ее мнению, я. Теперь она об этом сожалеет. Возможно, со временем вы простите ее... и меня. Надеюсь, вы забудете обо всем, что она вам наговорила. Ваш коттедж – он до конца года, и я буду весьма рад продлить договор после истечения этого срока.
– Миссис Уинтерс… – проговорила леди Бэрд; она по-прежнему смотрела в окно. – Миссис Уинтерс, я нарочно сводила вас с Рексом, и не один раз. Я знала, что он без ума от вас. Но... выходит, я плохо знала своего брата. Простите... простите меня!
Конечно, они считают ее виноватой. Но это не имеет для них значения. Они считают, что любовная связь между взрослыми людьми – личное дело этих людей. Мысль утешительная… Или станет таковой, когда она осознает то, что сейчас происходит. Миссис Адамс действовала не от имени мужа. Но очевидно, что он намерен как-то объяснить поступок жены.
– Лорд Роули проводил меня ночью домой, – сказала Кэтрин. – Я устала, а преподобный Ловеринг уже уехал. Я хотела уйти одна, но испугалась темноты. Лорд Роули нашел меня в музыкальной гостиной – в это время мы должны были с ним танцевать – и настоял на том, чтобы проводить меня. Тоби лаял, а час был очень поздний. Лорд Роули вошел в дом, чтобы успокоить его. Он ушел через несколько минут. – Пусть сами представят себе, что могло произойти за эти несколько минут. – Между нами ничего не произошло. – Ничего такого, за что ее стоило бы обвинять. Мистер Адамс кивнул:
– Может быть, и к лучшему, что Рекс уехал из Боудли сегодня утром. Уверен, что все эти события вынудили бы меня хорошенько отчитать его.
– А я помогла бы тебе, – добавила леди Бэрд.
– Ведь было бы крайне просто и к тому же гораздо приличнее, если бы он велел подать для вас экипаж, – продолжал мистер Адамс. – И если бы послал с вами горничную. Я прошу прощения за брата. Рекс всегда отличался несдержанностью и нередко совершал опрометчивые поступки, например, купил офицерский чин – а ведь он старший сын в семье.
– Он всегда говорил, что именно тебе, Клод, следовало бы стать носителем титула, – сказала леди Бэрд.
– Представляю, сколько вы пережили за сегодняшний день, – продолжал мистер Адамс. – Но сплетни стихнут, а моя жена лично принесет вам свои извинения. Вы – уважаемый член нашей общины. – Он улыбнулся. – Если вы уедете, Джули и Уилл не станут хорошими пианистами? Останетесь?
Уехать она не может. При мысли об отъезде ее охватила паника. Но и остаться невозможно… Как она останется?
– Я отверженная, – сказала Кэтрин. – Как мне остаться?
– Ах, милочка, – проговорила леди Бэрд, – люди бывают так злы! Они могут поверить чему-то, не имея никаких доказательств. И даже если бы и имелись доказательства…
– Завтра утром мы заедем за вами, – вмешался мистер Адамс; – Вы отправитесь в церковь вместе с нами, моя милая, и сядете на нашу скамью. Все поймут, что это значит.
Кэтрин на мгновение закрыла глаза.
– Мне запретили посещать церковь.
– Кто? – Брови его
