неожиданно обнаружив, что со вчерашнего дня, а точнее, после утреннего разговора с леди Элинор, она все время искала в лорде Эдмонде признаки исправления, искала что-то такое, чем можно было бы оправдать ее физическое влечение к нему.
Мэри прекрасно понимала, что все это чрезвычайно глупо. Быть может, давным-давно он и был другим – несомненно, был, и, конечно, не только он один виноват в том, как сложилась его жизнь. Вероятно, ему можно посочувствовать, но все это не оправдывает его теперешнего хамского поведения и не пробуждает симпатии и уважения к нему.
Накануне Мэри позволила чувствам затмить разум, но его комментарии по поводу ее поведения в грозу ей не понравились, совсем не понравились, и она решила, что никогда этого не забудет.
Немного позже, когда она вместе с виконтом беседовала со священником и миссис Ормсби, лорд Эдмонд с улыбкой коснулся ее плеча.
– Вальс, Мэри. Я слышу, миссис Бигсби-Гор играет вальс.
Глава 13
Это даже отдаленно не было похоже на бал, просто сидевшая за фортепиано леди с энтузиазмом, но без особого искусства играла, несколько пар танцевали на свободном пространстве гостиной, а другие гости стояли или сидели, наблюдая за танцующими и беседуя, и вся обстановка была совершенно не подходящей для ссоры.
– Вы, наверное, уже раскаиваетесь в своем поведении? – придав своему лицу самое любезное выражение, обратилась Мэри к лорду Эдмонду.
– Я, любовь моя? Спасибо, Мэри, что ты так хорошо обо мне думаешь, – ответил он все с той же полуулыбкой.
– Что вы имели в виду, говоря, будто мне надо, чтобы меня крепко держали во время грозы? – Мэри хотелось бы – о да, она действительно этого очень хотела – пощечиной убрать эту улыбку с его лица.
– Будто? – Опустив глаза, лорд Эдмонд посмотрел на ее губы. – Будто? Если я правильно помню – а я уверен, совершенно уверен, что не ошибаюсь, – я действительно очень крепко держал тебя во время одной грозы. Не знаю, мог ли я быть еще ближе к тебе, если бы даже очень постарался. Понимаешь, женское тело допускает только определенную степень погружения в него.
– Вы омерзительны, – стараясь не покраснеть и не привлечь ничьего внимания, огрызнулась Мэри. – Вероятно, вы хотели бы вернуться к виконту и Ормсби и повторить эти слова для них. Вы упускаете великолепную возможность опуститься еще ниже в глазах общества. Нет, вероятно, вам еще больше хотелось бы остановить музыку и сделать публичное объявление. Ведь это такая захватывающая подробность, что грех делиться ею всего лишь с двумя-тремя людьми.
– Улыбнись, Мэри. Если ты не хочешь, чтобы весь мир стал свидетелем твоего негодования, улыбнись. – Он говорил раздражающе протяжно, а Мэри ненавидела людей, растягивающих слова, в таком произношении было что-то неестественное.
– Если бы я сейчас на минуту осталась наедине с вами, – улыбнулась она, – у вас в ушах зазвенело бы раньше, чем вы что-нибудь со мной сделали. Скажите спасибо, что мы не одни, милорд.
– Спасибо? Я как раз мечтаю остаться с вами наедине. Но только дольше, чем на минуту, Мэри, значительно дольше. Не сомневаюсь, даже на известном тебе столе это заняло у меня больше чем минуту. Ну, улыбнись!
– Я предпочитаю закончить этот разговор, мы будем танцевать молча, если вы будете так любезны. – Мэри опять улыбнулась.
– Можешь считать, что у меня все же есть немного порядочности, и не опасаться меня. Я не стану публично объявлять о том, что мы вместе наслаждались абсолютной близостью. Нет, нет, закрой рот, ты же только что изъявила желание танцевать молча. Не нужно с язвительностью и высокомерием говорить: «Наслаждались!» Тогда ты, Мэри, наслаждалась с такой же страстью, с какой сейчас желаешь, чтобы того момента не было. Но нет смысла все отрицать, ведь, если помнишь, я был там.
Стиснув зубы, Мэри снова изобразила улыбку.
– Как будто я в состоянии все забыть, – продолжал лорд Эдмонд. – Я даже стал на твою сторону в разговоре. Какой же надо быть задницей, чтобы спрашивать тебя, что ты делала в грозу в палатке в Испании, зная, что ты была вместе с армией Веллингтона? Я чуть было не задал этот вопрос ему, но вовремя вспомнил, что у себя в гостиной ты возражала против употребления этого слова.
– Прошу вас, не впутывайте моего жениха в этот разговор, нет, в этот монолог.
– Как бы то ни было, «задница» гораздо больше подходит ему, чем его собственное имя. Он хорош, Мэри? Несомненно, он богат, если то, что говорят по этому поводу, правда. Ты уже переспала с ним? Я знаю, что не раз задавал тебе этот вопрос, но ты так ни разу на него и не ответила. Так переспала?
Одарив лорда Эдмонда холодным презрением, Мэри с рассеянной улыбкой оглядела всю комнату.
– И здесь ты спишь с ним? – не унимался лорд Эдмонд. – Если нет, может быть, ты соблаговолишь оставить незапертой дверь своей спальни? Кстати, Мэри, ты всегда ее запираешь? Я хочу сказать, что мог бы прийти к тебе ночью, чтобы ты узнала всю силу притяжения, которое, по твоим словам, испытываешь ко мне.
Мэри сделала медленный глубокий вдох.
– Это знак согласия? Сегодня ночью, Мэри? Мы могли бы проделать все то, что делали в небезызвестной тебе алой комнате, и еще многое, что я хочу показать тебе и сделать вместе с тобой.
– Я помолвлена. – Это были единственные слова, которые у нее нашлись в этот момент.
– Мне это не помешает. Я не стану об этом думать, когда мы будем делать наше дело. Я не любитель игры «трое в одной постели», но уверен, что смогу научиться делить тебя с другим при условии, что, когда приходит мой черед, мы с тобой будем в постели только вдвоем.
– Этот разговор так и будет продолжаться до бесконечности? Он что, никогда не кончится?
– О, кончится. Наберись терпения, Мэри. Придет ночь, и с ней приду я. Все, что тебе нужно, это немного терпения.
– Я была дурой. – Мэри посмотрела ему прямо в глаза, забыв о необходимости улыбаться. – Полнейшей дурой. Весь прошедший день я старалась убедить себя, что если вы когда-то были порядочным человеком, то в глубине души должны им и остаться. Но ничего подобного. Теперь я поняла, что вчерашним разговором вы хотели пробудить во мне сострадание только для того, чтобы я бросилась к вам в постель утешать вас, я права?
– Мэри, я никогда не хотел твоего сострадания. Всего остального – да, только не этого.
– Теперь я презираю вас еще больше, чем когда-либо, В конечном счете мы сами полностью ответственны за свои слова и поступки, милорд. Да, обстоятельства меняют нашу жизнь, и, возможно, иногда нас можно простить за то, что мы не выдерживаем тяжести этих обстоятельств, однако истинная сила наших характеров проверяется нашей способностью идти по жизни несломленными, подняться выше обстоятельств. Я потеряла любимого мужа в бессмысленной жестокости войны. Я сама нашла его тело, он был голым на поле битвы, местные крестьяне успели раздеть и ограбить убитых и раненых. И моего мужа, который погиб за их свободу. Вы не один, кому в жизни довелось страдать.
На мгновение лорд Эдмонд страшно побледнел, но только на одно мгновение, пока смотрел Мэри в глаза, а затем, отведя взгляд, он усмехнулся:
– Значит, ты считаешь, что у тебя больше силы воли, чем у меня? Что же, не стану с тобой спорить, Мэри, ты, безусловно, права. Но могу держать пари, что получил от жизни намного больше удовольствий, чем ты.
– Удовольствия! – воскликнула Мэри. – Для вас все сводится только к этому. Удовольствия! Не гордость, не честь, не радость, не счастье, главное – удовольствия.
– Ты слышишь? – Властной рукой, лежащей на талии Мэри, он заставил ее прекратить танец. – Пока твои мысли были заняты другими проблемами, музыка подошла к концу. Время проходит, понимаешь? Значит, сегодня ночью, Мэри?
– Я не стану запирать дверь, – ответила Мэри, глядя прямо ему в лицо, – и не буду ежиться от страха за запертой дверью. Но если вы хоть пальцем дотронетесь до ручки моей двери, милорд, я так громко закричу, что сбегутся все слуги, где бы они ни находились. И если вы думаете, что я испугаюсь вызванного этим скандала, что ж, попробуйте.
– Очаровательно. – Лорд Эдмонд поднес к губам руку Мэри. – Она рассказывала вам что-нибудь из этих испанских историй, Гудрич? Благодарю за танец, Мэри.
– Саймон. – Она улыбнулась виконту, который, подойдя к ней, покровительственно положил руку ей на талию.
– Сегодня вечером все остальные танцы мои, Уэйт. Надеюсь, я ясно выразился? – многозначительно произнес виконт.
– Я всегда ненавидел такую постановку вопроса, – откликнулся лорд Эдмонд. – Ответить «нет» совершенно невозможно, а сказав «да», чувствуешь себя в дурацком положении. Всегда хочется придумать какой-нибудь остроумный ответ. А, похоже, меня зовет тетя. Вы извините меня? Мэри? Гудрич? – И он направился вовсе не туда, где леди Элинор беседовала с сэром Гарольдом и леди Кэткарт, а совсем в другую сторону.
– Я предупредил его, – сказал виконт, – и вопреки своему желанию сделал это тихо и вежливо, чтобы не устраивать ссору на виду у всех. Но этот тип, видимо, не знаком с приличиями. Он не позволял себе грубостей, когда ты танцевала с ним, Мэри?
– Нет, Саймон, он вел себя вполне корректно. Но, по правде говоря, она кипела от возмущения и в то же время грустила. Возмущалась Мэри оскорбительным поведением лорда Эдмонда, в этот вечер превзошедшим все, от чего она страдала с самого начала их знакомства. А грустила она по любви, которая родилась и боролась за свое существование только для того, чтобы умереть именно тогда, когда казалось, что она все-таки выживет и расцветет. И Мэри укоряла себя за то, что допускала саму мысль о зарождении любви, когда это было абсолютно ни к чему. Но то, что однажды родилось, а потом умерло, все-таки какое-
