сторону сидела Лаура, а по другую оставалось свободное место, но вместо этого сел рядом с Мэри, не глядя на нее и продолжая обмениваться какими-то замечаниями с Энн.
Так они и сидели в течение всей трапезы – рядом, но чуть отвернувшись один от другого и разговаривая не друг с другом, а со своими соседями. Еда показалась лорду Эдмонду безвкусной, как солома, хотя, вероятно, было бы несправедливо винить в этом тетиного повара. Говоря по правде, лорд Эдмонд вообще не чувствовал никакого вкуса и потом вряд ли бы мог вспомнить, что он ел.
А затем, в самый разгар пиршества, опершись рукой об одеяло, он обнаружил там же руку Мэри, и их мизинцы слегка соприкоснулись. Лорд Эдмонд знал, что должен убрать руку, и ожидал, что Мэри отдернет свою, но ни один из них не пошевелился, пока через некоторое время их мизинцы совершенно определенно не прижались друг к другу. Лорд Эдмонд, стараясь сконцентрировать внимание на бокале с вином, вдруг открыл для себя, что соприкосновение двух пальцев может быть таким же эротичным, как самые интимные ласки. Сейчас он не мог бы предсказать, что могло бы произойти, если бы рядом не было такой большой компании.
– Мама, можно я пойду играть? – нетерпеливо спросил Ниниан, видя, что взрослые все еще заняты едой.
– Если только ты пообещаешь не подходить к воде. И пусть Найджел и Лаура пойдут с тобой. Иначе я не отпущу тебя, потому что ты непременно промочишь ноги.
– Я хочу, чтобы дедушка тоже пошел с нами, – попросила Лаура.
– Дедушка еще не закончил еду, – ответил ей отец.
– Скорее, я просто наслаждаюсь кулинарным искусством повара, чем утоляю голод, – сказал герцог, медленно поднимаясь. – Куда пойдем, дети?
У лорда Эдмонда было ощущение, что его отец с радостью воспользовался поводом, чтобы избавиться от натянутой обстановки, сложившейся за трапезой.
И когда спустя еще несколько минут, после очередного выпитого бокала вина Энн предложила прогуляться к павильону, лорд Эдмонд мгновенно вскочил на ноги и, не глядя на Мэри, протянул ей руку, чтобы помочь встать. Он надеялся, что на прогулку они пойдут так же, как шли сюда, и ему не придется идти рядом с Мэри. В этот момент Энн обратилась к Мэри:
– Ты уже видела павильон? Наверное, он такой же огромный и великолепный, как и дом. Куда нужно идти, Уоллес?
– Вон туда. – Граф указал на заросли деревьев у небольшого заливчика. – Но ты преувеличиваешь, Энн. Я сказал бы, что павильон не составляет и одной десятой части дома.
– Но он достаточно просторен для чая в честь дня рождения и вообще для праздников, – засмеялась Энн. – Пойдем, Мэри, проверим.
Лорд Эдмонд, поняв, что ситуация оказалась еще хуже, чем он боялся, заложил за спину сцепленные руки и сжал губы. Обе леди уже двинулись вдоль берега озера в направлении, противоположном тому, в котором ушел его отец с детьми, и теперь он был вынужден идти даже не с Мэри, а с братом.
– Конечно, тетю Элинор не могли устроить такие обыденные вещи, как обед и танцы в доме, – заметил граф Уэлвин.
– Ее очарование в том, что она умеет устраивать всякие неожиданности, – поддержал разговор лорд Эдмонд. – Помнишь то время, когда у нее в доме выступала труппа бродячих актеров и потом они, оставшись еще на несколько дней, смешались с другими гостями, как будто это было для них само собой разумеющимся? Мама чуть не упала в обморок, узнав, что мы тоже участвовали в празднике. Думаю, она боялась, что кто-нибудь из актрис мог покуситься на твое целомудрие. О нас с Диком она не беспокоилась, мы были еще слишком малы и не интересовались такими вещами. – Граф воздержался от комментариев, и лорд Эдмонд продолжил воспоминания, прислушиваясь к своим словам так, будто они слетали с его уст независимо от разума и воли. – В конечном счете оказалось, что я был единственным, о ком ей следовало беспокоиться. По своему опыту могу сказать, что актрисы гораздо интереснее вне сцены, чем на сцене. – Он с некоторым злорадством отметил, что его брат поджал губы.
– Вряд ли это подходящая тема для общей беседы, – перебил его Уоллес.
– Общей? – Лорд Эдмонд удивленно взглянул на брата. – Но я разговариваю с тобой, Уолли. Ты обычно любил развлекать нас историями своих подвигов в Оксфорде и описанием всех удовольствий, которые ожидали нас там. Имелись в виду, естественно, не интеллектуальные.
– Ради Бога, Эдмонд, – покраснев, остановил его брат, – тогда мы были молокососами, а сейчас мы солидные люди. На некоторых из нас лежит определенная ответственность, и мы должны вести себя в рамках приличий.
– Солидные люди? – поморщился лорд Эдмонд. – Неужели это мы, Уолли? И мы больше не способны наслаждаться жизнью? Это то, что мы теряем с возрастом?
– Очевидно, к тебе это не относится, – тихо, но с раздражением ответил граф. – У тебя, Эдмонд, страсть к излишествам, видимо, лишь возрастает с годами. Я только надеюсь, что ты не станешь пытаться развратить моих детей.
– Да будет тебе известно, – ледяным тоном заговорил лорд Эдмонд с покрасневшим от обиды лицом, – что по дороге сюда я просвещал Найджела относительно удовольствий, которые Итон готов предложить ему – конечно, я не имел в виду женщин. На обратном пути я постараюсь провести подобную беседу с Нинианом. А что касается Лауры, я должен побыть с ней день-другой и дать ей первоначальные инструкции по поводу того, как отвлечь мужчину от куртизанки. Для девочек это никогда не будет слишком рано, не так ли?
Но лорд Эдмонд вынужден был прервать свою речь, потому что брат, схватив его за шарф, повернул к себе.
– Тебе, видимо, недостаточно, что ты убил бедных Дика и маму? – процедил сквозь зубы Уоллес. – Ты хочешь погубить и папу своими безумствами и скандалами. А еще тебе нужно попытаться запачкать мою семью продуктами твоей нечистоплотной жизни. Уезжай, Эдмонд. Сделай хоть что-нибудь порядочное в своей никчемной жизни, уезжай сегодня же.
– Уолли, – тихо заговорил лорд Эдмонд, даже не пытаясь освободиться, – иногда, когда люди ожидают от человека определенного поведения, он идет им навстречу. Если ты ждешь от меня самого гадкого, так, черт возьми, ты его и получишь. Чего ожидали вы, и ты, и папа – да и мама тоже, хотя она не высказала этого словами, – когда назвали меня убийцей? Чего ожидали вы, когда выгнали меня из дому? Что я закончу учебу, стану священником и остаток своих дней буду приносить набожные покаяния? Этого вы ожидали?
– Так поступил бы любой, имеющий совесть, – ответил граф.
– Тогда, вероятно, у меня нет совести. – Лорд Эдмонд, рассмеявшись, сбросил руку брата, потому что из-за деревьев показались леди. – А у тебя?
– Что ты имеешь в виду? – высокомерно переспросил граф.
– Не мучила ли тебя твоя совесть за то, что ты впервые в моей жизни напоил меня допьяна и потешался над спектаклем, который я устроил? Простил ли ты себя за то, что позволил мне устроить эту скачку и даже видел в ней веселую шутку, и за то, что не остановил Дика, отправившегося вслед за мной?
– О да. Все понятно, – закивал головой Уоллес. – Мне следовало этого ожидать. Я знаю, это весьма распространенное явление, когда виноватый старается переложить свою вину на чужие плечи.
– Нет, я виноват и грешен. Безусловно, я убил и брата, и мать точно так же, как если бы взял пистолет и застрелил их. Но виноват не только я один, Уолли. И я вовсе не нуждаюсь в том, чтобы ты указывал мне, насколько никчемна моя жизнь. Мне это известно гораздо лучше, чем кому бы то ни было другому, ведь это моя жизнь. Но я не любитель заманивать младенцев в свой ад, так что твоим детям с моей стороны ничего не угрожает, можешь успокоиться.
– Мы не выгоняли тогда тебя, Эдмонд, – виновато произнес граф, не понимая, куда вдруг делся его гнев, и, заложив руки за спину, переступил с ноги на ногу. – Ты сам ушел. Мы искали тебя, но ты пропал. Мы сообщили тебе о маминой смерти, ты мог бы приехать на похороны.
– В письме было сказано, что потрясение от бессмысленной смерти Дика в результате моего пьянства привело ее к безвременной кончине. Едва ли это можно считать предложением вернуться домой, Уолли.
– Но это и не приказ оставаться вдали и разбить папино сердце тем, что ты сразу предался беспутной жизни. Ты мог вернуться домой, Эдмонд, мог помириться с нами, мог увидеть, что мы были готовы простить тебя.
– Вероятно, я не был готов простить вас, – нервно рассмеялся лорд Эдмонд.
– Боже мой, Эдмонд! – Прерывающимся голосом воскликнул граф. – Откуда же нам было знать, что ты так легко опьянеешь? Тебе исполнился двадцать один год, и мы считали, что ты уже мужчина. Но оказалось, мы ошибались. Ты доказал, что абсолютно не способен контролировать ни свою выпивку, ни свою жизнь.
Лорд Эдмонд снова рассмеялся.
– Я был ребенком, маленьким книжным червем, наивным и доверчивым мальчиком. Мальчику нелегко резко изменить свою жизнь, неожиданно став убийцей и лишившись семьи. Вы были необходимы мне – ты, мама, папа. Мне нужно было, чтобы вы сказали мне, что все будет хорошо, даже несмотря на то что такого не могло быть после смерти Дика. Мне нужно было, чтобы вы сказали мне, что любите меня, несмотря на то что при моей роли в той трагедии это можно было сделать с большим трудом. Мне нужно было, чтобы вы убедили меня, что мы все равно остаемся одной семьей и ничто не сможет изменить этого, несмотря на то что Дика больше нет. Мне нужно было выплакаться. В конце концов я так и сделал в день маминых похорон в одиночестве. И если на свете есть что-либо более страшное, чем плач наедине с самим собой, скажи мне, Уолли, что это такое, чтобы в течение оставшейся жизни я мог направить всю свою энергию на то, чтобы избежать этого.
– Если бы ты только написал нам обо всем этом, если бы ты просто пришел к нам, Эдмонд, – побледнев, воскликнул граф. – Неужели ты думаешь, что мы действительно выгнали бы тебя?
