– Лично я предпочитаю прозу жизни. Что помню, то и было. Ладно, Люс, извини, что не вовремя...
– Не клади трубку! Не клади трубку! Слушай, я думаю, это судьба, потому что я сейчас как раз иду... на самом деле, я уже здесь, на месте. Не упрямься, Кейт, по-моему, тебе стоит поговорить с одним человеком, вот он как раз тут, понимаешь? Так, минуточку. Одну минуту. Здравствуйте. Да-да. Добрый вечер. Совершенно верно. Да. Именно. Л. Т. Шроу. Слушайте, я тут разговариваю по телефону с одной знакомой, которой, по-моему, необходимо поговорить с доктором Пеггингом, понимаете?
– Люс? Люс! Не смей!
– Можно? Он слушает? О, замечательно.
– Люс? Люс, черт тебя побери, не смей! Я не буду... ни за что... сейчас повешу трубку!
– Здравствуйте, доктор. Да, конечно; рада вас видеть, искренне рада. Я что хочу сказать: не сочтите за нахальство, но речь идет об одной моей подруге, понимаете?
– Люс! Люс! Да послушай же ты, черт возьми! Надеюсь, это розыгрыш. Твое счастье, если ты сейчас в каком-нибудь гребаном супермаркете, или у маникюрши, или еще где-нибудь, потому что я не собираюсь...
– Алло?
– ...а-а-а.
– С кем я говорю?
Прищурившись, я посмотрела в дальний угол комнаты. 'Ах так, – сказала я про себя. А вслух промямлила:
– Э-э-э, ну это, вы там, как это сказать, псих, что ли?
– Прошу прощения? С вами говорит доктор Ричард Пеггинг. Я психоаналитик, практикую здесь, в Сан- Хосе. А с кем я говорю?
– Сан-Хосе? Ух ты, это ж вроде в Калифорнии или где-то там?
– Да, именно так.
– Ладно, слушайте, док, в общем, если вы правда вроде док, типа, как вы сказали, тогда, как бы это, извините, ладно? Но, я хочу сказать, эта тетка – ну эта, которая вам только что, ну, трубку передала, так?
– То есть?
– Ну, она мне уже пару месяцев названивает. Первый-то раз, видно, методом тыка попала, а может, в телефонном справочнике меня нашла, не знаю. Ой, извиняюсь. Меня Линдой зовут, понимаете? Линда Синковиц, так? Живу я – штат Флорида, округ Тунец, так? И я, ну, вроде как тут и есть, понимаете? И вот звонит мне эта тетка, Люси какая-то – и давай грузить: я, дескать, ее лучшая подруга, мать ее за ногу, извиняюсь за выражение, вот я ей и говорю: ты, мол, не туда попала, а она уперлась – и все свое талдычит; ладно, потом трубку повесила, все путем, а через неделю-другую – опять за свое, и так – ну не знаю, раз десять, наверно, понимаете? То есть, по моему разумению, ей лечиться нужно, или как там, да, но если она меня и дальше доставать будет, придется обратиться в телефонную компанию. То есть вы...
– Все в порядке. Все хорошо, все хорошо. Кажется, я получил представление, миз Синковиц. Что ж, приятно было с вами побеседовать. Надеюсь, вы не будете...
– Кейт!
– Позвольте, позвольте, миз Шроу...
– Нет, это вы позвольте, док! Телефон, заметьте, мой! Благодарю покорно! Кейт? Кейт? Какая, к черту, «миз Синковиц»?
– Приятного тебе сеанса, Люс.
Вечером нас ожидало цирковое представление.
Прошел слух, что днем – когда слуги разве что не домкратом подняли Сувиндера Дзунга с постели и помогли ему окончательно протрезветь – Хейзлтон, Мадам Чассо и Пуденхаут продолжили переговоры с принцем, его личным секретарем Б. К. Бусанде и Хисой Гидхауром, министром финансов и одновременно министром иностранных дел, которые прибыли утром. Новые участники переговоров опоздали к ужину, так что пришлось, соответственно, сначала задержать его на полчаса, а потом сесть за стол без них. Это вызвало определенную неловкость, так как в субботний вечер мы принимали еще более богатых, известных и титулованных гостей, нежели в пятницу; так или иначе, дядя Фредди придумал какую-то нелепую отговорку для наших отсутствовавших и стал выдавать длинные, закрученные анекдоты, хохоча громче всех и развлекая томившихся в гостиной, но через некоторое время все же было решено идти ужинать.
Моего возлюбленного рядом не было: Стивена Бузецки срочно вызвали в Вашингтон, куда он и умчался сразу после завтрака.
Представление показывали под навесом на лужайке. Зрелище было рассчитано на любителей экстрима: артисты, одетые словно для кинопроб четвертого «Безумного Макса», жонглировали бензопилой, прикрепляли к половым органам чуть ли не целые заводские станки и носились на грохочущих мотоциклах, при этом вытворяя нечто невероятное с ножами и горящими факелами. Все это было очень круто, отдавало «голубизной» и выполнялось на едином дыхании; впрочем, я такое уже видела сто лет назад на Эдинбургском фестивале, так что долго смотреть не стала. Вернувшись в дом, я направилась в бильярдную.
Обычно я помногу играю в пул, когда отслеживаю стоящие перспективы в Силиконовой долине. Разработчики новейших технологий – по большей части молодые пижоны, которые считают особым шиком сыграть в пул со зрелой, но хорошо сохранившейся дамой. Они частенько теряют бдительность, если им грозит проигрыш, или же не в меру расслабляются и откровенничают, если я поддаюсь.
В этом смысле очень полезно оттачивать мастерство на бильярдном столе: если стабильно посылаешь шар в лузу через одиннадцать с половиной футов зеленого сукна, а потом переключаешься на пул, начинает казаться, будто лузы вдруг выросли до размера баскетбольных корзин.
Оказалось, в бильярдную раньше меня пришел Адриан Пуденхаут, который тоже оттачивал мастерство в одиночку. У него был усталый вид. Со мной он заговорил вежливо, можно сказать почтительно, и тут же уступил мне стол, отказавшись от предложения сыграть пульку. Он вышел из бильярдной с какой-то настороженной, но понимающей улыбкой.
Я посмотрела на свое отражение в высоких оконных стеклах. Нахмурилась. Мой взгляд привлекла далекая искорка света, и я подошла поближе к окну. Бильярдная располагалась на втором этаже Блискрэга (или на третьем, если – по-американски – вести счет от уровня земли), то есть под самой мансардой, где жили слуги. Я вспомнила, что безоблачной ночью отсюда можно увидеть огни Харроугейта. Вдали расцвела еще одна вспышка. Кто-то устраивал фейерверк – ночь Гая Фокса была два дня назад, но многие переносили празднование ближе к пятнице или субботе и отмечали уже после традиционного пятого ноября. Прислонившись к подоконнику, я скрестила руки на груди и стала смотреть.
– У вас грустный вид, Кейт.
Я вздрогнула, что мне совершенно не свойственно, и обернулась. Голос был мужской, но я почему-то ожидала увидеть реинкарнацию мисс Хеггис.
Сувиндер Дзунг, сам немного грустный и утомленный, стоял подле бильярдного стола. Он был, как всегда, в костюме, заказанном на Сэвил-Роу, но с ослабленным галстуком, в расстегнутом жилете и растрепанными волосами. Я разозлилась на себя: могла бы услышать, как он вошел, или заметить его отражение.
– Разве у меня был грустный вид? – спросила я, выигрывая время, чтобы собраться с мыслями.
– Мне так показалось. На что вы смотрите? – Он подошел ко мне и стал рядом. Я вспомнила, как накануне, на террасе, когда фейерверки запускали у нас, он обнял меня за талию. На всякий случай я сделала шаг в сторону – якобы для того, чтобы он тоже мог посмотреть в окно, однако тут же поняла, что истинный смысл этого движения от него не укрылся. Он слегка улыбнулся, вероятно, в знак извинения, и не предпринял попыток ко мне прикоснуться. У меня не было уверенности, помнит ли он наш ночной разговор.
– Фейерверк,-отозвалась я,-посмотрите.
– Да, действительно. «Запомни, запомни предателя Гая и Заговор пороховой» – и далее по тексту.
– И далее по тексту, – согласилась я. Возникла неловкая пауза. – Отсюда прекрасный вид, учитывая, что это бильярдная, – сказала я. Он вопросительно посмотрел на меня. – Обычно их устраивают на первом этаже, из-за тяжести, – пояснила я.
