«счаст-ли-и-и-во» и испытал тошнотворное отвращение, смешанное с облегчением.
ПУСТОЕ ДОМИНО
Они сидели на балконе ярко освещенного игрового зала в Замке Дверей. Снег растаял, и теперь здесь гулял теплый влажный соленый ветер из верхних покоев, который вихрился вокруг двух игроков и улетал дальше, в открытое пространство. Квисс и Аджайи, одетые в легкие накидки, склонились над игровым столиком, украшенным филигранью, и перемешивали гладкие пластинки из слоновой кости.
Находиться в игровом зале было невмоготу — там стояла страшная жара. Примерно месяц назад, по их собственному исчислению времени, в Замке Наследия закончился ремонт котельной; по словам сенешаля, оставалось лишь «кое-что подрегулировать».
Со своего места Аджайи видела каменоломни. По заснеженным тропинкам и подъездным дорогам вдоль шахт и карьеров сновали черные фигурки, взад-вперед ездили тележки: те, что степенно везли тяжелый груз, скрывались из виду за каменным выступом — она напряженно прищурилась, но так и не смогла определить, что это такое: скала или замок.
А в остальном ландшафт оставался почти плоским и однообразным. Из раскаленного игрового зала налетел порыв теплого ветра, закружился вокруг Аджайи и тут же унесся прочь. У нее по коже пробежали мурашки. Вне всякого сомнения, такая, жара вкупе с солью еще сильнее разъедала трубы; это означало, что по завершении ремонта, как только в замке установится приемлемый уровень освещенности и тепла, все коммуникации снова выйдут из строя — неизвестно на какой срок.
Но пока их главной заботой была игра под названием «пустое домино» — она заключалась в том, что гладкие прямоугольные пластинки из слоновой кости выкладывались на стол в определенной последовательности.
Ни Квисс, ни она сама даже не догадывались, когда закончится партия; не могли они судить и о том, какие успехи достигнуты на каждом из этапов: в первоначальной версии этой игры на небольших пластинках из слоновой кости ставились жирные точки или кружки, тогда как в замке приходилось играть совершенно чистыми, пустыми костяшками. В каждой партии их нужно было выкладывать в линию, уповая лишь на то, что игровой столик с лучистым кристаллом в центре распознает самолично назначенное каждой костяшке количество очков (разумеется, произвольное) и согласится, что данная последовательность подчиняется логической закономерности; иными словами, если бы на костяшках вдруг прорезались точки-кружки, то к единице должна была бы примыкать единица или дубль-один, к двойке — два или дубль-два и так далее. Эта игра уже стоила им больше нервов, чем все остальные, а ведь продолжалась она еще только сто десять дней.
Аджайи старалась не думать, сколько времени они провели в замке. Это не имело никакого значения. Изгнание есть изгнание. Ей трудно было представить, сумеет ли она вспомнить хоть какие-нибудь подробности этого существования, если... нет, когда вернется на свой пост в Терапевтических Войнах. Меру наказания ей присудили достаточно редкую; кто это испытал, тот, видимо, старался держать язык за зубами, и хотя для нее — как, впрочем, и для Квисса — существование замка никогда не было секретом, ей ни разу не попадались на глаза сведения о тех, кто с честью прошел бы через это испытание.
Да, срок пребывания в замке не имел никакого значения — лишь бы не впасть в отчаяние и не сойти с ума. Надо было просто вести обязательные игры и перебирать всевозможные ответы, чтобы, в конце концов, выйти на свободу.
Аджайи незаметно посмотрела на своего компаньона. Квисс тщательно, с самым суровым видом перемешивал домино, словно думал усилием воли заставить куски мертвечины лечь в нужном порядке. По ее наблюдениям, Квисс вполне оправился. Тем не менее, его грозные, властные замашки внушали ей серьезную тревогу, поскольку они противоречили укладу замка; этот уклад хоть и казался подчас упрямо- бессмысленным, но вполне мог за себя постоять. По ее убеждению, защитная броня, которую создал для себя Квисс, обладала опасным сходством с глубинной сущностью замка. Любая броня со временем неизбежно дает трещину — ни одна крепость не может вечно противостоять осаде (перед тем как дать свой первый ответ на загадку, им уже доводилось обсуждать уязвимость статики, застывшей субстанции); что же до нее самой — Аджайи старалась не прятаться за броню, а подстраиваться под изменчивые настроения замка, приспосабливаться, принимать их как данность.
— Ну, сколько можно копаться? — раздался голос красной вороны, которая устроилась прямо над ними на трехметровом флагштоке. — Да за это время одна улитка другую догонит и трахнет.
— Лучше бы — тебя. — Квисс даже не оторвался от игры: он набрал семь костяшек, и они свободно уместились на одной огромной ладони.
— Эй ты, пегая борода, — возмутилась красная ворона, — я, между прочим, нахожусь при исполнении: мое дело — вас раздражать, старые калоши; чем я и собираюсь заниматься, пока вы не наложите на себя руки. Давно могли бы сообразить, что житья вам все равно не будет; к тому же загостились вы тут, пора и честь знать. — Дальше ворона заговорила голосом вредной классной наставницы, которую как огня боялась Аджайи в школьные годы. — Аджайи, мочалка штопаная, не зевай — тебе ходить. Или ты тут до темноты торчать собираешься? — Красная ворона захихикала, довольная своей шуткой.
— Аджайи молча закусила губу и набрала семь гладких пластинок. Оскорбительные выпады красной вороны задели ее за живое, однако эта птица, надо отдать ей должное, мастерски копировала самые ненавистные голоса прошлого.
— Первый ход был за Аджайи; костяшка легла на середину столешницы. Аджайи знала, что Квисс начинал злиться, когда она внимательно изучала пустышки, прежде чем выпустить их из рук; сам он делал ходы без разбора. Но она почему-то ни разу не обошлась без этого притворства; такие невинные уловки ее приободряли. Она просто не могла набирать кости домино и шлепать их одну за другой, потом смешивать и повторять все сначала. Конечно, таким манером игра пошла бы живее, но подобные действия выглядели, с ее точки зрения, слишком механическими, слишком бездушными, а ей каждый раз хотелось верить, что именно эта партия будет решающей, что весь набор домино ляжет должным образом, очки на стыках совпадут — и появится новый шанс на спасение.
— Вот и на этот раз она поступила осторожно и рассудительно. Квисс тут же с размаху шлепнул пустой костяшкой. Аджайи задумалась. Квисс нетерпеливо цокал языком и пристукивал ногой. Красная ворона прохрипела:
— Чтоб мне сдохнуть, опять все сначала. Неужели не надоело? Скорей бы от вас избавиться — посадим на ваше место кого-нибудь повеселее.
— Хозяйке не к лицу вести такие речи, — заметила Аджайи, делая ход.
— Вот тупица! Какая ж я хозяйка? — ухмыльнулась ворона. — Неужто до тебя еще не дошло? На голове солома и в голове, видать, солома. Мозги-то повылетели.
Квисс со стуком сделал следующий ход, и Аджайи бросила на него подозрительный взгляд — он кашлянул, но ей показалось, это был сдавленный смешок. Аджайи подняла лицо к вороне:
— Думаю, ты все же хозяйка нравится тебе это или нет. Скажу больше: образцовая хозяйка, ибо для нас ты стала символом здешних владений. — Она вернулась к игре, услышав, как Квисс в очередной раз принялся постукивать ногой о балконный пол. — И роль свою ты играешь на совесть.
(Красная ворона, кивая, уставилась в заснеженную даль.)
— Обаяние, прямо скажем, невелико, — заключила Аджайи, — зато стараешься.
— Ну и выдала! — поразилась красная ворона, глядя сверху вниз. — Старая кляча. Навоза кучу выдала! — Она снова отвернула клюв в сторону белой равнины. — Думаешь, только вам здесь невмоготу? А мне-то за что такое наказание — сидеть у вас над душой да еще выслушивать всякий бред? Сама не знаю, что меня тут держит. На жизнь я себе всегда заработаю.
Аджайи задумалась, глядя на птицу. Она размышляла, как бы смастерить хоть какую-нибудь пращу, чтобы прикончить красную ворону. Или это опасно? Не добавят ли за это новый срок? Даже нетерпеливые притопывания Квисса не возымели привычного действия. Когда красная ворона осыпала ее оскорблениями, Квисс исподтишка посмеивался; с какой же стати она будет торопиться, чтобы только ему угодить? Между
