стоящих фигур: это был мужчина, укутанный в шкуры, похожие на его собственное одеяние. На вид он был старше Квисса, изможденный и худой. Из-под меховой полы выходила трубка, опущенная в каменный сосуд рядом с табуретом.
Они прошли мимо.
Внимание Квисса привлекло едва различимое движение где-то вдалеке. Похоже, там ехал крошечный поезд — по узкоколейной железной дороге маленький локомотив тянул вагонетки — вроде, саморазгружающиеся. Определить расстояние было нелегко, но предположительно до поезда было метров четыреста; он выезжал из соседнего отсека замка и устремлялся в низкий зал, заполненный людьми и колоннами. Квиссу вспомнился точь-в-точь такой же поезд, который он когда-то видел — на кухне.
Оглядевшись, он попытался определить плотность расположения людей. Получалось примерно по одному человеку на десять квадратных метров. Не в силах оторвать взгляда, он смотрел на неподвижные фигуры и видел, что там их сотни, тысячи. Если на всем протяжении этого подернутого дымкой пространства они стоят одинаково плотно, то до того места, где пол смыкался с потолком, их умещалось, наверно...
— Это место не имеет названия, — издалека сказала красная ворона, хлопая крыльями где-то впереди. — Строго говоря, это часть замка. Можно сказать, подвалы. — Она хохотнула. — Насколько они обширны — не представляю. Мне доводилось летать во все стороны на десять тысяч взмахов, но стен я так и не увидела. Никаких различий тоже не заметила, разве что рельсов где густо, где пусто, а так всюду одно и то же. Людей тут — десятки миллионов, никак не меньше, и все засунули головы в дырки, словно в перевернутый аквариум.
Квисс не понял, что такое аквариум, но поспешил притвориться, будто не знает, чем заняты люди, просунувшие головы в потолок. Он хотел послушать, что скажет на этот счет ворона.
— У каждого на голове полукруглый стеклянный колпак, а над колпаком — кто-то живой, — ответила красная ворона. — И этот зверь переносит их мысли сквозь время. Каждый из этих людей находится внутри головы какого-то человека из прошлого.
— Понятно, — отозвался Квисс, надеясь обманут красную ворону притворным равнодушием. — Из прошлого, говоришь? — Он поскреб подбородок, все еще не веря своим глазам: он шел вперед, но не встречал никакой преграды, однако все время ожидал, что вот-вот натолкнется на экран проектора или на стену.
Красная ворона кувырнулась в воздухе и теперь летела к нему, только хвостом вперед, причем, судя по всему, с такой же легкостью, с какой могла бы лететь обычным манером или курить сигару.
— Еще не догадался? — В ее голосе звучала насмешка, а клюв и глаза по-прежнему ничего не выражали. Железные стяжки потолка отбрасывали тени на медленно хлопающие крылья.
— О чем я должен догадаться?
— Куда мы пришли. Где ты находишься. Как зовется это место.
— Подскажи, — попросил Квисс и остановился.
Крошечный поезд скрылся из виду, оставив позади себя лишь приглушенный стук колес по рельсам. Этот звук, как хор шепотов, заполнил собою весь зал.
— Х-м-м, — протянула ворона, — сдается мне, ты о нем и слыхом не слыхивал; уже во времена Терапевтических Войн эта память была утеряна... ну да ладно. Это, как ты, возможно, догадался, одна из планет. Называется она
Квисс кивнул. Что ж, это больше похоже на правду, чем то, что сказал ему тогда служка в незапертой комнате. Выдумал тоже — «Грязь»!
— Так зовется это место, здесь находится замок — на Земле, в преддверии конца планетарной жизни. Пройдет несколько сот миллионов лет — и Солнце, превратившись в красный гигант, поглотит все остальные планеты своей системы. Луна уже исчезла, вращение сошло на нет, и, насколько мне известно, на поверхности остался один лишь замок: все следы прежних цивилизаций и самой человеческой расы стерты миллионы лет назад или размолоты жерновами континентальных плит; а то, что осталось, — это твое наследие.
— Мое? — переспросил Квисс и оглянулся: теперь, когда стена подземелья оказалась на некотором отдалении, ее изгиб стал виден более явственно.
— Тебе предначертаны две судьбы, — сказала красная ворона. — Если пожелаешь, можешь присоединиться к числу этих людей, существовать, как они, в чьем-то чужом теле и грезить о прошлом, возвращаясь мыслями на миллиарды и миллиарды лет назад.
— Как же можно этого пожелать или не пожелать?
— Ты можешь этого пожелать, если пока еще не готов умереть. Ты можешь этого не пожелать, если обладаешь, как иногда говорят, цивилизованным сознанием. Понимаешь, все эти люди безуспешно пытались достичь того, над чем сейчас бьешься ты вместе со своей подругой — и тоже безуспешно: они пытались бежать. Каждый индивидуум из этих миллионов потерпел поражение. Каждый отказался от попыток найти ответ на загаданную им головоломку; если другие выбрали для себя забвение, то эти предпочли прожить отпущенный им срок паразитами, в чужом сознании, в забытые времена. Они пробавляются чужими ощущениями, они даже тешат себя мыслью, будто изменяют прошлое, они живут с иллюзией свободной воли и думают, что могут влиять на того, кто их принял. И все это ради того, чтобы оттянуть смерть, получить своего рода наркотик, уйти от реальности, не признать собственного поражения. Я слышала, кто- то говорил: это лучше, чем ничего, но... — Пернатое создание умолкло, сверля Квисса глазами- бусинами.
— Понимаю, — сказал он. — Только должен сказать, я не вижу здесь ничего страшного.
— Еще увидишь.
— Возможно, — согласился Квисс, старательно напуская на себя беспечный вид. — Я правильно понимаю: всех этих людей нужно кормить, поэтому-то здесь такие огромные кухни и поварам нет ни минуты покоя?
— Какой сообразительный! — с беззлобным сарказмом похвалила ворона. — Правильно, из кухни выезжают целые поезда, хоть и маленькие: они развозят похлебку и кашу по самым отдаленным закоулкам; случается, вагончики годами ездят неизвестно где, а иной раз и вовсе пропадают с концами. Хорошо, что неудачники довольствуются малым, ведь кухни еле-еле справляются с такой нагрузкой, да и то приходится хитрить с субъективным временем... Откуда я знаю, может, подземелье опоясывает планету целиком, и существование этих людей поддерживается благодаря замку; правда, поговаривают, будто есть и другие замки. Ну, как бы то ни было, всех, кого ты видишь, обеспечивает именно этот замок. Время от времени их головы высвобождают из отверстий, чтобы дать им миску похлебки или стакан воды; они принимают еду и питье с пустым взором, как в забытьи, а потом, словно зомби, возвращаются в свой мирок. Их испражнения увозят все те же поезда. — Красная ворона склонила голову набок и заговорила почти озадаченно: — Не кажется ли тебе, что это, как бы выразиться... пагубный путь? То же самое ожидает и тебя, любезный. Никому этого не миновать, а ведь многие были не чета тебе, старик. Не веришь — спроси у сенешаля, он подтвердит. Очень мало кому удается этого избежать. Практически никому.
— Но ты же сама сказала, — возразил Квисс, — это лучше, чем ничего.
— Быть паразитом? Доживать свой век внутри какой-то убогой биомашины времени? Не думаю. Даже ты достоин лучшего. Я тебя не обманываю, поверь. Истина и так достаточно ужасна. Не думай, что каждый такой зомби и впрямь оказывает воздействие на человека, в чей мозг он вселился. Сенешалю на руку делать вид, будто так оно и есть, будто свобода воли со временем только крепнет, будто эти люди предопределяют беспорядочные поползновения тех примитивных субъектов, от которых они неотделимы, — но это вздор. Может, звери вокруг дыр и создают такую иллюзию, однако мои собственные эксперименты однозначно указывают, что существует одна лишь видимость воздействия... да и можно ли найти более правдоподобное объяснение? Уверяю тебя: эти люди все равно что мертвецы. Они впали в сомнамбулическую смерть.
— Все равно это лучше, чем ничего, — упорствовал Квисс. — Определенно, это лучше.
Красная ворона молча сделала несколько ленивых взмахов крыльями; она парила впереди него, не отводя бесстрастно-внимательного взгляда, и, наконец, произнесла:
— В таком случае, воин, у тебя нет души. Описав вокруг него полукруг, она устремилась назад, к черной стене подземелья.
— Пора возвращаться, — сказала она. — Если захочешь, расспроси сенешаля. Он разгневается, но
