что с ней все в порядке, а токсикоз – обычное явление и исчезнет сам по себе к концу третьего месяца. После Машиных уверений, что, может, это и обычное явление, но сил никаких нет, врач полез в стол, извлек медицинский справочник, полистал его и велел продолжать прием витаминов и пить больше жидкости. С тем Маша и ушла.
Она и рада была бы пить больше жидкости, да даже, может, и ела бы что-нибудь, если бы удавалось. Но увы. Даже при одной мысли о том, что в квартире есть кухня, где готовится еда, начинались мучительные спазмы в желудке. Скоро у Маши не осталось сил на сколько-нибудь осмысленное существование, она лежала пластом, периодически только наклоняясь к тазику, который бессменно поселился под кроватью.
Так прошел третий месяц беременности, за ним четвертый. Облегчения не наступало. Эскулап отказывался предпринять что-либо, объясняя Маше, что все ее беды от того, что она злонамеренно не принимает витамины и пьет мало жидкости. На пятом месяце беременности Маша весила на семь килограммов меньше, чем до нее, из цветущей женщины превратившись в скелет, обтянутый бледно- зеленой кожей.
«Господи, – думала Маша, – как только меня муж еще терпит, я даже сама себе отвратительна».
Муж Саша, между тем, был на высоте. Поскольку Маша превратилась в лежачую больную, на него помимо основной работы свалились домашнее хозяйство и заботы об уже имеющемся ребенке. Саша, который был вечно погружен в какие-то свои вычисления, отчего производил на непосвященных впечатление слегка не от мира сего, начал бегать по магазинам и детским кружкам, освоил азы кулинарии (даже съедобные супы научился варить) и навыки больничной сиделки. А в промежутках между этой разнообразной деятельностью – и это потрясало Машу больше всего – он, присев на краешек кровати, убедительно рассказывал жене, или тому, что от нее осталось, как он ее любит и что все будет хорошо.
К середине пятого месяца беременности и третьего месяца нескончаемого кошмара Маша поняла, что больше так жить нельзя. Добравшись до врача, она села в его кабинете на стул и тихо, но решительно заявила, что скоро умрет, и если немедленно не будут предприняты решительные меры, то она уже никуда отсюда не уйдет, а будет ждать смерти прямо здесь. Если хочет, пусть вызывает полицию. Врач не рискнул связываться с полицией, злобно пробурчал что-то на своем загадочном языке, и дал направление в местный госпиталь.
Из госпиталя, где она провела сутки, Маша вернулась с двумя яркими впечатлениями.
Первым было то, что для решения проблемы токсикоза, от которого она за три месяца чуть не загнулась, потребовалось шесть часов и две капельницы физиологического раствора, то есть примерно два литра соленой воды. В Москве такую процедуру можно было проделать амбулаторно в районной поликлинике, не доводя беременную женщину до полусмерти.
Вторым впечатлением было посещение родильного отделения. Маша со своей капельницей лежала в крошечной палате напротив входа в вышеназванное отделение и имела возможность наблюдать за его жизнью. Больше всего обстановка родильного отделения напомнила ей Киевский вокзал в Москве.
Рождение ребенка – большое радостное событие. По этому поводу все родственники и друзья (а семьи на Востоке немалые) считают своим долгом навестить роженицу в больнице. Теперь, если учесть, что палата – на восемь человек, и вокруг каждой постели толпятся родные и близкие, включая детей и стариков, можно вообразить себе всю красоту картины.
На фоне впечатлений от увиденного Машины мечты о родах за границей как-то поблекли, а палата на четырех человек в московском роддоме, куда не пускают никаких близких, стала казаться ей просто чудом асептики и антисептики.
Будучи женщиной решительной, Маша вывод из всего произошедшего сделала единственный – рожать здесь она не будет, а поедет домой, причем чем скорей, тем лучше.
На то, чтобы убедить Сашу в правильности своего решения (несмотря ни на что, он был принципиально против разделения семьи), заказать билеты, собраться и все такое, ушло недели две. К концу первой недели токсикоз начал понемногу отвоевывать оставленные позиции, и о грядущем полете Маша думала с легким ужасом.
За два дня до отлета Маша проснулась среди ночи. Внутри нее что-то легонько трепетало, очень нежно, словно маленькая птичка в ладони. Биение было мимолетно, трепыхнулось – и замерло. По срокам ребенок имел право на первое шевеление, и Маша разбудила Сашу. «Слушай, – велела она ему. – Вроде бы зашевелился». Сонный Саша прижался ухом к животу, ничего не расслышал и снова заснул. Ребенок, судя по всему, тоже и больше никаких признаков жизни пока не проявлял.
Накануне вылета ее снова рвало по десять раз в день, и в самолет она предусмотрительно набрала с собой огромное количество пластиковых пакетов. Но они не понадобились. За всю дорогу Машу вырвало единственный раз – уже по приземлении, в аэропорту Шереметьево, и на этом токсикоз кончился, как отрезало.
Уже потом врач в женской консультации объяснила Маше, что токсикоз такой силы был, скорее всего, проявлением акклиматизации, незаметной для здорового человека. С этим оставалось только согласиться, тем более, что в глубине души Маша всегда считала беременность тяжелой болезнью.
Итак, Маша с пузом и сыном Коленькой стали жить после долгого перерыва в своей московской квартире. Квартира осталась Маше от бабушки как раз незадолго до Колиного рождения, в глазах всех знакомых став еще одним свидетельством невероятной Машкиной везучести: еще двадцати лет нету, а уже отдельная квартира.
Коля пошел в школу, и Маша наконец вздохнула с облегчением – не надо было больше отвечать за детское образование. Выяснилось кстати, что образован ребенок был ничуть не хуже регулярно учившихся сверстников (Маша страшно собой гордилась).
Стоял конец марта, но было холодно и полно снега. Маша, не видевшая нормальной зимы уже несколько лет, с удовольствием гуляла по утрам в небольшом скверике около дома, покупала себе в огромном количестве газеты и книжки на родном языке и наслаждалась звучавшей повсюду русской речью. Ей, после перерыва оказавшейся снова дома, нравилась даже привычная ругань продавцов в магазинах, тем более что продукты перестали быть дефицитом, покупка еды не была больше борьбой за выживание, были бы только деньги. Деньги были, даже на треть Сашкиной зарплаты в Москве можно было жить, ни в чем себе не отказывая.
Вообще в Москве Маше нравилось. Тут были родители, масса знакомых и друзей, по всем она успела соскучиться. Колька был пристроен – когда не в школе, то ездил по бабушкам, поэтому проблемы свободного времени не возникало. Чувствовала она себя прекрасно, как и не лежала в лежку четыре месяца. Наоборот, была настолько бодрой, что тихое домашнее существование казалось ей тесно, и Маша стала искать, куда бы направить энергию.
Вопрос – о, вечное везение – решился неожиданно быстро и сам собой. Среди многих визитов Маша зашла навестить свою бывшую работу, где была встречена с распростертыми объятьями. Ей там не только по-человечески обрадовались, но вдруг предложили поработать – издательство стало частным предприятием, заказов было полно, а Маша по старой памяти считалась хорошим редактором. Но, несмотря на заманчивость предложения, ходить каждый день в офис показалось ей утомительным, и Маша ограничилась надомной вычиткой и правкой подстрочников. За это платили деньги, правда, очень небольшие, на жизнь их количество никак не влияло, просто было ужасно приятно наконец снова почувствовать себя полноправным членом общества, приносящим в дом получку.
Словом, жизнь была прекрасна и удивительна. Омрачало ее только отсутствие мужа. Маша, уезжая вопреки Сашиным уговорам, где-то в глубине души даже немного радовалась предстоящей разлуке, полагая, что будет только полезно, если Сашка немного отдохнет от вида полудохлой жены, да и вообще она не представляла себе, что ей будет так его не хватать. Не то чтобы они никогда не расставались за прошедшие годы, периодически то Саша ездил в короткие командировки, то Маша выбиралась с Колькой в Москву навестить родителей на месяц-другой, но эти разлуки были легкими, только украшающими семейное бытие.
Сейчас все было по-другому. То ли из-за того, что Сашка ухаживал за ней все последние месяцы, как за малым ребенком, то ли беременность сказывалась таким неожиданным образом, но Маша жутко скучала по мужу. Иногда, особенно вечерами, когда сын засыпал у себя в комнате и Маша оставалась сама с собой, просто плакать хотелось от одиночества, так было себя жалко, беременную, неприкаянную. Днем такое
