существующих в ближайшем доступе и начинала читать, благо книжка-то у меня была при себе постоянно. А часто даже и не одна.
Читать, читать и читать. Жить в постороннем, вымышленном мире, наполненном чужими ненастоящими страстями, испытывать чужие приключения — что может быть лучше? Ко мне же постоянно приставали, заставляли делать то одно, то другое, куда-то бежать, чего-то созидать — да провалились бы они все! И как только я доросла до того состояния, что смогла громко и вслух им всем об этом сказать — так немедленно это самое и сделала.
Получилось очень неплохо. Все они и в самом деле отстали, не сразу, конечно, а постепенно, но тем не менее. И как-то, подняв глаза от очередной книги, я обнаружила себя, двадцатичетырехлетнюю, совершенно одну в крошечной квартирке где-то у черта на рогах, два автобуса до конечной метро, с дипломом вечернего педагогического института, пустым кошельком и кучей прочитанных книжек, лежащих горками на полу. Да, и ходить между ними нужно было достаточно аккуратно, потому что иначе книжные бастионы, едва задетые, немедленно рушились.
Кстати, примерно тогда же я осознала, что, пожалуй, прочитала примерно все, что хотела бы прочитать. Очень возможно, именно это и было причиной того, что я наконец посмотрела на свою жизнь более-менее ясными глазами. Нет, поймите меня правильно, это не означает, что отныне я должна была перестать читать совсем, вовсе нет, до этого было очень и очень далеко, но как бы… Как сказал однажды древний арабский халиф Омар, отдавая приказ о сожжении великой Каирской библиотеки: «Если содержание этих книг совпадает с Кораном, то они бесполезны, если же отличается — они вредны». Вот так примерно и я. Я прочла то, что мне было внутренне необходимо, и каждая новая книга, ложащаяся в эту груду, была… В общем, ей нужно было обладать очень и очень многим, чтобы я признала ее хотя бы полезной, а такие, увы, попадались уже крайне редко. Если попадались вообще.
Ну и что? Другой кто, может, впал бы немедленно в омут трагического отчаяния, раскаялся и начал новую жизнь, а я подумала немного, протерла глаза, огляделась вокруг — и нашла себе дело по душе. Я стала корректором. Знаете, как нужны хорошие корректоры? Просто всем нужны, даже такие, как я, не в штате, а на фрилансе. Денег, конечно, не очень много, но мне хватало, тем более что покупать книжки больше было не надо, потому что они сами приходили ко мне, только успевай уворачиваться. Ну не совсем, конечно, сами, все-таки по издательствам мне приходилось кататься, не без того, компьютера у меня никакого, естественно, не было, но, поскольку в метро тоже можно отлично читать, все было не так уж и страшно.
Собственно, та история, которую я пытаюсь тут вспомнить — ну, та, с которой, как я считаю, все началось, — не имеет никакого отношения ни к метро, ни к автобусу. Просто вся моя тогдашняя жизнь почему-то неизбежно ассоциируется именно с ненужной беготней за автобусом по зимней слякоти, хотя, как я уже говорила, резких движений я не любила никогда.
А началось все с того, что я вышла из очередного издательства, пытаясь на ходу запихнуть в рюкзак здоровенную пачку рукописей — работу на очередные три дня. Пачка была тяжелой и неудобной, я прижимала ее локтем, чертов рюкзак никак не открывался, листы под мышкой начали угрожающе расползаться, ронять все это дело в грязь мне совсем не хотелось — и я остановилась, прижавшись к двери издательского подъезда, чтобы привести свое хозяйство в порядок. Тут я ее и увидела.
Изящная такая дамочка в пушистой шубе. Из тех, при одном взгляде на которых так и просится на язык какое-нибудь дурацкое современное определение типа «упакованная». Шуба, сумка, сапоги на шпильках, блестящие ногти, одним словом — жизнь удалась.
Только у этой конкретно дамочки она, похоже, не слишком-то удалась, по крайней мере в данный момент. Потому что дамочка плакала. Вот так стояла у издательского подъезда лицом к стене и плакала, как ребенок, со всхлипами, и терла глаза рукой с маникюром, и вообще. Необычная, согласитесь, картина. Я даже про свои рукописи забыла от неожиданности.
Заметив, что я застыла рядом и пялюсь на нее, как овца, дамочка неловко улыбнулась сквозь слезы и махнула мне легонько рукой, дескать, ничего страшного, не обращайте внимания. Я послушно отвернулась — потому что, ну на самом-то деле, и действительно нехорошо так — и снова начала возиться со своим барахлом, и тут она почему-то меня окликнула.
— Простите, пожалуйста, — робко позвала она таким жалобным, полным слез голосом. — Это ведь у вас рукописи, да?
— Угу, — кивнула я, продолжая сражаться с застежкой рюкзака.
— Значит, вы из издательства идете?
— Ну да. — Рюкзак наконец распахнулся, и я ловко переправила в него первую пачку из-под мышки.
— Они вам тоже отказали? — спросила дамочка, и в ее голосе прозвучала некая странная надежда.
Но мне было не до того, чтобы вникать в посторонние голосовые оттенки.
— Да нет, почему отказали? Наоборот — вон сколько насовали работы. Дня три головы не подымать.
— А вы… Вы, значит, там работаете, в издательстве?
Странный этот разговор, похоже, грозил затянуться, а я уже справилась с рюкзаком, и меня ничто не удерживало на этом месте. Но было в ее голосе что-то такое, что я не смогла так вот сразу уйти и зачем-то стала ей отвечать.
— Нет, я там не работаю, но я делаю для них определенные вещи. Я корректор, и они мне дают рукописи вычитывать.
— Значит, вы все-таки читаете рукописи? — С этими словами странная дамочка сделала ко мне шаг и вцепилась в рукав своими ногтями.
— Ну да, а что тут такого?
— Вы их все-все на самом деле читаете?
Тут я начала понимать, в чем штука. Похоже, дамочка была автором. И, похоже, ей в этом издательстве только что показали от ворот поворот. Отсюда и слезы, и нездоровый интерес к печатному слову. Это надо же, как меня угораздило влипнуть. Надо отцепиться от нее как-нибудь и уходить отсюда подобру-поздорову. Среди авторов всякие встречаются, это известно всем, кто имеет хоть какое-то отношение к процессу. Надо же, а с виду ведь и не скажешь, такая приличная дамочка.
Мои подозрения оправдались. Дамочка и впрямь написала книгу, и ее действительно только что отправили из нашего издательства. Причем дамочка, как и все отклоненные авторы, была насмерть уверена, что ее прекрасный текст никто даже не удосужился в руки взять, не говоря уж прочесть, потому что все норовят печатать только своих, а она пришла с улицы, и вот поэтому…
— Да я-то что могу сделать? — досадливо спросила я, пытаясь отцепить свой рукав от ее маникюра. — Отказали так отказали. В другое издательство сходите.
— Я не хочу в другое, — капризно заявила она. — Моя книга по тематике подходит именно этому издательству, оно хорошее. И я им подхожу, это точно. Мне только надо чуть-чуть помочь.
— Ну так поговорите с ними еще раз.
— Это бесполезно. Я уже пыталась. Даже не слушают.
И правильно делают, между прочим. Я вот начала, как дура, и что теперь? Уже минут десять спастись не могу. Что ей надо-то от меня, господи?
Но это как раз скоро выяснилось.
Оказалось, дамочка хотела, чтобы я прочла ее рукопись. Потому что, как только я ее прочту, я сразу пойму, с каким гениальным текстом имею дело, и тогда, как свой человек, скажу об этом в издательстве, а меня они послушают, и все для всех будет хорошо ныне, присно и так далее.
Я совершенно не рвалась читать какой-то посторонний бред, да еще за бесплатно, не говоря уж о том, что если бы я приперла его в издательство, мое дальнейшее сотрудничество с ними оказалось бы под некоторой угрозой. Оно, конечно, и черт бы с ними, издательств нынче как грязи, а хороший корректор на вес золота, но все равно. Был бы хоть повод, а то. И тащить эту лишнюю рукопись тяжело, и вообще. А главное — с какого перепугу?
Все это я попыталась, конечно, ей высказать, но это было практически бесполезно. Она вцепилась в меня, как клещ, она всхлипывала и улыбалась, она предлагала отвезти меня на своей машине куда угодно. В
