родной территории, а уже весь багаж был погружен, и Олег услужливо открывал передо мной дверцу. «Ладно, не пропаду», – решила я, садясь.
Меня довезли до галереи, помогли выгрузить все картины и отпустили в лучшем виде, очередной раз рассыпавшись в благодарностях. Деньги Олег отдал мне наличными, а от официального оформления продажи отказался, заверив меня, что клиенту это не важно. Единственное, о чем он меня попросил – отдать ему листы с описанием этих картин из коллекции. Но отдавать нумерованные листы, нарушая порядок бумаг, я решительно не захотела. Тогда он попросил сделать хотя бы ксерокс с описания этих двух картин, что я тут же и произвела. На этом наше общение с господином Белоподольским, специалистом по вопросам искусства, оказалось завершенным. Я вернулась к своей обычной суетной светско-торговой жизни и, признаться, довольно быстро забыла об этом эпизоде.
В конце февраля в ЦДХ проходил очередной антикварный салон. Я пришла туда в самый первый день работы, когда простых посетителей еще мало, а экспозицию изучают в основном свои, такие же интересанты, как я. Не то, что я всерьез рассчитывала найти там что-то для себя, в смысле, для галереи, но всегда интересно посмотреть на достижения коллег.
Я пробродила по выставке около часа, и в глазах у меня начинало слегка рябить от изящных безделушек, драгоценностей в старинных оправах и мебели на выгнутых ножках. Картин было немного, впрочем, на антикварных салонах их много и не бывает. Я встретила нескольких знакомых, поболтала о том-о сем, и уже почти собралась уходить, когда увидела на стенде крупного антикварного магазина еще несколько картин. На автомате я подошла поближе – посмотреть, и среди прочего увидала знакомую вещь.
Это была моя картина. Ну, не моя конечно, но лично мной купленная, а потом проданная еще тогда, в Копенгагене. Та самая, из коллекции, по которой так убивался знаток искусства Олег Белоподольский. Сперва я как-то глупо обрадовалась, точно встретив старого знакомого, и только потом удивилась, вспомнив, что он вымаливал ее у меня для злобного клиента. Недолго, однако, клиент наслаждался трофеем. Хотя – мне-то какая разница, я свое заработала. Кстати, интересно, за сколько они тут ее продают?
Я зашла на территорию стенда и небрежно спросила у девушки-продавца, указывая на картину:
– А вон тот пейзажик почем у вас?
Девушка как-то слегка дернулась, пробормотала: «Минуточку, пожалуйста», и скрылась за ширмой ар- нуво, которая отгораживала от посетителей внутреннюю часть стенда. Через секунду она появилась оттуда в компании вальяжного господина с бородкой, очевидно, владельца.
– Вот, – указала она на меня. – Дама картиной интересуется.
Немного удивленная всей этой возней, я, тем не менее, снова задала свой вопрос, адресуясь уже к господину.
– Сколько у вас стоит эта картина?
– Эта? – как-то с придыханием переспросил господин. – А вы в качестве кого интересуетесь?
Что за чертовня? Что за театр они мне тут устраивают?
Я извлекла из сумки визитку и протянула ее вальяжному мужику.
– Будем знакомы, коллега. Меня зовут Елизавета Новинская, галерея «Новины».
Мужик, не моргнув глазом, тоже извлек визитку откуда-то из кармана.
– Очень приятно. Иван Демидов. Проходите, коллега, присядем.
Мы действительно сели тут же, не заходя за ширму, за старинного вида стол. Я в изумлении пялилась на происходящее.
– Честно говоря, Иван, – я глянула на визитку. – Павлович, я как-то слегка не понимаю, что происходит. Я просто хотела узнать цену, потому что эта картина мне... Скажем так, немного знакома.
Он засмеялся мне в ответ бархатным смехом.
– Ну, я бы удивился, коллега, если бы вы ее не узнали. Но просто, видите ли... Вы же понимаете, что просто так тут разговора быть не может. Честно говоря, если у вас нет для нее серьезного клиента, а вы интересуетесь в общем плане, то, я боюсь, наша беседа окажется беспредметной.
Я вообще перестала что-либо понимать. Кто из нас двоих сумасшедший?
– Иван Павлович, дорогой. Вы меня прямо пугаете. Ну, давайте будем считать, что я справляюсь о цене просто из дамского интереса. Так сколько же у вас стоит эта картина?
Он, слегка прищуришись, посмотрел мне прямо в глаза.
– Ну, скажем так, в расчете на любопытство, девятьсот тысяч.
– Чего? – ахнула я.
– Не рублей, естественно. Будем так считать, условных единиц. А уж каких конкретно, решится в более конкретной беседе.
– Не может быть! – я никак не могла прийти в себя.
– Ну почему же? – забулькал Иван Павлович. – на передвижников сейчас большой спрос, он только растет и еще будет расти. А такая прекрасная работа Саврасова не может стоить меньше. Я понимаю, что цена подскочила быстро, но ничего не поделаешь, рынок есть рынок. Конечно, – с ударением произнес он, – если вы придете прямо со своим интересом, мы сможем немного договориться, но в целом...
– Могу я посмотреть аттрибутировку на эту картину? – хрипло спросила я пересохшими губами. Здесь происходило что-то совершенно бредовое, такое, чего просто не может быть.
– Провенанс? Таня, принеси провенанс на Саврасова, – велел Демидов девушке. Та метнулась за ширму. – Но вы не беспокойтесь, картина чистейшая, с экспертным заключением, все, как положено. У нас серьезная фирма.
Девушка Таня появилась из-за ширмы с папочкой, наклонилась и прошептала что-то Демидову на ухо.
– Ах, да, – обратился он ко мне. – Легенды-то мы пока не подвезли. Первый день, знаете, суета. Но вот копия экспертного заключения, можете ознакомиться.
Как во сне, я раскрыла папку. На листочках с шапкой Грабаревского центра действительно было настоящее экспертное заключение. Техника... Краски... Холст... Временные рамки... Кракелюр, характерные черты, подпись, Саврасов. Все так. Внизу стояли оттиск печати и подпись эксперта: Кацаруба Г.П.
Совершенно убитая, я закрыла папку, положила ее на стол и поднялась.
– Благодарю, Иван Павлович. Очень интересно. Я... Я подумаю. До свидания.
Я не помню, как спустилась в гардероб, как оказалась на улице. Мне хотелось выть, рыдать и биться головой о стену. Идиотка! Нет, хуже. Раздолбайка! Раз... Даже слов таких трудно найти! Держать в руках картину миллионной цены и своими руками отдать ее задаром, да еще радоваться удачной сделке! Не узнать, прошляпить Саврасова! Да если бы я... Да ведь... Это можно было бы вообще... И главное, никто не виноват, все сама, сама! Зачем, зачем я не послушалась своей интуиции? Ведь не хотела же иметь с ним никакого дела, ведь с самого начала не понравился мне этот Белоподольский. Мерзкий трансвестит! Как я могла так облажаться!
Шатаясь, я побрела по Крымскому мосту. Внизу вяло перекатывалась грязно-серыми волнами Москва- река. Прямо хоть утопиться! Взять вот и прыгнуть через перила. Лю-уди! Я идиотка! И нельзя, нельзя мне вообще было в это лезть. Какой из меня, к чертям, знаток искусства? Так прошляпить, так...
Возле метро «Парк Культуры» меня слегка отпустило. Я перестала внутренне завывать и начала снова обретать способность к соображению. Интересно, можно ли что-нибудь с этим сделать? Как-то попытаться восстановить свои права? Продажу мы не оформляли, тут ничего не докажешь. А что у меня есть? У меня есть описание коллекции, и в нем осталось описание этой картины. И договор на покупку от копенгагенского гнома... Наверное, этого мало, но можно попытаться...
Я выскочила на проезжую часть и отчаянно замахала руками, останавливая машину. Скорей, в галерею. Мы еще повоюем!
Из этого, конечно, ничего не вышло. Когда я, держа в руках описание проклятой картины (художник Иогансен, зимний пейзаж, 1897 год) дозвонилась, пылая гневом, со своими праведными, но плохо сформулированными претензиями до господина Белоподольского, он не рассмеялся мне в лицо только потому, что мы разговаривали по телефону.
Ну в самом деле, смешно. Какая картина, какой Саврасов? Кто это может доказать? Он вообще не понимает, о чем идет речь, а если я, как владелец галереи, не могу узнать среди купленных мной картин
