— Не знаю. Никогда не думал об этом.
— Ваше имя, напечатанное в газете крупным шрифтом. Попробуйте представить.
— Думаю, было бы приятно, — произносит он наконец. — Его увидели бы мои друзья в кафе…
— Вы бы оказались в центре внимания.
— Лишь бы только оно не было связано с каким-нибудь бесчестным поступком.
— Разумеется.
— Да, думаю, мне было бы приятно. Ведь в таком возрасте у меня уже почти не осталось никаких желаний. Имя в газете… Я и в самом деле никогда не думал об этом. А вы случайно не журналист, а?
— Я уже сказал вам, какая у меня профессия.
Издали доносится гудок поезда.
— Идет, — говорит Ангели.
— Точно по расписанию, — замечаю я. И добавляю: — Или, может быть, вам хотелось бы провести пресс-конференцию?
— Пресс-конференцию? Мне?
— Перед друзьями в кафе или в каком-нибудь другом обществе.
— Но я не умею говорить на публике. И потом что я могу сказать?
— Вы были на фронте?
— Да, в Первую мировую.
— И могли бы поделиться своими воспоминаниями о войне?
— Воспоминания-то у меня есть, я могу… Однако предпочитаю только имя в газете. — Он весело смеется. — А вы и в самом деле любопытный тип. Но вы еще не сказали, как вас зовут.
Жестом предлагаю ему помолчать и прислушаться. Шум поезда быстро приближается.
— Это скорый, — поясняю я.
Наконец во мгле возникают огни локомотива. Они еще далеко.
— Красиво, — говорит старик.
— Когда вижу, как проходит поезд, мне всегда хочется оказаться в нем, — говорю я, пристально глядя на приближающиеся огни. — Лучше имя в газете. Я понял.
Вокруг никого нет. Мы смотрим на поезд, склонившись над парапетом. Для меня это сущий пустяк — подхватить Ортензио Ангели, ведь он очень легок, и сбросить его вниз как раз в тот момент, когда приближается состав.
Старик приглушенно вскрикивает. Потом снизу доносится долгий скрежет тормозов локомотива.
Курсор остановился. Мозг, который написал все это, несомненно принадлежал Memow. Более чем человеческий интеллект, который, к сожалению, не волен был распоряжаться собой.
Рассказ Memow завершился, но Аликино не почувствовал себя причастным к нему и потому не сразу припомнил, чем тогда закончилась эта история.
Одна местная газета напечатала сообщение о происшествии. Из него следовало, что несчастный старик покончил с собой, бросившись с моста под поезд, от одиночества. Ну да, иначе отчего же еще он мог это сделать? Всего несколько строк на последней странице и даже без упоминания имени старика в набранном мелким шрифтом заголовке. Аликино с раздражением отшвырнул газету.
Зачем он убил Ортензио Ангели? Может, ради желания хотя бы раз испытать волнение от сознания, что он действительно является неким раздатчиком смерти? А может, все это произошло неожиданно для него самого, как бы в продолжение лжи, которую он нагромоздил. Впрочем, точный ответ не имел никакого значения: Ортензио Ангели все равно вскоре умер бы. И может, это судьба определила ему смерть именно от руки Аликино.
Понимая, что интеллект Memow вновь угас, Аликино задал провокационный вопрос:
Если рассчитываете на шантаж, ошибаетесь.
Нам нет нужды шантажировать Вас, мистер Маскаро. «Ай-Эс-Ти» занимается только информацией. Мы хотели лишь предвосхитить одно ваше возражение.
Какое возражение?
Что вы не способны убить человека.
В Риме я должен кого-то убить?
Только если в этом возникнет крайняя необходимость.
Кто определит эту необходимость?
Вы сами, мистер Маскаро, когда станете завершать эту историю, столь хорошо рассказанную нашим компьютером.
Не знаю, действительно ли правдива эта история и насколько.
Все, что написано компьютером, истинно. Нет ничего правдивее того, что написано. Вы должны были бы уже давно уразуметь это.
Другой Аликино Маскаро действительно существовал?
Точно так же, как существуете вы, мистер Маскаро.
Есть многое на свете, что не подвластно нашему уму. И это вовсе не короткая сентенция дня.
Это Шекспир. И в самом деле, гораздо чаще, чем можно поверить, стержень жизни человека в каком-то месте вдруг раздваивается, словно буква «у», на две ветки. Какое-то время они еще произрастают вместе, потом одна из ветвей, та, что получает меньше соков из почвы и меньше солнечного света, засыхает и отмирает. Остается другая ветвь, одинокая, как и тот первоначальный стержень, из которого она произросла.
«Может быть, — подумал Аликино, — особые должники — это и есть те ветви, которые отмирают».
Мой двойник, мое alter ego, не знаю, как назвать его, исчез. Его ищут. Появляюсь я, и как я объясняю свое отсутствие?
Ему показалось, будто он услышал иронический смех. Но это было, несомненно, следствие нервного напряжения и усталости. Тем более что в помещении, кроме него, не было ни души.
Компьютер вновь принялся писать:
Вы забываете, что сегодня вечер 11 октября, и ОД Маскаро Аликино исчезнет ночью с 23-го на 24 октября. У вас вполне достаточно времени, чтобы привести в порядок ваши дела и прибыть в Рим 24 октября. Никто не поинтересуется, где вы провели ночь.
Встречу Пульези, что тогда?
Вы не встретите его.
Почему?
Узнаете в Риме.
Кто убил трансвестита в «Би-Эй-Ву»?
Это не представляет для нас никакого интереса. Не касается вас.
Кто убил Давида Каресяна?
Ответ последовал не сразу:
Адонис. Но больше ничего не могу сказать. Вы прибудете в Рим в тот момент, когда Адонис прилетит сюда. Ваши самолеты разминутся в воздухе.
Я понял. У него уже горит земля под ногами. Я должен заменить Адониса.
Очень ненадолго. Остальные инструкции вы получите в «Ай-Эс-Ти» в Риме.
И потом буду свободен.
«Ай-Эс-Ти» — серьезная организация, и вы это хорошо знаете, мистер Маскаро.
Было девять часов вечера, когда Аликино поднялся из-за стола, чтобы погасить свет в своем офисе. Он даже не попытался соединиться с Memow. Он попрощался с ним, слегка коснувшись губами его гладкой и холодной поверхности.
