более мрачные. К Анкизи между тем снова вернулась его восторженная болтливость.
— Думаю, вы не преминули воспользоваться своим пребыванием в Риме, чтобы посетить все места, где бывал Байрон… Убежден, что вы приберегаете какой-то сюрприз, о котором мы узнаем только на лекции. Какое-нибудь потрясающее открытие, основанное на второй, пока только вам известной части дневника Байрона.
— Думаю, уже не только мне. По правде говоря…
На лице Анкизи отразилось крайнее удивление. Эдвард продолжал:
— У меня украли сумку, в которой находились микрофильмы с этой неизданной частью.
— Украли здесь, в Риме? — Князь пожал плечами. — Она, несомненно, найдется.
Теперь удивился Эдвард:
— Почему вы так уверены?
— Когда воры поймут, что в этой сумке для них нет ничего интересного, они найдут способ вернуть ее вам. — Он усмехнулся. — Римские воры — очень вежливая публика.
Они шли мимо окон, забранных массивными решетками.
— Надеюсь, что вы окажетесь правы, — сказал Эдвард. — Где мы сейчас находимся?
— Эти окна выходят во двор. Мы, как я уже сказал, в самой старой части дворца. Остальное было перестроено в восемнадцатом веке.
Они остановились у окна. Может быть, того самого, за которым Эдвард видел бредущую со свечой Лючию.
— Мне рассказывали о легенде, связанной с дворцом Анкизи.
— Таких легенд множество, и у каждого патрицианского палаццо своя, — небрежно заметил князь. — Это, можно сказать, обязательное условие. — Он улыбнулся и повлек Эдварда за собой дальше.
— А у вас — это органная музыка и призрак женщины, который бродит ночью по этим комнатам?
— Могу заверить, что я никогда не видел ничего подобного. К счастью… Иначе я был бы уже мертв.
— Да. Легенда гласит, что тот, кто увидит этого призрака, умирает в течение месяца.
Анкизи поднял брови:
— Любезнейший мистер Форстер, до лекции осталось несколько дней, а ваша жизнь слишком ценна. Собственно, мы почти пришли.
И действительно, они оказались в старинной, заброшенной пинакотеке. На стенах видны были разной величины темные прямоугольники: следы множества висевших тут в свое время картин.
— Вот единственные настоящие призраки в этом палаццо. Призраки картин, — с сожалением заметил Анкизи, — картин, которые висели здесь и которых больше нет. Тут находились наименее значимые произведения из моей коллекции, и я согласился продать их. Все они будут выставлены на аукцион в антикварном салоне на площади дель Пополо.
Эдвард помнил это место. Он знал, что картины будут продаваться именно там.
— Когда это произойдет?
— Сегодня вечером, после шести. Но это не бог весть что. Произведения некоторых маньеристов прошлого века — Пирани, Галлинари, Спина, Тальяферри…
Говоря это, Анкизи касался ладонью темных следов. Потом указал Эдварду и на то место, где висело полотно Тальяферри.
— Здесь висела картина Тальяферри?
— Да. «Архитектурная фантазия на римские темы».
— Я знаком с неким полковником Тальяферри, — осторожно заметил Эдвард. — Коллекционером старинных часов.
— А, тот старик с виа Маргутта! — Анкизи сочувственно вздохнул. — Бедняга, он очень болен. Вчера его отправили в клинику Амати. Похоже, ему недолго осталось жить.
Больница Амати на виа Номентана утопала в зелени. И яркая зелень, и сияние дня смягчали ощущение беды, идущее от старого, с облупленными стенами здания. Сейчас оно казалось обителью покоя.
Монахиня, дежурившая у входа, объяснила, куда нужно пройти, и Эдвард направился по длинному коридору. Он уже хотел было войти в палату, как дверь открылась, и ему навстречу вышла сестра милосердия.
— Здесь лежит полковник Тальяферри?
Женщина прикрыла за собой дверь.
— Здесь. Мне очень жаль, но к нему нельзя.
— Как он себя чувствует?
— Он очень слаб. Но доктор говорит, что все обойдется. Приходите завтра. Думаю, тогда вы сможете его повидать.
Она удалилась. Эдвард услышал, что кто-то зовет его:
— Профессор Форстер!
Из небольшого холла в конце коридора навстречу Эдварду шла девушка. Он вспомнил, что где-то уже встречал ее.
— Вы не узнаете меня? Я — Джулиана, племянница полковника. — Неловкая, смущенная, она по- прежнему оставляла впечатление гадкого утенка.
— Да-да, конечно…
Девушка начала что-то искать в сумочке.
— Дядя просил меня передать вам это… — И она достала массивный ржавый ключ. — Я звонила вам в гостиницу, но не застала.
Эдвард с недоумением посмотрел на ключ.
— Что это?
— Ключ от тринадцатой квартиры. На виа Маргутта.
Он попытался расспросить Джулиану, что бы это значило и почему ее дядя захотел передать ему этот ключ, но та путалась в объяснениях, так ничего толком и не сказав.
Эдвард поспешно покинул клинику и, сев в «ягуар», помчался на виа Маргутта.
А его место на парковке тотчас заняла другая машина, поскромнее. Из нее вышел Лестер Салливан. Сняв шоферские перчатки и бросив их на сиденье, он направился в клинику. Выражение его лица, скрытого большими солнцезащитными очками, разобрать было невозможно.
Эдвард проехал по улице Двадцатого Сентября, свернул к площади Барберини. Рим цвел, шумел, сиял, жил своей повседневной жизнью. Люди спешили по делам, сидели на улицах за столиками кафе… Но Эдварду казалось теперь, что все это — декорации, за которыми, невидимое обычному глазу, разворачивается настоящее действие.
Он выехал на виа Систина и скоро притормозил у дома 53 В по виа Маргутта. Сердце его бешено колотилось, когда тяжелый ключ со скрипом поворачивался в замке квартиры номер тринадцать.
Дверь подалась со звуком, похожим на стон. Эдвард остановился на пороге, осматриваясь. В темном помещении стоял резкий запах сырости и пыли, скопившейся за многие десятилетия. Щелкнув зажигалкой, он подошел к окну. Закрытые ставни были изъедены жучком. Эдвард попытался поднять державшую их перекладину, однако при первом же его усилии ставни рухнули.
Солнечный свет залил комнату. Запустение, царившее в ней, наводило тоску. Обои свисали со стен кусками. На гвоздях болтались гипсовые античные маски с перекошенными ртами. Их пустые глазницы во множестве уставились на непрошеного гостя. Щербатый пол был усеян мусором и битым стеклом. Осторожно ступая, Эдвард двинулся в глубь квартиры по длинному коридору, в который выходили двери нескольких небольших, похожих на кельи комнат.
В торце коридора оказалась еще одна дверь. Эдвард, прислушавшись, слегка надавил на нее, и она тут же с грохотом упала, подняв с пола тучу пыли. Эдвард закашлялся.
Теперь он оказался в очень большой комнате. Она была значительно светлее других, потому что солнце проникало сюда не только через запыленные окна, но и сквозь довольно грязный стеклянный купол в потолке.
Эдвард понял, что находится в мастерской художника. Точнее, в том месте, где когда-то находилась
