конфиденциальное. Он пьет?
— Нет. Тут проблем никаких. Но один порок у него и вправду имеется: он постоянно бегает за юбками и, поскольку красивым его не назовешь, относит все жалованье девкам и шлюхам самого низкого пошиба с улиц Пют-и-Мюз или Граткюль и Тирви.[25]
Луи почти не колебался. Пьяницу привлекать нельзя, а этот недостаток серьезных последствий не имеет.
— Я доверяю твоему выбору. Этот человек сейчас в Шатле?
— Да, стоит на страже в галерее. Сейчас за ним схожу.
Через мгновение Гастон вернулся с лучником в красных штанах и голубом камзоле, расшитом лилиями и украшенном золотыми галунами, с портупеей в серебряных звездочках. Луи узнал его: действительно, он не раз попадался ему на глаза в Шатле.
Худосочный и приземистый, сухой как виноградная лоза, с жидкими седеющими волосами, Ла Гут служил дозорным лучником уже десять лет. Хотя силой он не отличался, Гастон ставил его выше всех других своих людей, ибо ему была присуща не только верность, но также сметливость и проницательность, скрывавшиеся за невзрачным обликом.
Заметно робевший лучник остался в дверях, а Гастон, вернувшись к своему письменному столу, торжественно провозгласил:
— Ла Гут, вы уже встречались с моим другом Луи Фронсаком, маркизом де Вивон и кавалером ордена Святого Михаила. Мсье Ле Телье только что поручил ему ответственное задание. Как и я, вы находитесь отныне в его распоряжении.
— Мсье маркиз, — поклонился Ла Гут, одновременно польщенный, встревоженный и заинтересованный.
— Можешь доверять ему, как мне, — обратившись к Луи, торжественно сказал Гастон. — Объясни, что ты от него хочешь. Ла Гут — могила, все сказанное тобой останется здесь.
— Я верю вам, Ла Гут. Знайте — речь идет о деле чрезвычайной важности. Ни с кем об этом говорить нельзя. Смерть будет слишком мягкой карой для того, кто окажется изменником или просто болтуном. В расследовании нас всего четверо: комиссар и я, а также мой телохранитель Гофреди.
Ла Гут быстро взглянул на человека весьма устрашающего обличья, который машинально теребил кинжал, висевший на перевязи прямо над шпагой. Гофреди же метнул на лучника грозный взгляд, но затем одарил мимолетной заговорщицкой улыбкой.
— Сегодня днем каждый из нас будет следить за определенным человеком, — продолжал Луи. — Я покажу вам наших подопечных. Один из них, возможно, украл важное послание из шифровальной службы мсье Россиньоля. Этот тип может быть связан с сетью испанских шпионов или какой-то другой страны. На время слежки вы сбросите форму и оденетесь попроще. Главное, старайтесь, чтобы вас не заметили. Вы отметите все, что сделает ваш подозреваемый. Особенно если он вступит с кем-то в долгий разговор или же передаст кому-либо документы.
Он умолк и вопросительно взглянул на лучника, ожидая его вопросов.
— Я понял вас, мсье маркиз. Мне уже доводилось делать нечто подобное. Можете рассчитывать на меня… Если я замечу, что мой человек передает кому-то депешу, мне следует вмешаться или просто составить рапорт?
— Никакого вмешательства. Вы полицейский и сами решите, стоит ли следить за тем, кто возьмет свиток. Но будьте внимательны, это может быть просто устное сообщение. По правде говоря, мы хотим, прежде всего, установить, кто из четырех шифровальщиков — Иуда. Письмо или информация, которую он передаст, значения не имеет, это приманка.
— Я сделаю все возможное, мсье маркиз, — кивнул лучник. Тут Луи повернулся к Гастону.
— Вот за какими четырьмя людьми мы будем следить. Во-первых, это Шарль Мансье, весьма элегантный, на вид лет сорока, родственник мсье Россиньоля. Априори подозрений не вызывает. Затем у нас есть Гийом Шантлу, очень высокий и худой, на лице следы оспы. Он родственник Сюлле де Нуайе.
— Родственник Иезуита Галоша![26] — иронически заметил Тийи. — Вероятно, он и есть твой шпион. Сюлле всегда занимал происпанскую позицию в Военном министерстве.
— Конечно, но ты забываешь о его репутации верного слуги королевства, о неустанной защите интересов страны и ревностном национализме. Кстати, Россиньоль находился под его началом, а в те времена никаких утечек из шифровального бюро не было, хотя сам он имел доступ к кодам.
— Это верно. Значит, его родственника также следует исключить из числа подозреваемых? — примирительно заметил Гастон.
— Сейчас мы никого не можем исключать, — возразил Луи, покачав головой. — Переходим к третьему. Этот человек меня сильно интересует: его зовут Гарнье, ему двадцать лет, и он гугенот.
— Чем же он заинтересовал тебя? — спросил Тийи, нарочито вытаращив глаза. — Ты веришь, что гугенот может передавать наши секреты Испании? Я был бы этим крайне удивлен!
— Ничто не должно нас удивлять, и тебе следовало бы знать, что мотивы, заставляющие людей действовать, вынуждающие их лгать или предавать, очень редко совпадают с религиозными убеждениями! Ведь и протестантская провинция Голландия стремится любой ценой заключить мир с Испанией. Значит, должны быть какие-то связи между этими протестантами и католической Испанией.
Луи сосредоточился, прежде чем заговорить вновь. Он пытался дать определение тому, что прочел во взоре молодого гугенота.
— Наши взгляды встретились, и мне не понравилось то, что я увидел в его глазах, — заявил он. — Этот протестант — не просто любитель логики, живущий в мире абстрактных понятий. Это человек действия, и я убежден, что он скрывает свою истинную суть.
Гастон состроил насмешливую гримасу:
— Ты способен увидеть такое? Это интуиция или просто предположение?
— Разве у тебя одного имеется чутье? — улыбнулся Луи, скрывая раздражение, которое часто вызывал у него друг, неизменно предлагавший следующее распределение ролей: дело Луи — дедукция, а у него, Гастона, настоящий охотничий инстинкт.
— Согласен! А четвертый? — спросил комиссар, внезапно став серьезным.
— Его зовут Клод Абер, он родственник Бутийе де Шавиньи. Похоже, он человек крайне рассеянный, все теряет и забывает. Априори я плохо представляю, как он крадет депеши, которые наверняка выронит по пути к нанимателю!
Он сам рассмеялся своей шутке, но Гастон хранил бесстрастное безмолвие.
— Этот человек пробуждает во мне любопытство, — объявил, наконец, комиссар.
— Почему?
— Быть может, это просто такая ролька…
— Что ты хочешь сказать?
— Рассеянный человек способен легко забыть шляпу и вернуться за ней вечером в бюро. Если охранники хорошо его знают и привыкли к такого рода рассеянности, они не обратят на него внимания…
Луи обдумал это предположение, которое прежде не приходило ему в голову. Гастон был прав, и он выругал себя за легкомыслие.
— В самом деле, это возможно, — пробормотал он.
— Как мы распределим наших молодчиков? — спросил Гастон, явно довольный тем, что обратил внимание на обстоятельство, которое его друг проглядел.
— Только я могу узнать их. Если они будут выходить поодиночке, я беру на себя последнего. Каждый из вас последует за тем, кто покинет Пале-Рояль. Если мы сможем выбирать, ты мог бы пойти за рассеянным, а я бы занялся Гарнье. Гофреди и Ла Гут возьмут двух других…
Луи обвел всех вопрошающим взглядом. Никаких возражений не последовало, и он продолжил:
— Понятное дело, никто из них не должен ничего заподозрить. Они наверняка отправятся домой, возможно, заглянув по пути в какие-нибудь лавки или остановившись у лотка. Но один из них, возможно, отправится в особенное, неожиданное место, где с кем-то встретится. Вот этот, вероятно, и окажется изменником. Итак, каждого придется сопровождать, пока он не придет домой или же до наступления
