Париже, поэтому описание их внешности представляется бесполезным. Должен сказать вам, что надежд мало.
Гастону хотелось задать вопрос о Карло Морфи и Паллавичино, но как это сделать, если не признаться, что одно из писем Фабио Чиджи попало в его руки?
По возвращении он предпринял тщетную попытку узнать что-либо об этих двоих у Дрё д'Обрэ. Начальник полиции никогда не слышал о них. Позже, уже днем, он встретил Филиппа Бутье, родственника Луи, который состоял на службе у канцлера Сегье. Бутье было известно все, что происходит при дворе, но и он ничего не знал о Карло Морфи и Паллавичино. Вечером Гастон расспросил даже Жедеона Тальмана — и с тем же успехом.
А когда он вернулся в Гран-Шатле, ему рассказали, что на Королевской площади произошла невероятная дуэль.
Утром 12 декабря Годфруа д'Эстрад,[90] близкий друг Мориса де Колиньи и известный дуэлянт, уже убивший нескольких противников, явился во дворец Гизов на улице Шом, чтобы предложить герцогу поединок чести. Сам он будет секундантом графа Колиньи и противником секунданта, которого выберет герцог; секундантам тоже предстояло драться.
Гиз ожидал подобного визита и представил Годфруа д'Эстраду своего секунданта, маркиза де Бредьё.
Ход поединка был расписан в мельчайших деталях. Четыре противника должны сойтись в один и тот же день на Королевской площади, никого об этом не предупреждая.
В три часа, как и было, предусмотрено, четверо мужчин прибыли в двух разных каретах. Они решили биться при свете дня на самой многолюдной площади Парижа.
В окнах домов, окружавших площадь, стояли несколько человек, которых известили в последний момент. Анна-Женевьева де Лонгвиль тоже находилась там, ее пригласила к себе герцогиня де Роан.
После приветствий герцог де Гиз торжественно объявил Морису де Колиньи:
— Мсье, мы разрешим давний спор между нашими домами, и все увидят, в чем разница между кровью Гизов и кровью Колиньи.
Уже при первом выпаде Колиньи промахнулся, потерял равновесие и упал на колено. Тогда Гиз наступил на шпагу противника и ударил его плоской стороной своей рапиры, чтобы публично унизить.
Тем не менее, внук адмирала вскочил на ноги, и схватка возобновилась. На какое-то мгновение Колиньи получил преимущество и оцарапал плечо внуку Меченого. Но герцог де Гиз ухитрился схватить шпагу Колиньи обеими руками и, несмотря на сильную боль от пореза, вонзил свой клинок в предплечье противника.
Колиньи рухнул на землю. Друзья подняли его, залитого кровью, и унесли в один из дворцов Конде, находившийся рядом. Там ждал Энгиен.
Обычно Мазарини с презрением относился к дуэлям между молодыми людьми, которые не внушали ему никакого уважения, но в данных обстоятельствах он сразу понял, что враги сумели нанести ему новый удар.
Более того, ему сообщили, что нападающей стороной был Колиньи и его свидетель бросил вызов Гизу. Нельзя было даже сказать, что внука адмирала заманили в ловушку!
Регентшу эта новость привела в ярость. Тщетно Мазарини и Ле Телье пытались убедить ее, что речь, несомненно, идет о тщательно подготовленной провокации, она требовала строгого исполнения эдикта своего злейшего врага, кардинала де Ришелье!
На следующий день Анна Австрийская вызвала принца де Конде и потребовала, чтобы он приказал сыну, герцогу Энгиенскому, вывести Колиньи из своего дома, иначе она пошлет за ним своих людей.
Принц де Конде устремился к сыну, чтобы передать ему королевский приказ. Но это был уже не подросток, который всегда подчинялся отцу. Энгиен стал одним из величайших полководцев Европы, и льстецы сравнивали его с Александром Македонским. После Рокруа он чувствовал себя неуязвимым. Армия боготворила его и пошла бы за ним куда угодно.
Главное же, отец не знал, что его сын наряду с многочисленными недостатками — и даже пороками — обладал достоинством, сверкавшим как бриллиант: Энгиен был верен друзьям. Он требовал абсолютной преданности от своих людей, своих вассалов, но в обмен за полное подчинение обеспечивал им защиту. Для герцога это старое феодальное правило сохраняло всю свою силу.
Чтобы спасти Колиньи от ареста, Энгиен велел переправить его в замок Сен-Мор, свою загородную резиденцию, и приставил к нему личного врача. Затем он с полным хладнокровием перенес упреки Гастона Орлеанского, свояка Гиза, оскорбленного тем, что Колиньи вызвал на дуэль его родственника, который не дал к тому никакого повода.
Со своей стороны Ле Телье послал людей во дворец Гизов, но герцога там уже не было. Непрошеных гостей встречала его мать, вдовствующая герцогиня. В течение нескольких дней никто не знал, куда он подевался.
В обществе обсуждали эту историю на все лады и, поскольку проигравшие всегда виноваты, постановили, что Колиньи вполне заслужил свою участь.
Говорят, во Франции все события завершаются песнями. И всю зиму 1643 года в Париже распевали:
15
С 20 по 23 декабря 1643 года
Луи и Гофреди вернулись во дворец Кастельбажак, не обменявшись ни единым словом, удрученные своим открытием. Словно пребывая в каком-то отвратительном тумане, Луи со стыдом припоминал, сколько раз он сбивался с пути в этом деле.
Монастырь кармелитов находился не слишком далеко от дворца Кастельбажак, но быстрая ходьба и колючий холод все-таки подействовали на Фронсака, который постепенно стал выбираться из парализующего разум марева.
У входа во дворец он окончательно пришел в себя. Остановившись, он положил руку на плечо своего спутника, который терпеливо ждал, какое решение примет хозяин.
— Полагаешь, мы сможем уехать отсюда сегодня вечером, как только я получу документы мсье де Ферма? — спросил он.
— Конечно, мсье, но недалеко. Эта ведьма вышлет за нами погоню. В ее распоряжении был целый день, чтобы подготовить западню, и если она уже набрала отряд головорезов, те, скорее всего, атакуют нас на дороге, где тяжело защищаться.
— Значит, нужно забаррикадироваться в спальне и ждать нападения тут?
Гофреди провел рукой по лицу, словно не решаясь высказать свою мысль.
— Можно попытаться переиграть ее.
— Что ты предлагаешь?
— Военную хитрость, мсье. Иногда простенький маневр помогает выиграть важное сражение. Например, вы могли бы сказать мадам де Кастельбажак, что не получили того, что хотели, и вам придется зайти к мсье де Ферма завтра и, следовательно, провести еще одну ночь под ее крышей.
— И она оставит нас в покое на эту ночь? — спросил Луи, преисполняясь надеждой.
