имени, данного мне отцом, и теперь расплачиваюсь.
— В этом-то все и дело, мадам, — вмешалась Франсуаза де Лепинас. — Каким образом книготорговец узнал ваше имя?
— Должно быть, ему кто-то сказал, — бросил Гофреди, пожав плечами, словно этот вопрос не имел никакого значения. — По крайней мере, так он объяснил нам.
— Мы это выясним, — решила маркиза. — Франсуаза, расспросите слуг и сразу же возвращайтесь к нам.
Мадам де Лепинас вышла.
— На этом постоялом дворе в Монтобане была какая-то борьба? — осведомилась маркиза.
— Никто ничего не видел, мадам. Я не обнаружил следов крови.
Он рассказал все, что сумел выяснить, и добавил:
— Возможно, эти люди просто схватили моего господина, но зачем? Чтобы привести сюда, в Тулузу… или… Что они намерены с ним делать?
— Какого рода экипаж был у этих мерзавцев?
— Большая берлина или почтовая карета.
— Скорее всего, они приехали верхом. Значит, купили экипаж по случаю. Очевидно, для перевозки пленника…
Мадам де Лепинас вернулась, и маркиза устремила на нее вопрошающий взор.
— Никто ничего не говорил, мадам. Они клянутся, что никогда не произносили имена Фонтрая или Астарака.
— Значит, мсье де Бреш еще в Париже знал, что я из рода Фонтраев. Мсье Фронсак говорил ему до отъезда, что остановится у меня?
Гофреди стал припоминать:
— Да… действительно, мне кажется, говорил. Накануне отъезда.
— Тогда ваш книготорговец служит моему брату. Должно быть, он пошел к нему, чтобы сообщить, где вы остановитесь, и мой брат сказал, кто я такая. Для него это, конечно, был чрезвычайно приятный сюрприз. Выигрыш, которого он не ожидал! План этот придумал мой брат, а не мсье де Бреш!
— Почему вы так думаете? — спросил Гофреди.
— Да потому что я действовала бы точно так же, — с гримасой ответила она. — Мы с братом мыслим на один манер, мсье!
Она на секунду задумалась, а потом продолжила:
— Будь я на месте брата, я бы попросила книготорговца схватить мсье Фронсака и привезти его ко мне. Я бы захотела допросить его, узнать, что он здесь делал, выяснить причины его интереса к мсье де Ферма. Я полагаю, ваш господин жив и находится на пути в Париж. Поэтому они приобрели большую карету, в которой он заточен как пленник.
— Я догоню их, мадам, — решительно сказал Гофреди, снова взяв пистолет. — Извините, бога ради, за то, что я натворил здесь. Надеюсь, Бертранда и Жанна простят меня.
— Мы догоним их, — поправила она с холодной улыбкой. — В любом случае мне надо ехать в Париж, чтобы предупредить мсье де Лиона. Он должен арестовать моего брата и заставить его заплатить за свои преступления.
— Вы задержите меня, мадам, — сказал Гофреди извиняющимся тоном и покачал головой. — Я предпочитаю действовать в одиночку.
— Разумеется, нет! С моими людьми мы погоним упряжку куда быстрее, чем вы поскачете один. И если Господь поможет нам, мы их настигнем.
— Даже если мы это сделаем, мадам, вы полагаете, несколько женщин, пусть даже с моей помощью, сумеют справиться с отъявленными разбойниками?
— Вне всякого сомнения. Я неплохо стреляю из пистолета, мадам де Лепинас превосходно фехтует, а Бертранда одна стоит доброй дюжины мужчин. И знаете, в такого рода делах все решает совсем не сила — гораздо важнее хитрость и правильно выбранная стратегия. Именно они чаще всего и решают исход важных сражений.
Гофреди ответил не сразу. Эта женщина права, и если она столь же ловка, как ее брат, у них есть шанс добиться успеха. И тут он вспомнил о карете, которая осталась на постоялом дворе «Суконщики».
— У вас есть экипаж, мадам?
— Нет. Только плетеная коляска на два места. Но я могу купить карету сегодня же вечером. Мы выедем завтра на рассвете.
— Карета мсье Фронсака по-прежнему стоит в Монтобане. Нам достаточно поехать туда и забрать ее.
— Что ж, это упрощает дело. Мы с мадам де Лепинас сядем в коляску. Вы поедете верхом, а Бертранда повезет нас. Она умеет править упряжкой.
При мысли, что усатая женщина станет их спутницей, Гофреди недовольно поморщился. Но у него нашлось лишь одно возражение:
— Зачем ждать завтрашнего дня? Надо выехать как можно раньше. Поспать мы сможем в пути, вдоль Большой дороги есть постоялые дворы. Тогда завтра в полдень мы будем в Монтобане. И у противника останется только день в запасе.
— Вы правы. Франсуаза, дайте необходимые распоряжения и пришлите ко мне Жанну. Мсье, мне нужен час, чтобы собраться. Надеюсь, он у меня есть?
16
Конец декабря 1643 года — начало января 1644 года
Карета оказалась просто ящиком на колесах, залатанным со всех сторон. Несколько лет назад это, несомненно, был модный экипаж, в котором местный сеньор перевозил свое семейство и слуг, а затем одряхлевшую рухлядь продали какому-нибудь каретнику.
Луи стал рассматривать берлину. Сиденья были вспороты, и из них местами вылезал конский волос. Стекла отсутствовали, и вместо них висели облезлые кожаные занавески. Дверцы запирались деревянными крючками.
Внутри никого не было и скверно пахло. Две банкетки разделяли почти полтуаза. На полу стояла небольшая проржавевшая жаровня на древесном угле.
Луи собирался закрыть дверцу, но тут же почувствовал, что в спину ему уткнулось острие кинжала.
— Поднимайтесь в карету, мсье Фронсак, — приказал ему Шарль де Бреш.
Луи не двинулся, и острие больно кольнуло его. Он повиновался.
Когда он оказался внутри, согнувшись пополам, дверца напротив открылась и в карету поднялся долговязый сухопарый оборванец. Негодяй щеголял густыми поседевшими усами и целой коллекцией ножей на поясе камзола из буйволиной кожи, расползшегося по всем швам. На нем был тяжелый шерстяной плащ, по плечам рассыпались сальные кудлатые волосы.
— Бандоле будет приглядывать за вами, мсье Фронсак, — объявил Бреш. — Если вы шелохнетесь или позовете на помощь, он сделает вас калекой или обезобразит ударом клинка. Вы хорошо поняли? Садитесь рядом с ним.
Тот, кого назвали Бандоле, уселся и вытащил здоровенный зазубренный кинжал. Он знаком приказал Луи приблизиться и принялся осматривать его, словно животное на бойне. Луи сел и с омерзением обнаружил, что от его стража исходит отвратительная вонь.
— Бандоле, возьми у него шпагу и пистолет, который он прячет в складках плаща, — приказал Бреш.
Разбойник сунул свой кинжал в ножны, потом разоружил Луи, который не сопротивлялся и поднял руки. Оказавшись в полной их власти, Фронсак спросил книготорговца, по-прежнему стоявшего возле кареты:
