склон, Луи выбрался на мост Нотр-Дам, по обеим сторонам которого выстроились столь нелепые и покосившиеся постройки, что каждый, кто их видел, невольно задавался вопросом, как они до сих пор не рухнули. Добравшись до противоположного берега, он поднялся по улице Сен-Мартен, где дома стояли на каменных фундаментах, а кое-где даже целиком были сложены из камня. Но в большинстве домов стены были обшиты деревом, а пространства между балками заложены саманом и покрыты известкой. Солнце стояло уже высоко, однако из-за многочисленных карнизов, кое-где примыкавших друг к другу почти вплотную, над улицей образовался своеобразный свод, под которым почти всегда царил сумрак. Через некоторое время он достиг улицы Пти-Шан. Некогда там проходила линия средневековых укреплений, а за ними тянулись поля, где выращивали овощи, — они-то и дали название улице. [29]
Несколько лет назад на ней стали селиться богатые финансисты-гугеноты, а потому большинство здешних домов, по наблюдениям Луи, отличались чистотой и добротностью. В трактире «Красная лилия» он спросил, в каком доме жил Дакен. Клеофас оказался личностью известной, и на удивление любезный трактирщик велел одному из слуг «проводить дворянина».
Слуга, юркий мальчишка, с такой скоростью припустился вперед, что Луи едва не потерял его из виду; но видимо, мальчишка просто захотел подшутить над ним, потому что, когда Луи доехал до конца улицы, мальчишка ждал его там. Весело рассмеявшись, он указал ему на дом. В награду Луи бросил ему мелкую монетку, стоимостью в половину су. Такие монеты в просторечии именовались «белянчиками».
Дом Дакена, старое узкое здание, двухэтажное, с покатой крышей, не мог сравниться со своими кокетливыми соседями, однако основательность и ухоженность сообщали ему вид вполне достойный.
Луи постучал в тяжелую, обитую гвоздями дубовую дверь, отполированную воском. Ждать пришлось долго. Наконец дверь открылась, и на пороге появился молодой человек лет тридцати пяти с честным открытым взором. В темно-сером платье и тщательно причесанный, с решительным выражением лица, он явно не принадлежал к числу слуг. Быть может, друг или родственник.
— Мне хотелось бы повидать госпожу Дакен, — спокойно произнес Луи.
— Извините, сударь, но недавно она похоронила мужа и по тому не принимает, — ответил молодой человек.
С этими словами он попытался закрыть дверь, но Луи предупредил его, просунув в щель ногу.
— Подождите! Я из Гран-Шатле, меня послал гражданский судья Лафема.
При упоминании грозного имени молодой человек смертельно побледнел и мгновенно распахнул дверь.
— Следуйте за мной, — сбивчиво проговорил он, провожая Луи в комнату с альковом у дальней стены, служившей спальней. — Подождите здесь, сейчас я схожу за сестрой.
Он повернулся и взбежал по маленькой лестнице, которую Луи поначалу не заметил.
Значит, это ее брат, отметил про себя Фронсак, тот самый брат, который служит в Лувре. Любопытно, почему у него такой испуганный вид.
В ожидании он принялся осматривать просторную комнату, обставленную мебелью из орехового и черешневого дерева. Взгляд его задержался сначала на шелковом ковре, потом на резном посудном шкафу и двух венецианских зеркалах. На этом осмотр пришлось завершить, ибо та, кого он ждал, уже спускалась по лестнице.
Анна Дакен, высокая, рыжеволосая, с пышными формами, с полным правом могла именоваться красавицей. Ей было за сорок, но ее подвижное и одновременно ласковое лицо с радостным доброжелательным выражением создавало впечатление, что перед вами совсем юная девушка. Густые золотистые кудри красиво рассыпались по плечам. В простом черном платье с ниспадающими складками, закрепленными широкими лентами и открывающими светлую юбку, она выглядела ослепительно. Исполненной достоинства походкой она приблизилась к Луи. Корсаж с глубоким вырезом позволял любоваться великолепной беломраморной грудью, которую скорее подчеркивала, нежели скрывала, кружевная шемизетка. Словом, платье, приставшее вдове, но вдове отнюдь не безутешной.
— Сударь, брат сообщил, что вы непременно желаете меня видеть. После смерти супруга я перестала принимать, но для вас, разумеется, сделаю исключение.
Она стояла рядом, и Луи ощущал аромат ее духов. Судя по красным глазам, она много плакала и согласие принять его далось ей нелегко.
— Мне искренне жаль, сударыня, что пришлось побеспокоить вас. Мое имя Луи Фронсак, я кавалер ордена Святого Людовика. Вот что привело меня к вам: после кончины вашего супруга было начато следствие, к несчастью, комиссар, который вел его, убит, и теперь я расследую это убийство по просьбе нового комиссара, моего друга. В связи с этим я пытаюсь получше разобраться в делах, которые вел убитый. Не могли бы вы рассказать мне об обстоятельствах гибели вашего супруга?
На лице ее появилась насмешливая гримаса — пусть на секунду, но ведь появилась!
— Моего супруга! — с неподражаемой интонацией произнесла она. — Полагаю, вам известно, что он был за личность… не очень приятная. Он пил, бил меня и унижал. Но когда он заболел, я преданно ухаживала за ним до самой смерти…
Она умолкла и, устремив взор в пустоту, добавила:
— Даже не знаю… теперь мне вроде бы надо радоваться, но мне грустно…
И, отвернувшись, она закрыла руками лицо и зарыдала. Луи растерялся. Через пару минут она вновь обернулась к нему, прикладывая к глазам кружевной платочек.
— Извините меня. Несмотря ни на что… кажется, я все еще люблю его… Так что вы хотели узнать?
— Чем болел ваш супруг? И как его лечили?
Анна Дакен подавила рыдания и, глубоко вздохнув, начала рассказ:
— Три месяца назад он слег от острых болей в желудке, перемежавшихся с сильным жаром. Лекарь нашел у него слабость кишечника. Вскоре он пошел на поправку, однако слабость не оставляла его, и он продолжал оставаться в постели. У него не было аппетита, его часто рвало. Лихорадка ненадолго оставляла его, но потом начиналась снова, с каждым разом все сильнее. Через месяц он настолько ослаб, что перестал вставать с кровати. Он ужасно исхудал. — Удрученная печальными воспоминаниями, она едва не разрыдалась. — Вскоре от него остались кожа да кости. Лекарь, осмотревший его, сказал, что он больше не жилец. И за два дня до смерти…
Она всхлипнула, не в силах продолжать. Луи взял ее руку и с чувством сжал ее:
— Продолжайте, прошу вас, все, что вы говорите, очень важно!
Мгновение она внимательно смотрела на него, затем тихо продолжила:
— Его рвало огромными красными червями… Лекарь никогда таких не видел. Черви все выходили и выходили из него. Эти отвратительные существа буквально съели его заживо.
Представив себе эту жуткую картину, Луи содрогнулся, но взял себя в руки и спросил:
— А почему полиция завела дело?
— Перед смертью супруг много общался с приятелем по имени Пикар, они часто вместе пили. Этот Пикар, служивший раньше на флоте канониром, промышлял продажей некого лекарства, которое, по его утверждению, избавляло от всех недугов; это средство он якобы привез из плавания на какие-то острова. Врач, пользовавший моего супруга, узнал об этом, а так как смерть мужа была поистине ужасна и отвратительна, он сообщил об этом полицейскому комиссару, господину дю Фонтене. Как мне сказали, Пикара подозревают в том, что он уговорил мужа выпить это загадочное зелье. Больше я ничего не знаю. Сама я никогда не видела Пикара, знаю только, что он слыл завсегдатаем трактира «Большой олень».
Луи задумчиво покачал головой: рассказ хорошенькой вдовы произвел на него впечатление.
— Разумеется, я зайду в тот трактир. А не могли бы вы дать мне адрес врача, пользовавшего вашего супруга? — Он замолчал, прикидывая, не забыл ли он спросить о чем-нибудь важном. — Кажется, у меня больше нет вопросов, и я не стану задерживать вас. — И, поколебавшись, спросил: — Не испытываете ли вы нужды в чем-либо?
На этот раз во взгляде женщины были уважение и признательность.
— Спасибо, сударь. Со мной живет брат, и он заботится обо мне. — И, печально улыбнувшись, она сказала: — Врача зовут Ги Ренодо, и он живет на улице Веррери.
— Полагаю, ваш брат служит?
— Да, в Лувре. Он очень помогает мне, и благодаря ему я ни в чем не нуждаюсь, уверяю вас.
Луи не стал настаивать, тем более что неожиданно он заметил, что до сих пор удерживает руку очаровательной вдовы. Точнее, вдова не отпускает его руку. Осторожно высвободив ладонь, он уже собирался откланяться, как вдруг ему в голову пришел еще один вопрос.
— Прошу простить меня за нескромность, но… этот дом… — Он обвел рукой комнату и стоящую в ней мебель. — Ваш муж был богат?
— Нет, — ответила она, покачав очаровательной головкой. — Дом этот мой, достался мне от родителей, вместе с солидной рентой. — И, вздохнув, добавила: — Увы, теперь набежит толпа воздыхателей.
И она снова выразительно посмотрела на Луи, поспешно принявшего чрезвычайно угрюмый вид.
— Надеюсь, у вас все будет хорошо, и благодарю вас.
Он шел по улице, а странное чувство не покидало его. В глубине души ему хотелось утешить молодую женщину. И он был уверен, что она с радостью приняла бы его утешения.
Недовольный и собой и ею, он отправился в соседний трактир — расспросить хозяина, где находится «Большой олень».
Оказалось, таверна «Большой олень» располагалась непосредственно на задворках Ратуши.
— Но… понимаете ли… — извивался, ухмыляясь, трактирщик, — это такое заведение… грязное… пользующееся дурной славой, где собираются исключительно отбросы общества. Если не желаете нарваться на неприятности, не советую вам туда ходить.
«Черт возьми! — выругался Луи, садясь на лошадь. — Ну и дельце поручил мне Гастон!»
Тем не менее, презрев совет трактирщика, он отправился в пользовавшийся дурной славой притон. Он уже имел опыт расследования в злачных местах, поэтому не боялся, хотя и пообещал себе быть осторожным и не лезть на рожон.
Притон оказался, однако, гораздо хуже, чем расписал его трактирщик!
В грязном зале на деревянных скамьях, знававших лучшие времена, теснились мелкие письмоводители, нищие, воришки и попрошайки. Служанки,
