Разумеется, Луи убеждал себя, что герцог Энгиенский никогда бы так не поступил. Но был ли он в этом уверен?
Возможно, он мог бы попытаться бежать, и, возможно, ему бы это удалось, однако он дал слово. К тому же он вовсе не был уверен, что, оказавшись в городе, он успеет рассказать все Мазарини или Гастону до того, как его убьют. Поэтому приходилось сдерживать себя и оставаться на месте.
В то утро он в очередной раз, размышляя о побеге, направился в библиотеку.
По дороге он с удивлением прислушивался к шуму, доносившемуся с этажа, где проживали принц с супругой. Беспорядочные крики перемежались с раздраженными восклицаниями, слышались шаги множества людей, раздавался топот сапог и звон шпор. И среди всех этих звуков постоянно упоминались госпожи де Шеврез, де Монбазон и де Лонгвиль.
Что случилось? Какое событие стало причиной суматохи? Вот уже неделю Луи не знал, что происходит за стенами дворца, и сейчас он многое бы отдал, лишь бы получить хоть какие-нибудь сведения.
Войдя в библиотеку, он сразу заметил молодую, небольшого роста женщину в пышном платье, с мелкими чертами лица, обрамленного замысловатой прической с пышными локонами. Ее нельзя было назвать красивой, но лицо ее подкупало искренностью и открытостью. Она читала или делала вид, что читает. Луи намеревался выбрать книгу, но теперь решил не беспокоить женщину и удалиться, не желая показаться навязчивым. Однако прежде он решил извиниться:
— Простите меня, сударыня, я не предполагал, что застану здесь кого-либо. Я оставляю вас. Меня зовут шевалье де Мерси, и принц оказал мне величайшую любезность, пригласив меня несколько дней пожить у него в доме.
Женщина подняла голову, отложила книгу и принялась разглядывать его искрящимися от лукавства глазами:
— Я знаю вас, шевалье, и знаю, что вы часто сюда приходите. Я Клер-Клеманс, герцогиня Энгиенская. — И, видя, как Луи в изумлении отступает, отвешивая ей низкий поклон, она быстро добавила, чтобы успокоить его: — Прошу вас! Не уходите!.. Я ждала вас.
Луи, растерявшись, поклонился снова, на этот раз еще ниже. Значит, перед ним знаменитая племянница Ришелье, на которой молодой герцог женился против воли. И она утверждает, что ждала его?
Между тем Клер-Клеманс продолжала:
— Я много о вас слышала, особенно от своего супруга. Я знаю, вы преданы кардиналу Мазарини, доверенному лицу моего дяди. Мне очень хотелось бы побеседовать с вами. И к чему эта почтительность? — добавила она уже с иронией в голосе. — Мой дед был адвокатом, а ваш нотариусом, так что мы с вами родом из одного мира. — Она перевела дыхание и, слегка порозовев, спросила: — Вы были при Рокруа, как сообщил мне свекор. Вы видели моего супруга? Как он вел себя?
Луи окончательно перестал соображать. Герцогиня Энгиенская была так непохожа на всех остальных Конде! Он нерешительно подошел поближе, держа в руке свою фетровую шляпу, и ответил:
— Он вел себя как настоящий герой… Всегда первый в бою, Я искренне считаю его самым великим полководцем нашего века и восхищаюсь им от всего сердца…
Лицо Клер-Клеманс расцвело: она обожала принца, в то время как тот терпеть ее не мог! И Луи с живостью продолжил:
— Я счастлив поговорить с вами, если вам угодно. Но сам я вынужден молчать, к тому же я целую неделю пребываю в неведении, и мне кажется, время тянется безмерно долго…
— Я поняла, что враги моего свекра и кардинала пытаются устранить вас, не так ли? — осторожно спросила она.
Лицо Луи потемнело.
— Вы правы. Но я не знаю, как обстоят мои дела сегодня. Похоже, какая-то темная партия разыгрывается сейчас вокруг королевы, а я всего лишь пешка в этой игре. Не знаете ли вы, что произошло за истекшую неделю? Что нового при дворе и в городе? Сегодня утром мне показалось, что во дворце необычайно шумно…
— И вы не знаете, что случилось? Только не говорите мне, что вы ничего не знаете! — с обиженным удивлением произнесла она.
— Боюсь, что дело обстоит именно так, — с грустью ответил Луи.
Несколько секунд она смотрела на него, пытаясь понять, не смеется ли он над ней, как постоянно смеялись придворные. Результат экзамена, похоже, удовлетворил ее, ибо она продолжила звонким голосом:
— Я вам верю! И с удовольствием расскажу вам все. — Ее личико вновь приняло лукавое выражение. — Вчера у госпожи де Монбазон кто-то подобрал два письма, упавших на пол сразу же после ухода герцогини де Лонгвиль. В одном дама, их написавшая, упрекала своего любовника в том, что он переменился, тогда как она, уверенная в «истинной и страстной» его привязанности, готовилась предложить ему все «преимущества, какие он только мог пожелать». Словом, признавалась в том, что была любовницей адресата письма. В другой записке она напоминала, что «достойно вознаградила его», и предлагала ему и «в дальнейшем оказывать подобные же милости, если только поведение его будет соответствовать ее намерениям». Итак, отвергнутая любовником, она бесстыдно предлагала себя снова! Письма зачитали перед придворными, среди которых присутствовали де Гиз и де Бофор. Де Гиз заверил, что письма выпали из кармана господина де Колиньи. Госпожа де Монбазон заверила, что узнала почерк госпожи де Лонгвиль. Значит, та была любовницей Колиньи! Итак, едва выйдя замуж, сестра Энгиена уже завела себе молодого любовника! Словом, женщина безнравственная и аморальная, как и все выходцы из клана Конде! — язвительно выкликнула она. — Разумеется, заявление толстухи Монбазон имело целью унизить наш дом. Оскорбленная принцесса потребовала покарать клеветницу со всей строгостью, каковой требует подобная ложь.
— Но, сударыня, а как же письма? Ведь, я полагаю, письма существуют. Неужели их действительно написала госпожа де Лонгвиль?
Клер-Клеманс в недоумении посмотрела на Фронсака:
— Разумеется, нет! Каждый знает, что моя золовка долгое время испытывала симпатию к Колиньи, но между ними никогда и ничего не было. Колиньи всегда любил ее страстно, но платонически. К тому же она такая красавица, что у нее всегда полно поклонников, среди которых, кстати, и ваш друг принц де Марсильяк.
— Принц мне не друг, сударыня. Он всего лишь спас мне жизнь, — мрачно уточнил Луи.
— Я пошутила, сударь, — улыбнулась она. — Что же касается той истории, это очередной маневр де Монбазон. Бывшая любовница герцога де Лонгвиля, она никак не может смириться с женитьбой любовника на моей родственнице.
— Но почему? Неужели это ревность?
На лице молодой женщины появилась ироническая гримаска, и она, с любопытством глядя на Луи, промолвила:
— Ревность? Со стороны де Монбазон, имевшей не один десяток любовников? Недавно аббат де Рец сказал мне, что «никогда не видел особы, столь порочной, столь низко ставя щей добродетель». Неужели вы до такой степени наивны? Нет, Монбазон мстит. Лонгвиль выплачивал ей двадцать тысяч экю пенсии за право пользоваться ее услугами. Она ему дорого обходилась, но за эти деньги он владел ею, когда хотел. Разумеется, после женитьбы он платить перестал. Теперь Монбазон всего лишь любовница Бофора, и тот платит ей меньше, потому что она растолстела и постарела. Так что она осталась в проигрыше. Вот главная причина, по которой она хочет осмеять герцогиню де Лонгвиль. Ну, к тому же ее вечное стремление оклеветать и унизить дом Конде. Но сейчас она зашла слишком далеко, ибо принцесса, во-первых, является подругой королевы, а во-вторых, опасна как гадюка.
— Отец наш Небесный! — прошептал потрясенный Луи. Все это казалось ему невероятным. Цвет французского дворянства — и столько низости и подлости!
На этот раз герцогиня Энгиенская не улыбнулась, а лицо ее превратилось в суровую и непроницаемую маску, поразившую Луи.
— Полагаю, вы стали дворянином совсем недавно, шевалье. Я тоже. Но вы из другого теста, и я тоже. Эти люди, все до единого, развращены и продажны настолько, что вы даже вообразить себе не можете. Они живут в пороке как рыба в воде.
Луи понял, что она причисляет к «этим людям» и свою новую семью, и предпочел уклониться от опасной темы.
— Как собираются поступить Конде?
Она пожала плечами:
— Разумеется, потребуют извинений, но Монбазон вряд ли уступит, так как на ее стороне Важные. Все это может привести к гражданской войне…
— Гражданской войне?.. Вы шутите… смеетесь надо мной.
Клер-Клеманс раздраженно махнула рукой и еще раз громко вздохнула, удивляясь наивности собеседника. Но, вспомнив, как она сама, войдя в мир знатных дворян и принцев крови, долгое время не понимала в нем ничего, решила объяснить Луи возможные последствия заговора:
— Едва только де Шеврез открыто поддержала Монбазон, Важные тотчас приняли ее сторону. Бофор признался, что узнал почерк де Лонгвиль. Не добившись ни руки ее, ни любви, он не прочь навредить ей и выставить ее шлюхой! Разумеется, Гиз с ним заодно, ибо ненавидит семейство Колиньи. Оба семейства до сих пор помнят ночь святого Варфоломея.[61] Мазарини предпочитает отмалчиваться, но, надо сказать, его положение не из легких, так как каждый новый день приносит ему новую неприятность: в собственных апартаментах он находит письма с угрозами, где ему настоятельно советуют убираться в Италию. А королева не знает, что ей делать, и продолжает разрываться между двумя подругами: госпожой де Шеврез и принцессой Конде.
В эту минуту в комнату вошел принц — как всегда, в грязной и засаленной одежде. Даже не взглянув в сторону Луи, он обратился к невестке:
— Дочь моя! Спешу сообщить вам радостную весть! Ваш супруг одержал еще одну блистательную победу: Тионвиль пал! — И, гордый как павлин, он повернулся к Луи: — Мой сын захватил Фрейбург и отбросил испанцев на другой берег Рейна. Их потери ужасны. Сейчас он возвращается в Париж и вскоре прибудет сюда вместе со своим полком и своими офицерами.
Затем глухо, с явной угрозой в голосе, принц произнес, обращаясь к Клер-Клеманс:
— Монбазон и ее Важным недолго осталось торжествовать. Те, кто посмел смеяться над нашей семьей, вскоре узнают, что значит бросить ей вызов.
В восторженном взгляде Клер-Клеманс Луи увидел безграничную любовь к молодому герцогу. Любовь безответную.
Как только принц вышел, Фронсак также почел за лучшее удалиться.
С каждым днем погода становилась все более влажной и душной. Во дворце царила нестерпимая жара, и Луи смертельно скучал.
Вечером того дня, когда он встретил Клер-Клеманс, лакей от ее имени принес ему несколько номеров «Газетт», издаваемой Ренодо.
Луи хорошо знал эту газету: отец регулярно покупал ее и приносил в контору; он сам иногда приказывал Никола купить ему свежий номер. Именно из «Газетт» он узнал об освобождении Бассомпьера.