– Интересная информация, мадам Ларчмонт, хотя, возможно, теперь вы совершили тактическую ошибку, признавшись в отсутствии робости.
– Это не столько признание, сколько предупреждение, милорд. Так чтобы вы были готовы, когда я освобожусь от необходимости вести вежливую беседу и перейду к вопросу об оплате моих услуг. – Увидев, как он удивленно поднял брови, она добавила: – Я решила, что лучше быть откровенной, принимая во внимание наш вчерашний разговор в карете. Мне бы не хотелось, чтобы вы думали, что я говорю одно, а думаю другое.
– В данный момент никто не может вас в этом обвинить. Вам обычно платят до того, как вы приступаете к гаданию?
– Да. Я знаю по опыту, что так лучше. Я поняла, что, если я кому-то говорю то, что не нравится…
– … они не желают платить.
– Вот именно.
– Вы собираетесь сказать мне что-то, что мне может не понравиться?
– Я ничего не собираюсь говорить вам, лорд Саттон. Я полагаюсь лишь на то, что показывают карты.
Он ничего не ответил, а поднес к губам чашку с чаем и посмотрел на нее. Она заставила себя выдержать его взгляд, почувствовав, что они сцепились в какой-то молчаливой схватке характеров, которую она ни за что не проиграет, опустив глаза первой. Поставив чашку, он поднялся и подошел к письменному столу у окна. Достав кожаный кошелек, он высыпал в ладонь кучку монет. Отсчитав нужную сумму, он достал кошелек поменьше и положил в него монеты, потом убрал большой кошелек обратно в стол и подошел к ней.
Он протянул ей кошелек и сказал:
– Полагаю, что это сумма, которую мы с вами оговорили.
Она поставила чашку и взяла кошелек.
– Если не возражаете, я пересчитаю, просто для того, чтобы быть уверенной.
Он сел и взял пирожное. Пока она быстро пересчитывала деньги, она чувствовала на себе его пристальный взгляд.
– Все в порядке? – осведомился он.
– Да.
– Вы не очень-то доверчивы.
– Я не хотела вас обидеть, лорд Саттон. Просто я считаю, что лучше не полагаться на случай.
– Я не обиделся, уверяю вас. Это было всего лишь мое наблюдение. На самом деле мне нравится ваша осторожность там, где дело касается денег. К сожалению, в нашем городе слишком много воров.
– Да, я знаю. – Ее голос оставался ровным, хотя ее сердце сильно забилось. Она попыталась понять выражение его лица, но оно было таким непроницаемым, что она снова почувствовала себя мышкой в лапах кота.
– О! Надеюсь, вы не стали жертвой грабителей?
– Нет. Но я имела в виду, что нельзя жить в Лондоне и не знать о чудовищной нищете, в которой живет большинство горожан. А нищета, как известно, может привести к тому, что даже хорошие люди, отчаявшись, совершают дурные поступки.
– Например, начинают воровать.
– Да.
– Но некоторые люди, мадам Ларчмонт, просто плохие.
– Да, знаю. – Это она знала слишком хорошо, да поможет ей Бог. Надо было срочно менять тему разговора, и она кивнула в сторону висевшего над камином портрета. – Это ваша мать?
Необыкновенной красоты женщина была изображена на фоне цветущего сада. На ее губах играла улыбка, а взгляд зеленых глаз был лукавым. Легкий ветерок шевелил ее темные блестящие волосы и светлую, цвета слоновой кости, юбку платья. Алекс перевела взгляд с портрета на лорда Саттона: у него дернулась губа, и он сглотнул.
– Да, – тихо ответил он. – Это моя мать.
– Какая красавица! – Такой же Алекс иногда представляла свою мать – счастливой, здоровой, красиво одетой женщиной, о которой заботятся. Но заботится не тощий, голодный, испуганный ребенок, не знавший, как ей помочь, когда она заболела.
Он сжал губы, а потом кивнул:
– Да, она была очень красивой. И не только внешне, но и как человек. Портрет был закончен почти накануне ее смерти. – В его голосе была печаль, а взгляд стал задумчивым.
– Мне жаль, – сказала она, не зная, как отреагировать, но хорошо понимая, что значит потерять мать. – Она была так молода.
– Ей было столько же лет, сколько мне сейчас.
– У вас ее глаза.
Его взгляд снова остановился на портрете.
– Да. А еще я унаследовал от нее любовь к сладкому. – Он помолчал несколько секунд. – Она обычно приводила меня и моего брата в кондитерскую Максимилиана на Бонд-стрит. Мы вели себя прилично и
