представление о том, где находится, и оказалась в пальмовой роще; она там гуляла, и ей стало очень жарко: время от времени она обмахивалась веером и вытирала лоб носовым платком, который держала в руке. Неожиданно на опушке пальмовой рощи у нее потемнело в глазах. Словно ощутив сильный удар, она покачнулась, вытянула руку, чтобы опереться о пальму, и уронила платок, Выбравшись из пальмовой рощи, она вернулась в мастерскую художника, держась за спинку кресла — именно за нее она ухватилась.
Мгновение спустя дама решила достать платок и не нашла его; она вспомнила, что держала платок в руке во время странной прогулки в пальмовой роще, и, бросив взгляд на картину, заметила его у подножия одной из пальм. Разумеется, художник заявил, что ему никогда не пришла бы в голову бредовая мысль изобразить на африканском пейзаже у подножия пальмы изысканный носовой платок западной женщины. Несколько человек видели полотно во время работы и уже готовое; по их заверениям, никакого платка там не было. Однако с тех пор платок отчетливо виден на картине.
Как объяснить этот феномен? Некоторые говорили о коллективной галлюцинации, вызванной рассказом особы, поведавшей о своей прогулке на астральном плане и происшествии с платком... Хотя она уронила его бессознательно, сей факт отпечатался в ее подсознании, и этого оказалось достаточно, чтобы она увидела платок на картине. Затем, посредством передачи мысли и невольного внушения, она распространила свое видение на других.
Возможно, дело обстояло так или же это явление объяснялось другой причиной. Вильмен пребывал в замешательстве на сей счет, но что касалось платка, нарисованного у подножия пальмы, он его
Хотя можно подобрать разные объяснения этому странному случаю оптического обмана, и впоследствии мне не раз доводилось их слышать, в тот вечер, после рассказа Вильмена, я спрашивала себя: а вдруг нас и вправду «не ждали», и не оказались ли мы за пределами нашего мира.
Наконец прибыл поезд, весь в струях дождя. Лишь поздним вечером мы вернулись в Лондон. Я повела Вильмена в итальянский ресторан, а затем мы на машине отправились в нашу обитель.
На следующий день я решила уехать из Лондона.
II
Некоторое время я не общалась с оккультистами и прочими беспокойными умами, рыщущими в поисках «высшей мудрости» и необычных феноменов. И лишь иногда обменивалась дружескими письмами с любезнейшей миссис Морган. Казалось, она умышленно не сообщала мне о различных группах, изучающих тайные науки, членом которых являлась. Тем не менее, несмотря на сдержанность миссис Морган, именно благодаря ей мне довелось годами соприкасаться со странными мирами, населенными самыми необычными на свете представителями человеческого рода.
Безусловно, эти люди вызывали удивление, но при этом какими же милыми казались они жаждущей приключений двадцатилетней девушке, которой претила бездушная атмосфера собственной семьи, состоявшей из в высшей степени «здравомыслящих» людей.
Хотя я говорю, что эти «чудаки» были мне милы, это не значит, что я когда-либо собиралась брать с них пример. Я просто смотрела, как эти чрезвычайно наивные, тщеславные, порой смелые люди живут в мире своих фантазий, борясь с тайными и загадочными страхами, порожденными их причудливыми верованиями; я также видела, насколько они трогательны и достойны жалости, и как эти нежные души бредут наугад в поисках сочувствия и дружеской поддержки. Каковы были мотивы их странного поведения? Я пыталась это выяснить.
Узнав, что я намереваюсь поселиться в Париже на длительный срок, миссис Морган посоветовала мне связаться с Теософским обществом. «Раз вам понравилось в клубе 'Высшей Мудрости', — писала она, — вы сможете найти подобную среду во французском филиале Теософского общества. Это общество гораздо значительнее 'Высшей Мудрости', его отделения разбросаны по всему миру, а главная резиденция находится в Индии. Я могла бы, если хотите, вас представить и разузнать о возможности проживания в парижском центре».
Мне доставляло подлинное удовольствие вспоминать об уютной и приятной обстановке в Лондоне; перспектива оказаться в Париже в такой же атмосфере привела меня в восторг, и я попросила миссис Морган предпринять необходимые шаги. Вскоре она ответила, что после отъезда некоей американской дамы одна из комнат освободилась и предоставлена в мое распоряжение. Все условия были уже оговорены, и мне следовало лишь известить о своем приезде секретаря парижской теософской ложи.
Это вполне меня устраивало, и я отправилась в Париж. В пути на меня вновь нахлынули воспоминания о пребывании в «Высшей Мудрости», слегка отодвинутые на задний план памяти. Не ждали ли меня в Париже новые рассказы о
Разумеется, цепью моей поездки был вовсе не сбор всяких небылиц, но при случае я не собиралась от этого отказываться. Даже под самыми несуразными с виду заблуждениями почти всегда таится зерно истины; чтобы его обнаружить, зачастую приходится изрядно поразмышлять и зайти в своих изысканиях довольно далеко.
И вот я в Париже по указанному адресу — на бульваре Сен-Мишель.
Странно... Я не вижу перед собой здания, способного приютить в своих стенах мало-мальски значительную организацию. Большая продуктовая лавка, витрина которой выдается на тротуар, занимает весь первый этаж жилого дома. Над узкой дверью, полускрытой нагромождением овощей, тушек домашней птицы и всякой всячины, виднеется номер дома — 30. Никаких сомнений, мне дали именно этот адрес.
Я вхожу в коридор и вижу ведущую наверх лестницу. Комната консьержки находится на уровне антресоли; сидящая в ней женщина поглощена шитьем.
— Общество?.. На четвертом этаже, — бросает она, не двинувшись с места.
На четвертом этаже, действительно, висит табличка с надписью «Теософское общество». Звоню. Крошечная женщина, почти карлица, открывает мне дверь. Она улыбается, и я понимаю: меня ждали.
— Эдмон! Эдмон! Это мадемуазель Давид!
Прихожая представляет собой узкий и темный проход; мне приходится прижаться к стене, чтобы втащить чемодан, который я с большим трудом доволокла наверх по извилистой лестнице.
Еще одна дверь распахивается, и меня радушно встречает мужчина, отозвавшийся на призыв маленькой дамы.
— Входите, входите, — говорит он, указывая рукой на комнату, из которой появился.
— Вы, наверное, господин Журдан? — спрашиваю я, гадая, действительно ли передо мной секретарь французского филиала Т. О. и нахожусь ли я в штаб-квартире общества.
— Да-да, я — Журдан. Миссис Морган написала мне по поводу вашего приезда. Моя жена покажет вам комнату.
Тут же появилась его жена, та самая крошечная особа, которая открыла мне дверь.
— Ваш чемодан уже отнесла в комнату, — с сияющим видом объявила она. — Идемте, я отведу вас.
Прежде чем последовать за ней, я успела бегло оглядеть комнату, где находилась. Более чем достаточно, чтобы составить себе представление о том, куда я попала! Рабочий стол, заваленный бумажным хламом, и плетеное кресло перед ним; между двумя окнами, выходящими на бульвар, — секретер, а у камина — обитое красным бархатом кресло с высокой спинкой, сильно протертое и продавленное; рядом — три-четыре стула; на стене — белые деревянные полки с новыми книгами, явно предназначенными для продажи.
Мое удивление росло. Неужто я в самом деле оказалась в резиденции того самого Теософского
