Вскоре после того, как они миновали Гаррахов, дорога перешла в настоящий горный серпантин. Елена бывала в этих местах всего два раза в жизни, один раз в детстве с родителями и второй – в гимназические годы. Вечно было не до отдыха. Впереди уже выступали очертания Снежки с шапкой не то тумана, не то низких облаков. Потом дорога стала совсем узкой, потом закончился асфальт и начался укатанный гравий со снегом. Здесь еще было столько снега, сверкающего под весенним солнцем, что на душе у Елены немного поутихло.
Они остановились у подножия крутого горного склона, на котором стоял большой дом. Это был, как показалось Елене, не новодел, – настоящий дом егеря или лесничего, старый, кряжистый, добротный и сурово-прекрасный. Не роскошный замок и не гламурная вилла. Толстые деревянные колонны, поддерживающие квадрат сруба, нависающего над землей, пологий скат крыши, крытой темным тесом, балкон-терраса, под ней – дровяник и хозяйственный инвентарь, аккуратно разложенный в боевой готовности. И потрясающая, оглушительная, невероятная тишина, стоящая в густом, как кисель, сладком горном воздухе. Елена, вышедшая наружу из машины, почувствовала, как распрямляются легкие, вбирая в себя живительный кислород.
Майзель вытащил из багажника какие-то сумки, легко взял их одной рукой, другой обнял Елену за плечи и увлек по заботливо расчищенной в снегу тропинке к лестнице, что вела в дом. Они поднялись наверх, вошли внутрь, и Елена улыбнулась, – именно так она и представляла это себе: огромное помещение без перегородок, могучий дубовый стол со стульями, этажерка с книгами, высокие, едва ли не с нее ростом, подсвечники с толстыми свечами из настоящего воска, П-образный диван и пара кресел, кухонный уголок у окна, и огромный камин с уже разведенным огнем, на полу перед которым – широкое низкое ложе, укрытое ковром из медвежьих шкур.
– Нравится? – с беспокойством спросил Майзель. Елена кивнула и, протянув руку, подергала его за ухо. Он вздохнул с явным облегчением и улыбнулся: – Ты голодна?
– Не знаю. А что, ты собираешься меня кормить, если я скажу «да»?
– Обязательно.
– Драконище, ты знаешь, что таких мужчин, как ты, не бывает на свете?
– Знаю, – он печально вздохнул. – Ну, что выросло, то выросло.
Он не разрешил ей помогать ему. Елена сидела и смотрела, как он режет нежное, в мраморных прожилках, мясо на тонкие, полупрозрачные ломти огромным тяжелым ножом, как жарит его прямо на раскаленной стальной плите, переворачивая деревянной лопаткой и бормоча что-то себе под нос, как режет овощи, засыпает их приправой, заливает оливковым маслом и складывает в огромное стеклянное блюдо, мешает, как несет на стол еду и вино в высоком глиняном кувшине, и такое творилось у нее внутри...
– Я не люблю мясо, ты же знаешь, – вздохнула Елена.
– Это не мясо, жизнь моя, – он повернул к ней голову и улыбнулся. – Это лекарство.
Елена и вправду была дико голодна, и поняла это, только когда Майзель поставил перед ней тарелку с едой. И это было действительно так вкусно! Впрочем, она быстро насытилась, и ей так захотелось спать, что она даже не стала притворяться. И не сопротивлялась, когда Майзель поднял ее на руки и отнес на шкуры.
Она проснулась, когда за окнами была уже глубокая ночь. Свечи в канделябрах сгорели едва ли не на половину. Майзель лежал рядом с ней, подперев голову рукой, глядя бездумно в огонь, и сполохи пламени освещали его лицо, придавая ему причудливое и странное выражение. Елена потянулась и привлекла его к себе.
Он отозвался на ее призыв так, словно ждал его всю жизнь. И все было по-прежнему. Он снова перецеловал Елену всю – от пяточек до мочек ушей, и вошел в нее со стоном, от которого у Елены сжалось сердце. Ее почти сразу же унесло взрывом, и потом, через несколько минут, – еще. Она искусала ему все пальцы... А потом она почувствовала обжигающе-теплую влагу, затопившую ее лоно. И, ощутив, как он наполняет ее – безнадежно, бессмысленно, бесполезно, напрасно – Елена горько расплакалась у него в руках.
Он увидел, как слезы покатились у Елены по лицу. И снова испугался так, что ватная слабость поползла от живота к ногам и груди. Так, что он закричал шепотом:
– Что с тобой, мой ангел?! Тебе больно?! Где больно?!
– Нет. Мне не больно. Мне очень-очень хорошо. Мне так хорошо, Дракончик... Я... я совсем по другому вопросу плачу...
– Я не хочу обсуждать это сейчас. И запрещаю тебе. Позже. Позже, мой ангел. Пожалуйста.
– Хорошо, – согласно кивнула Елена и улыбнулась дрожащими губами.
Ей самой не хотелось не то, что обсуждать – даже думать об этом. Просто она не могла об этом не думать. С той самой минуты, как у нее началось с Майзелем. С той самой минуты.
– Тебе в самом деле не больно?
Мне больно, чудище, подумала Елена, мне очень больно, хоть и не так, как ты подумал, но мне так хорошо, что пусть будет больно, я согласна!
– Мне хорошо, – повторила Елена и погладила его по лицу.
– Ты не врешь?
– Нет.
Майзель поцеловал ее снова.
– Дракончик.
– Что?
– Я старая.
– Да. Ты баба-яга.
– Я серьезно.
– Обязательно. Я тоже.
– Смотри. Вот морщинки, видишь? Вот. И вот. И вот тут... А ты... Ты такой... Тебе нужно девочку молоденькую... Семь штук... А меня... Меня после двух разочков можно вешать на веревочку сушиться... А тебе еще хочется... Я же чувствую...
– Мне тебя хочется, ежичек. Понимаешь? Не других. Не девочек. Не всяких разных. Тебя. Только тебя. Одну. Всегда.
– Как это получилось?
– Я не знаю.
– Тебе хорошо со мной?
– Мне никогда ни с кем не было никак. Я ничего не помню, что было до тебя. Я знаю только тебя, я хочу только с тобой, я ничего другого не хочу и не могу, не хочу хотеть, жизнь моя. С тобой мне так хорошо, что я умираю в тебе каждый раз, ангел мой, понимаешь?!
– И я... Ну почему же так поздно, Господи, почему?!
Столько лет, в отчаянии подумала Елена. Столько лет я бегала по всему свету. И ты. Где ты был столько лет?! Боже, как это глупо. Ты даже не увидел бы меня. А я? О, нет, я бы тебя увидела. Даже тогда. Потому что ты всегда был таким. В тебе ничего не изменилось. И я бы тебя ждала. Сколько нужно. Пока бы ты не разглядел меня в толпе. И все бы было совсем иначе...
Она вцепилась изо всех сил ему в плечи:
– Ты мой?
– Да, ежичек.
– Только мой?
– Да, щучка.
– И никогда не будешь больше ничей?
– Никогда, мой ангел.
– Можешь завести себе табун разных девочек, черненьких, рыженьких и беленьких. Сколько хочешь, – десять, двадцать, пятьдесят. Только чтобы ты был мой, – не их, а мой!
– Я не хочу никого, кроме тебя. И никогда не захочу. Сколько раз мне повторить это для тебя, жизнь моя?
– Ты и сейчас еще меня хочешь?
– Обязательно.
