– Господи, кто бы мог подумать, что ты знаешь эти слова... Что ты можешь эти слова...
– Прости меня, Елена.
– Что?!
– Прости меня. Я не мог поступить иначе.
– Скажи еще, что ты больше не будешь.
– Я больше не смогу. Не плачь, Елена. Не плачь. А то Дракон умрет, обожженный твоими слезами. Я хочу тебя!
Он и в самом деле не мог остановиться, – такого с ним еще не бывало, пожалуй что, никогда. Он просто не помнил, чтобы женщина когда-нибудь вызывала в нем такой шквал эмоций. Даже в юности, когда чуть не каждая вторая юбка представляется верхом совершенства и воплощением идеала. И ему впервые за много лет стало по-настоящему тревожно. Да-да, подумал Майзель с неожиданной на себя злостью. Именно так все и должно было случиться. Именно так. А я-то, дурак, уже возомнил, что научился контролировать все и всех на свете. И себя в первую очередь. Я уже так себя убедил, что этого со мной никогда не случится. Выучил, как молитву, и сам в это поверил. И так гордился, что это все не про меня, что меня на это не купишь. Эй, Ты! Ты это специально так все устроил, да?! Вот так решил меня устряпать?! А мне плевать. Понял?! Мне нравится. И не просто нравится, а... Господи. Как же это?! Елена, небесноглазый мой ангел. Славянка с капелькой скандинавских и балтийских кровей. И крещеная по католическому обряду. Просто полный абзац по индивидуальному заказу. И что же мне теперь Ты прикажешь со всем этим делать, а?!
Оставив Елену, сладко посапывающую во сне, как ребенок, Майзель забрался под холодный душ, который слегка остудил его. Осторожно, чтобы не разбудить Елену, Майзель оделся и вышел в кабинет, заказал еду и включил связь – совещание должно было начаться с минуты на минуту. И не было в этом мире ничего, что заставило бы его хоть на миллиметр отступить от заведенного порядка. Ничего.
Закончив работу, он вернулся в спальню. Елена сидела с ногами в кресле, закутавшись в давешний голубой халат, и с явным удовольствием смаковала тонкую и длинную венесуэльскую сигару из его запасов, которые он держал на случай прихода гостей, таких, как Вацлав и Квамбинга.
– Привет, елочка-иголочка. Тебе не холодно?
– Не сердись, Данек. Во-первых, у меня кончились сигареты, а во-вторых, это обалденно вкусная штуковина, я никогда ничего подобного не пробовала. Я догадываюсь, ты терпеть не можешь курящих женщин.
– Я многое могу вытерпеть, Елена. В том числе и то, что мне не нравится или не хочется терпеть.
– Да?
– Да.
– Почему?!
– Когда-нибудь объясню. Если тебе так уж непременно хочется курить, кури, пожалуйста. Я тебе целую коробку выдам, пятьсот штук. Но не натощак и не часто. Лишь бы не этот мерзкий сигаретный табак, все равно, что порох курить, как вы можете вообще вдыхать эту мерзость?!
– Написать тебе расписку, что я прослушала лекцию о вреде курения? – светски улыбнулась Елена.
– В другой раз, – вздохнул Майзель. – Пойдем, нужно перекусить, чем там нам Бог послал.
Он опять сидел и смотрел, как она ест, как вонзаются ее зубы в половинку абрикоса, как мелькает во рту ее острый розовый язычок, умеющий доставлять ему такое наслаждение, и улыбался.
Она такая живая, подумал Майзель, чувствуя, как все обрывается у него внутри. Так невероятно хороша, и так непохожа на пластмассовых гламурных овец с фарфоровым оскалом, что таращатся на нас со всех обложек, заставляя живых женщин мучить себя. И зубки у нее едва заметно желтоватые, как у живой женщины, и носик такой смешной, с маленькой раздвоинкой внизу, и веснушки эти, и родинки, и складочки на шее, и там, где в детстве были ямочки на щеках – мимические морщинки теперь, и крошечная оспинка на лбу, и трещинка на нижней губе. Гляделась ли ты в зеркало, и уверилась ли ты... Елена. Ангел мой. А глаза... Господи, где же ты нашел для нее такие глаза?! Да что же это такое?! Я просто свихнулся совсем!
Елена, наконец, не выдержала:
– Что?!
– Ты такая живая, Елена, – снова улыбнулся Майзель.
– Глядя на тебя, можно подумать, что ты и вправду рад.
– Я рад.
– Чему?!
– Кому. Тебе, елочка-иголочка.
– О, Боже. Да перестань же пялиться на меня, как на картину! И вообще, мы что, так и будем жить у тебя в кабинете?
– У меня есть хижина в Градчанах, но я там редко бываю. Я строил дом по собственным эскизам, но вот жить там почему-то никак не случается. Лень уезжать из офиса. Да и нет там ничего, к чему стоило бы спешить.
– По собственным эскизам?! – Елена даже прекратила жевать. – Ты не перестаешь меня удивлять. Я думала... Я хочу на это посмотреть. И немедленно. Поедем?
– Да ради Бога.
Они спустились в гараж. Майзель усадил Елену и сел на водительское место. Подстраивая под себя кресло, Елена проворчала:
– У тебя что, нет другой машины, попроще, чем этот монструозный бронетемкин поносец?
– Нет.
– Ты что, серьезно?!
– Вполне. Первое поколение этого бронетемкина, как ты выразилась, мне и Вацлаву, между прочим, не раз и не два жизнь спасал. Есть еще два точь-в-точь таких же экземпляра, на подмену, а больше ничего нет.
– Нет, в самом деле?! Господи, никак не могу это осознать.
– У меня нет ни времени, ни желания покупать игрушки, – усмехнулся Майзель, выруливая на выезд из «Golem Interworld Plaza». – Я тебе уже говорил, что у меня мало общего с завсегдатаями «Харродс». А ты все никак не уймешься.
– Это профессиональная деформация, – вздохнула Елена. – Не обращай внимания. Нет роллс-ройсов, нет матиссов с ван гогами... Какой ты скучный тип все-таки. От чего ты кайфуешь? От спасения человечества?
– От тебя, – он посмотрел на Елену и озорно подмигнул ей, одной рукой легко управляя автомобилем. – Иногда я копаюсь в UNIXe, чтобы тряхнуть стариной и не утратить квалификацию совсем уж бесповоротно. Я руковожу огромной, сложнейшей системой, которая требует неусыпного внимания. Но я не гламурчик, это не мое, я это не умею и не хочу.
– Не оправдывайся. А еще?
– Не знаю. Музыка... Живопись, – я это не понимаю и не люблю поэтому, особенно современную. Бесит меня эта невротическая пачкотня. Зато я реву, как белуга, когда смотрю «Касабланку» или «Вест-Сайдскую историю». Или «Летят журавли».
– Как?! Данек, ты что?!
– Правда, правда. Обожаю смотреть старые советские фильмы шестидесятых и семидесятых, особенно редкие, они напоминают мне детство. У меня такая коллекция, какой в русском кинофонде нет, оцифровано по первому классу.
– А русские уверены, что ты ненавидишь Россию.
– Это комплексы. Я родился в Северо-западном крае... В Беларуси. Это не Россия, Елена, хотя местами похоже. Это ведь тоже было – СССР. А Россия слишком сложна и огромна, чтобы просто любить ее или просто ненавидеть. Я мечтаю увидеть в России царя, Елена. Такого, как Вацлав. Тогда они будут с нами. В нашем полку. Я вовсе не жажду воевать со всеми подряд. Да, мы довольно жестко указали им их место. Они это заслужили. За то, что натворили в мире, за шашни с чучмеками, за шестьдесят восьмой хотя бы. Но ненависти к ним нет у меня. И у тебя ведь тоже нет?
– Нет. Я же тоже немножечко, совсем капельку русская. И потом... Они все-таки вышли на площадь [57] .
