– Ты дикарь. У тебя мифологическое сознание, – улыбнулась Елена, целуя его. – Я никогда не делаю ничего, если мне этого не хочется. В постели, я имею в виду. Бедненький. Что, я первая на это решилась?
– Елена... Все, что было до тебя, было не со мной.
– Правда? – у нее заблестели на глазах слезы. У нее всегда слезы были очень близко, и многие совершенно напрасно принимали это за признак слабости характера.
– Обязательно.
– И не со мной, Дракончик, – Елена улыбнулась и вытерла глаза. – Как легко тобой манипулировать, дорогой.
– Я всегда это знал. Я тебе говорил.
– Я помню. Торжественно обещаю не злоупотреблять. Просто употреблять. Когда тебе захочется, чтобы я это сделала, сразу хватай меня за волосы и тащи. Ладно?
– Елена Прекрасная. Ты развратная женщина.
– Все филологички такие. Мы знаем много слов, у нас правильная артикуляция. И язык хорошо подвешен. Кроме всего прочего, ты очень вкусный, – Елена облизнулась и увидела, как вспыхнули у него глаза и появились белые пятна на щеках. – О-о... что, опять? Уже?!
– Да. Если ты еще раз это сделаешь, я больше...
– Хочешь, чтобы я развела настоящую сырость? – чуть не плача, на этот раз по-настоящему, перебила его Елена.
– Обязательно.
И Елена послушалась. Развела настоящую сырость.
ПРАГА. АВГУСТ
Они вернулись домой, и Елена вдруг поняла, – оказывается, все это время он просто держал ее в предбаннике. Или, точнее, у порога своей кухни, допуская заглянуть внутрь лишь одним глазком на минутку. Кстати, не только из соображений секретности. А теперь вдруг взял и распахнул двери настежь. Он словно сжимал время в разы – столько людей, проходящих сквозь него, увидела Елена, что это просто переставало быть похоже на реальность. И для каждого из этих людей находились единственно правильные и именно сейчас необходимые слова. И звучало едва ли не паролем так часто из его уст заветное «я люблю тебя». Только обращенное не к Елене, а к его людям. И с суеверным восторгом видела Елена, как расцветали лица людей от этих его слов. Как начинали сиять их глаза.
Они вдруг как будто поменялись ролями. Теперь не она его, а он ее слушал. Она и в самом деле спорила с ним. И ругалась с ним не на шутку. И он, – не то чтобы повышал на нее голос, нет. Но как-то не понарошку с ней тоже «ристался». И когда начинало Елене казаться, что вот, сейчас, еще одно слово, – и разругаются они по-настоящему, – Майзель вдруг замолкал, хватал ее в охапку и начинал целовать. Словно нажимал какую-то кнопочку, после чего мозг у Елены выключался напрочь и включались совсем другие навигационные приборы. И там, в точке взрыва вселенной, куда затаскивало ее, было Елене так все равно, так наплевать на все на свете, – только бы он любил ее изо всех сил, не останавливаясь никогда- никогда.
ПРАГА. АВГУСТ
В понедельник позвонила Полина. В голосе подруги звучала неподдельная тревога:
– Ленушка, где ты? Что у тебя? Почему не звонишь?
– Прости, Полечка. Я так закрутилась, ты не представляешь. Давай встретимся в «Империале», хорошо? Через полчасика... Целую, Полечка, пока!
Она стремительно вошла в таверну, раскрасневшаяся от быстрой ходьбы, – Полина уже сидела за столиком и помахала Елене. Елена подошла, села рядом:
– Полечка, я сейчас съем огромный кусок жареного мяса. Ты не будешь возражать?
– Я – нет.
– Вот хорошо!
– Ты же не ешь мяса!!!
– Да, это я так, – вздохнула Елена, – скажи спасибо, что я на человечину не перешла. С ним не поешь. Как приготовит – язык проглотишь.
– Сам... готовит?!
– Сам. Никому не доверяет.
– Рассказывай.
– Спрашивай, Полечка.
– Где ты была столько времени?! Я звонила, Иржи тебе звонил!
– В Словении.
– С ним?
– Да.
– Ах, так он все-таки высовывается из своей стеклянной башни. Почему не в Ницце, интересно?
– Он не любит Ниццу. Монако не любит. Ривьеру терпеть не может. Там так чудесно, Полина! Не смотри так. Я знаю, я спятила.
– Это заметно.
– Да?
– Угу. Порхаешь. И сияешь. И похорошела просто бессовестно. И румянец появился. И глазки блестят. Полный набор симптомов. Ленушка, ты соображаешь, что делаешь?
– Нет. Но я это хорошо понимаю.
– И тем не менее...
– И тем не менее.
– И как это понимать?
– Ох, Полечка... Если бы я знала! Я всегда знала, что он гораздо сложнее и интереснее, чем тот ходульный образ, который мы себе напридумывали. Дракон, Дракон... Никто на самом деле не понимает, что это означает. Он самый настоящий дракон. Драконище. Даже похож. Ты же помнишь, я говорила? Но что настолько, – я этого себе даже не представляла.
– Ленушка, что с тобой?! – голос Полины дрогнул. – Ты слов-то таких никогда не произносила!
– Влюбленные тетки сильно глупеют. Для тебя это новость?
– Про тебя – да.
– Я теперь подозреваю, что просто никогда... Нет. Я не хочу об этом. Во всяком случае, сейчас.
Елена достала сигареты и закурила. Бросив случайно взгляд в окно таверны, она увидела, что к «машинчику» подъехали на самокатах два полицейских. Она знала, что заезжать в пешеходную зону запрещено, – за подобное нарушение лишали прав на шесть месяцев. Но она так спешила! Полицейские, увидев виньетку пропуска на лобовом стекле машины, понимающе переглянулись, вновь заступили на самокаты и величаво покатились дальше по своим делам. Полина проследила взгляд Елены, и глаза ее расширились от изумления:
– Какая бусечка... А где «пыжик»?
– В него попал метеорит.
– Тебе в темечко попал метеорит, как я погляжу, – проворчала Полина. – Это он тебе подарил?
– Дал покататься.
– А почему менты так резво отчалили?
– Увидели печать Дракона.
– Елена... Да что с тобой такое?!
– Это правда, Полечка. Это просто такие... ну, такие... Я не знаю! Нас всегда это бесило. Эти машины с непрозрачными стеклами, мигалки, сирены, пропуска всюду, что хочу, то и ворочу.
– А на самом деле приятно.
– На самом деле просто времени нет. Объезжать, тормозить, останавливаться, оплачивать стоянку, подсовывать талончик под стекло. Каждая секунда – чья-то жизнь. Никто же не возмущается, услышав сирену скорой помощи. А они и есть скорая помощь. Только и всего.
– Ну, как ты запела! А «пыжику» действительно давно пора было на свалку. Заботливый. За-а-ссс-
