написать нечто вроде памфлета, направленного против «новых людей» и «новых понятий». Но «Современная песня» зажила самостоятельной жизнью независимо от идейно-политической установки ее автора. Она не только осталась в русской поэзии как памятное произведение, но и приобрела в высшей степени интересную и поучительную судьбу.
Этот стихотворный памфлет, полный блеска и соли, лишний раз доказывает, что сила настоящего искусства сплошь и рядом взрывает изнутри даже ложную, фальшивую идею, влиянию которой поддался художник.
Сердитая воркотня упрямого старовера давным-давно утратила всякий смысл, а блеск и соль неотразимой сатиры восхищают и доныне.
Давыдов попытался со своей консервативно-националистической позиции разоблачить тогдашних либералов, прикрывающих маской благодушия нутро крепостника. Но злоба дня улетучилась, а характеристика крепостника, перерядившегося в либерала, осталась — и в течение долгого времени активно действовала в литературе, потому что поэт проник в самую суть либерализма и пригвоздил его отточенным, как штык, стихом и убийственными рифмами, удивительными по своему смысловому наполнению (чего стоит одна рифма: обирала — либерала!).
Эти стихи вошли в поговорку. Их меткость и разоблачительный заряд были таковы, что деятели русского революционно-демократического движения многократно пользовались ими в своей борьбе с либералами (разумеется, со своей позиции).
Неподдельность и непринужденность — вот подлинная творческая стихия Дениса Давыдова. «Он был поэт в душе: для него жизнь была поэзией, а поэзия жизнью, — и он поэтизировал все, к чему ни прикасался…» — сказал Белинский. Даже то, что у другого могло бы обернуться пошлостью, безвкусицей, «казарменной замашкой», у Давыдова «получает значение, преисполняется жизнью, оборачивается формою».
Давыдов был искуснейшим мастером художественной формы. Все типические черты его самобытной манеры — свобода выражений, стремительность стихотворного темпа, острословие — были обусловлены присущим ему представлением о поэтическом творчестве как о стихийно-страстном состоянии «энтузиазма», «душевного восторга» и «воспламененного воображения».
Чтобы писать стихи, говаривал Денис Васильевич, «надобна гроза, буря, надобно, чтобы било нашу лодку».
Он и писал с таким бурным воодушевлением, как, пожалуй, никто из поэтов его времени. Недаром Вяземский в послании, обращенном к Давыдову, сравнил его «пылкий стих» с пробкой, вырывающейся из бутылки шампанского.
Овеянные дыханием незапамятного 1812 года, поэзия и проза Дениса Давыдова сыграли заметную роль в деле нравственно-патриотического воспитания нашего народа.
Особенно отчетливо сказалось это накануне и во время Великой Отечественной войны с фашистскими захватчиками. В 1940 году, когда советские люди уже жили предчувствием смертельной схватки с фашизмом, были переизданы «Военные записки» Давыдова. Этой увлекательной, горячей книгой зачитывались тогда стар и млад.
С громадной силой прозвучали в сгустившейся атмосфере вещие слова славного партизана первой Отечественной войны: «Еще Россия не подымалась во весь исполинский рост свой, и горе ее неприятелям, если она когда-нибудь подымется!»
Так и случилось.
Лучшие произведения Дениса Давыдова остались в памяти и на языке народа. В том, что он написал, звучит звонкая, полногласная, на редкость энергичная, призывная и заразительная музыка великолепного таланта, который и сам нисколько не постарел более чем за полтора века, и помогает нам, людям совсем другой эпохи, «молодеть душой».
НЕКОТОРЫЕ ЧЕРТЫ ИЗ ЖИЗНИ ДЕНИСА ВАСИЛЬЕВИЧА ДАВЫДОВА
Автобиография
Денис Васильевич Давыдов родился в Москве 1784 года июля 16-го дня, в год смерти Дениса Дидерота. Обстоятельство сие тем примечательно, что оба сии Денисы обратили на себя внимание земляков своих бог знает за какие услуги на словесном поприще!
Давыдов, как все дети, с младенчества своего оказал страсть к маршированию, метанию ружьем и проч. Страсть эта получила высшее направление в 1793 году от нечаянного внимания к нему графа Александра Васильевича Суворова, который при осмотре Полтавского легкоконного полка, находившегося тогда под начальством родителя. Давыдова, заметил резвого ребенка и, благословив его, сказал:
Розга обратила его к миру и к учению. Но как тогда учили! Натирали ребят наружным блеском, готовя их для удовольствий, а не для пользы общества: учили лепетать по-французски, танцевать, рисовать и музыке; тому же учился и Давыдов до тринадцатилетнего возраста. Тут пора была подумать и о будущности: он сел на коня, захлопал арапником, полетел со стаею гончих собак по мхам и болотам — и тем заключил свое воспитание.
Между
