Среди зрителей этого соревнования был один постоянный посетитель. Приходил он, как правило, за десять минут до начала тура, расставлял на своем столике в зрительном зале шахматы, заводил часы и брал в руки бинокль. Наблюдая за игрой, дотошный болельщик переставлял фигуры и переводил часы за обоих партнеров. Все это совмещалось с ужином.
Увлекшись однажды «болсом» (крепким голландским напитком), горе-болельщик поднял шум на весь зал, заявив, что по его часам Решевский уже… просрочил время.
Антиподы
Шахматы настолько многообразны, что среди поклонников этой древней игры встречаются такие, которые отстаивают прямо противоположные взгляды на одни и те же проблемы творчества.
У большинства шахматистов есть какой-то определенный любимый первый ход. Известный аналитик, советский шахматист Всеволод Раузер много сил и энергии потратил, пытаясь доказать, что «белые начинают, делают 1. e2-е4 и выигрывают». Свои анализы он подтверждал на практике. Некоторые партии против сильнейших шахматистов того времени Раузер выигрывал с такой быстротой и легкостью, что поневоле можно было поверить в его правоту.
Не менее известный теоретик, австрийский гроссмейстер Эрнст Грюнфельд привозил на каждый турнир «чемодан» дебютных вариантов. Однако за всю свою турнирную практику он лишь однажды начал партию ходом королевской пешки (против Капабланки, Карлсбад, 1929 год). Любопытные спросили как-то Грюнфельда:
– Почему, играя белыми, вы избегаете 1. е2-е4?
– Я никогда не делаю ошибок в дебюте! – вполне серьезно ответил гроссмейстер.
Игра одного из претендентов на мировую шахматную корону французского гроссмейстера Давида Яновского в миттельшпиле поражала воображение современников блеском комбинаций. Эндшпиль же он считал досадным приложением к шахматной партии.
– Если вы играете достаточно сильно, – утверждал Яновский, – то дело не должно доходить до эндшпиля: соперник вынужден будет подписать капитуляцию прежде, чем партия вступит в эту унылую стадию.
Антиподом Яновского является шведский гроссмейстер Ульф Андерссон. Вот как охарактеризовала его игру испанская газета «Информасьонес», давая беглые зарисовки участников турнира в Линаресе (1983 год): «В нем есть очарование дремлющего моллюска, который пробуждается и приоткрывает створки, когда на доске начинает вырисовываться перспектива эндшпиля».
А вот английского мастера Джеймса Мэзона и Давида Яновского разделяли разногласия далеко не творческого характера. Если англичанин был принципиальным противником трезвости, то француз не мог терпеть, когда его соперник «навеселе» усаживался играть турнирную партию. Увы, правила соревнований конца прошлого века этому не препятствовали. Встречаясь за доской с Яновским, Мэзон всегда давал волю своей привычке. Это раздражало и без того крайне нервного гроссмейстера, он почти полностью терял способность играть и, как правило, проигрывал.
Немало проблем возникает у арбитров, когда, встречаясь между собой, антиподы предъявляют противоположные требования. Такая ситуация сложилась во время матча между американскими гроссмейстерами Сэмюэлем Решевским и Робертом Фишером (Лос-Анжелес, 1961 год).
Началась первая партия, и оба гроссмейстера высказали организаторам претензии: Фишер хотел, чтобы в помещении постоянно был свежий воздух, и настаивал, чтобы включили вентилятор, а Решевский заявил, что в таком случае не сможет играть, так как шум вентилятора мешает ему сосредоточиться.
Судье нужно было тут же найти приемлемое для обоих гроссмейстеров решение.
Он его нашел! Арбитр включал вентилятор, когда очередь хода была за Фишером, и выключал, если свой ход обдумывал Решевский.
«Не следует предаваться шахматам, с чрезмерным увлечением, поскольку игра сия слишком мудра и сложна. Она не только отвлекает нас от наших забот, но, напротив, дополняет их новыми», – поучал в своих «Наставлениях молодым людям» в 1598 году король Шотландии Иаков.
Двадцать три года спустя автор «Анатомии меланхолии» английский философ Роберт Бертон, как бы в виде реплики на это монаршее изречение, писал: «Шахматы – увлекательная игра, отвлекающая нас от забот и печалей, хотя она может показаться слишком сложной тем, кого природа при рождении обделила мозгами».
Аналитики
Общими интересами был связан Давид Бронштейн со своим тренером Александром Константинопольским и Исааком Болеславским. Глубиной и исключительной точностью отличались их дебютные разработки. Вместе неутомимые аналитики опровергли десятки авторитетных вариантов, зато и предложили не меньше оригинальных систем.
Однажды Александр Котов застал их за анализом пешечного окончания.
– Что, перешли на изучение эндшпиля или этюд составляете? – спросил удивленный гроссмейстер.
– Не угадал! Проверяем новую дебютную идею!
– Как? – еще больше удивился Котов.
– Вот что получается, – ответил кто-то из аналитиков. – Если белые здесь выигрывают, значит, весь вариант играть нельзя!
В начале нашего столетия, когда звание чемпиона мира принадлежало Эммануилу Ласкеру, в Нью- Йоркском шахматном клубе довелось ему анализировать одну очень интересную позицию со своим преемником на шахматном престоле Хосе-Раулем Капабланкой. Как ни старались оба великих шахматиста, а окончательных выводов сделать не могли.
Вдруг к их столику подошел молодой, элегантно одетый человек. Сел он рядом с Ласкером и стал вмешиваться в анализ, довольно развязным тоном оспаривая выводы чемпиона. Капабланка с большим удивлением смотрел на незнакомца, а Ласкер, насколько можно деликатней, старался доказать новому собеседнику ошибочность его рассуждений. Вскоре незадачливый оппонент удалился.
– Как фамилия вашего друга? – спросил Капабланка.
– Какого друга? Я впервые вижу этого человека! – ответил чемпион мира.
Оказывается, Ласкер, приняв незнакомца за близкого друга Капабланки, так терпеливо с ним разговаривал.
В 1921 году чемпионом мира стал Капабланка. Его отношения с Ласкером ухудшились. Играть же обоим приходилось в одних и тех же соревнованиях.
Встречу Капабланка – Ласкер на Московском международном турнире 1925 года все ждали с нетерпением. Уже по дебюту черные попали в затруднительное положение. Однако чемпион мира не воспользовался всеми выгодами своей позиции, партия вскоре завершилась вничью.
Совместный анализ двух корифеев шахмат после игры отличался своеобразным комизмом: ведь оба великих соперника в ту лору между собой не разговаривали. Анализируя, они не изменили своим принципам
