очередь Коли. Мгновение – бутылки разлетелись. Анна расставляла их снова. На поверхности её лица плавала улыбка, как ивовый листик в холодной луже. «Ты не туда смотришь!» – закричала Катя и бросилась ей на шею. Анна послушно отвела взгляд от двери, некогда выкрашенной в белый. Топот и голоса над головой затихли, над подвальчиком висела непривычная тишина. Катя перебралась ей на спину.
– Я так люблю тебя, Анечка! Ты сегодня такая белая!
– Так, Саш, Коле три бала пиши. Теперь очередь Светы. Ну, Светик, покажешь мальчишкам?
Света подобрала шарик и покатила как попало, не целясь. Всё-таки сбила одну бутылку.
– Сбила, сбила! – рассмеялся Серёжа, хлопая себя по животу. Обхватил руками Колю и вместе с ним повалился на пол.
– Ты моя Анечка, – продолжала Катя, всё крепче впиваясь ручками в шею и прижимая своё маленькое лицо к спине Анны. Анна смотрела вверх. Потолок казался сегодня ещё выше обычного. Стандартный потолок, как в общих спальнях. Под ним болталась серая паутина. Чем бы снять её?..
– Смотри! В окно! – вскрикнул Коля. – Там кто-то только что за дерево забежал! Спрятался!
– Да нет там никого, выходы же закрыты!
– Есть! Это, наверно, кто охраняет нас, чтоб мы не убежали, – забормотал Серёжа. – Они всегда там по кругу ходят. Знаешь, даже летом надо не уходить далеко. Чуть дальше зайдёшь – и всё, они застреляют! Не предупреждают даже!
Дети подскочили к окну и уставились жадно. Анна медленно подошла.
– Застрелят, а не застреляют. Ну, и где он? Нет никого… Саш, давай, твоя очередь.
Саша был такой высокий для тринадцати лет, одного роста с Анной. И уже стеснялся ползать по полу, как она. Все замолчали. Он отвёл руку с шаром, изящно, как в кино или на картине. Длинный ноющий звук донёсся вверху. Анна зажмурилась. «Двери скрипят», – пробормотал Саша, и снова отвёл опустившуюся было руку, на этот раз дальше. Шар покатился по прямой. Бутылки разлетелись. Анна подскочила и захлопала в ладоши вместе с детьми:
– Пять очков, пять очков!
Снова звук через пустую сеть коридоров, этот скрип-крик. Перебивая его, затараторила:
– Ты зря надеешься, мы сейчас ещё отыграемся, вот увидишь! Мы сейчас и шесть собьём, смотри! Катюша! Ты куда залезла, твоя очередь!
Катя схватила шар, подошла вплотную к бутылкам и выпустила его, одновременно сбивая бутылки ладонью. Вместе громко захохотали, перебивая другие звуки, потому что сами научили её сбивать бутылки так – иначе у неё не выходило.
– Теперь ты иди, Анечка!
– Нет, ещё не моя очередь.
– Ну! Ты кидай!
Анна решила больше не поддаваться – дети уже набрали свои очки, теперь можно и ей поиграть. Пока тихо. Взяла шар. Оценила расстояние до бутылок. Закусила верхнюю губу. Пустила шар. Он прокатился в миллиметре от бутылок, но не задел ни одной. У детей вырвался вздох досады.
– Это потому, что ты смотришь не туда, – заявила серьёзно Катя. – И рука у тебя дёрганая.
Услышав крик, Анна сказала первое, что пришло в голову:
– Ты очки не забываешь записывать, Саш?
– Не забываю, не забываю. У тебя ноль три раза подряд.
«В следующий раз обязательно собью», – подумала, хрустя суставами пальцев. Снова подошла очередь Серёжи. Он всего на год старше Кати, но играет по-честному. Сосредоточенно посмотрел на шар. Анна привычно облокотилась на батарею и отскочила – обычно приятно тёплая, батарея оказалась раскалённой.
– Пять, пять, смотри, Аня, пять!
– Ничего себе! Я же говорила, Сашка, мы тебя обыграем!
– Только это ты не про себя.
– И я, и я пять сбивала! – закричала Катя. – И шесть, – добавила после раздумья. Разбежалась и прыгнула на Анну, они вдвоём повалились, сбивая остальных, как бутылки, смеясь, играя в кучу-малу.
– Эй, слазьте! Вы тяжёлые! А я ещё этим детям булки ношу – ишь, какие толстые. Чья там очередь? Коля? Или Света?
Пока остальные кидали шар, она ходила по кругу, по тесной жаркой комнатке, то бесцельно поднося руку к батарее, словно проверяя, не остыло ли, то к внезапно запотевшему стеклу, через муть которого виднелись жёлтыми пятнышками окна соседнего здания. Наконец ей кричали:
– Аня, Аня, твоя же очередь! – И она таки сбивала одну бутылку, хохоча.
Какой замечательный вечер. И обед, и ужин давали сегодня обильные – хватило на всех, и ей самой осталось, и ещё плитку шоколада поделили между собой. Вот и дети весёлые, сытые.
Кидал Саша. Она зацепила пальцами носовой платок со Светиной кровати, поднесла ко рту, ходила с этим платком то в один, то в другой угол, прислушиваясь к тишине. Серёжа стянул на пол своё одеяло и отрабатывал кувырок через спину. Света, позабыв о бутылках, смотрела на него из-под свисающих волос детским пустым взглядом.
– Чё смотришь – иди, попробуй сама, – пробурчал Серёжа.
Света быстро замотала головой и посмотрела на свои ноги.
– Аня, может, ты кувыркнёшься, а, Ань?
– Ну, я не знаю, я уже лет пятнадцать не пробовала… – ответила через платок.
– Ладно, – присела на одеяло. – Места только для меня маловато.
Уткнулась носом в зелёную ворсу одеяла, и – раз. Ноги сверху. И – перекрутило.
– Фух… Чуть не сломалась. Старовата я для… – потирала заболевшие плечи (что-то слышит или кажется?), и ей стало так смешно и так весело – на поверхности лица. Она рассмеялась. Кувыркаться бы и кувыркаться. Кувыркнулась ещё раз, и все смеялись, кроме Коли и Светы, которые стояли вместе, в стороне, и с ожиданием смотрели на неё. «Свете одиннадцать лет», – вспомнила Анна.
Потом открывалась дверь, и она подхватила выпавший из рук платок и прижала ко рту, бледнея. Но это был взрослый Сергей. Дети отступили на шаг. Он окинул взглядом разбросанные бутылки, одеяло на полу.
– Конечно, где ещё тебя искать, если целый вечер нет…
– Уже… кончилось?
– Давно.
Он присел на одну из кроватей.
– Ну, молодёжь, как жизнь?
Дети, сбившиеся в углу и занимавшиеся уже другой игрой, без Анны, покосились на него, но ничего не ответили, играли дальше.
– Пойдём, Ань. Звонок сейчас будет к отбою.
– Так быстро?
– Без пяти десять. Я тебя провожу до спальни.
– Подожди, я уложу их.
– Сами лягут.
– А сказку? – возмутилась Катя. Слушала, оказывается.
– Завтра, Катюша, завтра. Я устала.
На неё вдруг в самом деле навалилась страшная усталость. Будто она не кувыркалась здесь, а работала там, в большом зале. Сергей взял её за руку.
– Спокойной ночи, малыши, – пробурчал он на выходе.
В коридоре было свежее. Два раза сжалось под ложечкой. Добрели до женской спальни, в которой стоял страшный гомон: женщины перекрикивали друг друга, но оставались на местах, в своих ячейках.
– Теперь поднимайся сама! – прошептал в ухо. – Ночью не жди. Сегодня за дисциплиной следить будут.
Анна кивнула и, не оборачиваясь, пошла к ярко освещённой стойке. Поползла наверх паучихой, стараясь не разбирать слова, крики, которые навязчиво лезли в уши. Но против воли узнала – не всем хватило поп-корна, подозревали случай коррупции, которую нужно так же карать, как противничество;
