и скорчила гримасу: — Кислая кожица… но внутри сладко.
— Как некоторые мои знакомые.
— Философия обязательна? Или это психология? В любом случае, возвращаясь к нашему разговору, секс необходим для хорошего самочувствия. Попробуй. Тебе понравится.
— Ну… я слышала, Дуг свободен.
— Господи, Алисон, ты еще и цинична!
— Возможно.
Я уже испытывала угрызения совести за свою зависть к Робин… не говоря уж о том, что я сделала с Джефри Кауфманом в 'Желтом' файле, выместив на нем всю обиду на Фила Краузена.
— Но в глубине души я просто прелесть, — добавила я, начиная жалеть себя.
— Да, я знаю, — сказала Робин, может быть, лучше меня самой понимая легкую дрожь моего голоса и неожиданно появившийся блеск в моих глазах. — Итак… когда уезжает Шел?
Глава четвертая
Оставался еще почти час до появления Шела, когда, разложив на столе копченую лососину, овощи, булочки и клубничный пудинг, я уселась с журналом на балконе и принялась решать кроссворд. Однако тошнота и сильное сердцебиение вскоре заставили меня отложить журнал. В холодном поту я вернулась в комнату и включила телевизор, постаравшись сосредоточиться на мерцающем экране. Как ни странно, это помогло.
— Привет! — крикнул Шел, появляясь несколько минут спустя.
Я приветствовала сына объятиями и поцелуем, но, как обычно, он вывернулся, и мои губы приземлились где-то в районе его уха.
— Ты стал слишком взрослым, чтобы поцеловать мамочку? — спросила я скорее с нежным упреком, чем ожидая ответа.
— Господи, ну и коротышка же ты! — воскликнул Шел, избегая объяснений и кладя ладонь на мою макушку.
— Метр шестьдесят, — защитила я свой рост.
— Не может быть!
— Я без каблуков.
— Ты козявка.
Я улыбнулась и пошла в кухню за маслом и сливочным сыром. В эту игру мы играли с тех пор, как Шел вырос настолько, что мог смотреть через мою голову. Я понимала, что игра продолжается из-за смеси гордости и неуверенности, которые испытывает Шел. Стремясь повзрослеть как можно быстрее, он чувствует смутную тревогу: если он сильнее своей матери, кто же позаботится о нем, уже не ребенке, но еще не мужчине?
— Так как дела, Шел? — спросила я, усаживаясь напротив сына и наслаждаясь красотой греческой линии его носа, изяществом и ловкостью больших рук, собирающих невероятных размеров сэндвич, и, как всегда, не веря, что этот красивый великан был когда-то частью меня, моим малышом.
— Прекрасно, — ответил Шел, увлеченный созданием шедевра из копченой лососины, сливочного сыра, лука и помидоров.
— Как работа?
— Прекрасно.
— И тебе нравится твое жилище?
— Очень.
— Тебе нравится жить с друзьями?
— Очень.
— Ты не скучаешь?
— Нет.
— И это вся благодарность и забота о материнском авторитете, — без надежды на возражение подвела я итог беседы.
— Ты должна быть счастлива, мам. В моей комнате чисто… в гостиной никаких объедков… никакого бокса по телевизору… тишина и покой, — сказал он, вгрызаясь в гигантский сэндвич.
— Я в восторге, — ответила я совершенно неискренне, и мои сжавшиеся внутренности просигналили, что самое последнее, чего бы мне хотелось, — это тишина и покой опустевшего гнезда. — Я счастлива за тебя. Только помни: до конца лета мы должны подготовить тебя к колледжу.
— Не волнуйся, мам. Я все держу под контролем, — умудрился пробормотать Шел с полным ртом.
Я вздохнула и занялась собственным сэндвичем, понимая, что мое восприятие Шела, как маятник, качается между образами ребенка и мужчины, зная, что он вполне способен держать все под контролем, но сомневаясь, что он это делает.
— Ты заполнил все документы?
— Все, мам.
— Ты знаешь, что еще из одежды необходимо купить?
— Успокойся, мам. Все в полном порядке, — он улыбнулся и бросил в рот черную оливку. — Что слышно о даме, нырнувшей с крыши пару дней назад?
— Шел! Как ты можешь? Это ужасно!
— А что я говорю?
— Но как ты это сказал!
— Это та дамочка с губами? — спросил Шел, вытягивая губы.
— Если ты имеешь в виду Марджори Эплбаум, да. И не будь вульгарным.
— Какая жалость. Полиция еще разнюхивает? В газетах пишут, что они собираются опросить всех жильцов Башни. Она правда прыгнула?
— Я не знаю. Я дремала на балконе, и мне показалось, будто что-то пролетело мимо. Но вполне возможно, что это была Марджори. Ужасная мысль.
— Да брось! Моя мама — главный свидетель! Она была довольно молодая, как мне кажется?
— Моложе меня.
— Все моложе тебя.
— Спасибо. Очень приятно слышать.
— Да не обижайся! Ты не так плохо выглядишь для старой дамы. Джейсон считает тебя красоткой.
— Неужели? — я слегка распрямилась. — Он тебе это сказал?
— Угу. Извини.
— Ты поднял этот вопрос. Мне просто любопытно. Что еще он тебе сказал?
— Да не волнуйся, мам. Все ребята считают, что ты еще мамтрахалка.
— Кто?
— Мамтрахалки — матери, с которыми еще можно потрахаться.
— Шелдон Даймонд, ты шокируешь меня!
— Конечно-конечно. Тебя все шокирует. Только не рассказывай, что ты никогда раньше не слышала о мамтрахалках.
— Так… какие ребята? — спросила я, пропуская мимо ушей его последнее замечание.
— Так ты не знала, что пляж Башни называют Мамтрахбург? — спросил он, игнорируя мой вопрос.
— 'Мамтрахбург'!?
— Господи, какая же ты наивная!
— В чем?
